он бы одной пощечиной положил бы конец подобному разговору; однако прежний
Солль умер, и новый Эгерт, отмеченный шрамом, только прошептал дрогнувшим
голосом:
- К сожалению... вы преувеличиваете... мою осведомленность. Я...
ничего не знаю о планах господина декана.
Фагирра дружески взял его за плечи:
- Это испытание, Солль... Нелегкое испытание, не скрою. Возможно,
узнать об этом будет трудно - но ведь это возможно, Солль, не так ли?!
- Не знаю, - прошептал Эгерт, - я, право... Не уверен.
- Со-олль, - укоризненно протянул Фагирра, - друг мой... Вы ведь
сделали первый шаг, вы присутствовали при тайном обряде... Вам оказали
доверие, не так ли? А разве доверие не надо оправдывать? Сейчас вы
находитесь под влиянием минутной слабости - а расплата за нее может быть
слишком тяжелой, прямо-таки бесчеловечной... Не дайте же робости взять над
собой верх - будет только хуже, поверьте, я говорю с вами, как будущий ваш
брат... Вам легче будет представлять доклады самому Магистру - или, может
быть, сначала мне?
Эгерт с трудом сдерживал крупную дрожь. Руки Фагирры по прежнему
лежали на его плечах - служитель прекрасно это чувствовал.
- Вам, - прошептал Эгерт, желая только, чтобы все поскорее
закончилось.
Фагирра помолчал. Сказал мягко:
- Вот и прекрасно... Я сам вас найду. Ваше дело - смотреть и
слушать... И еще спрашивать, спрашивать как можно любознательнее, но без
назойливости - господин декан умен...
И, уже удаляясь, Фагирра вдруг обернулся:
- И не надо так болезненно к этому относиться, Эгерт... Вы потом
поймете. Вам предлагают руку помощи, вам предоставляют уникальный шанс; вы
осознаете это позже - пока надо только поверить. Ладно?
Эгерт не нашел в себе сил ответить.
История с кинжалами стала достоянием университета, и даже совсем
незнакомые Эгерту студенты подходили к нему в коридорах, чтобы пожать руку
и спросить о чем-нибудь незначительном; начался учебный год, и Солль не
пропускал ни одной лекции - но на душе у него было тяжело.
После встречи с Фагиррой он дал себе зарок не появляться больше в
городе - но кто знает, защитят ли от ордена Лаш сами университетские
стены? Эгерт прекрасно знал, что подлый страх предаст его при первом же
случае, и допросчик, кем бы он ни был, при необходимости сумеет вытянуть
из него все, что только пожелает. Орден Лаш знает или догадывается о его
трусости - а это значит, что он пленник ордена, шпион и доносчик, и
никакая гордость, никакое благородство не спасут Солля, когда колени его
подогнутся от страха, а пересохший язык прилипнет к гортани, чтобы
произнести затем слова предательства...
Длинный, доносящийся с Башни звук теперь приводил его в ужас.
Однажды, собравшись с духом, он отправился к декану, желая признаться
во всем; на подходе к кабинету перед глазами его встало лицо Фагирры, а в
ушах зашелестел прерывистый голос, повествующий о грядущих бедах. С трудом
перешагнув порог, Эгерт смог выдавить из себя только невнятный вопрос: что
будет... А ничего ли не будет... В скором будущем?
Декан удивился. С трогательной серьезностью предположил, что в скором
будущем наверняка уж что-то будет, а в недалеком прошлом, увы, уже было.
Эгерт смутился, попросил извинения и ушел, оставив декана в некотором
недоумении.
Иногда Солль успокаивался - Фагирра, а тем более седой Магистр,
казались ему людьми, достойными доверия. Возможно, он действительно знает
слишком мало, возможно, порученная ему миссия - не предательство, а,
наоборот, услуга университету... Ведь говорил же Фагирра: "Вы поймете
позже... Пока надо просто поверить... Ладно?"
Ладно, шептал себе Солль, и ему становилось легче; он даже всерьез
задумывался, как лучше выполнить возложенную на него миссию - но внезапное
осознание собственной низости приводило его в отчаяние, и тогда,
съежившись на подоконнике, он не отвечал на обеспокоенные вопросы Лиса и
не смотрел в честные, цвета меда, глаза.
Лис теперь относился к Соллю с куда большим уважением - причиной
этому было не только редкостное Соллево умение метать кинжалы, но и
читаемые им книги - "Анатомия" и "Философия трав...", полученные, по
словам Эгерта, от самого декана. Гаэтан научился оставлять Солля в покое,
если видел, что тот желает одиночества; однажды вечером, задув свечу, Лис
осмелился спросить у странного соседа:
- Слушай, Солль... А ты кто, вообще-то?
Эгерт, в полусне вспоминавший о доме и о родителях, встрепенулся:
- А? Чего-чего?
Лис скрипнул кроватью:
- Ну... Тихий да робкий, только ножи от тебя прятать надо, а то, не
ровен час...
- Не бойся, - горько усмехнулся Эгерт. Лис сердито завозился:
- Ну да... Мне бы морду такую смазливую, как у тебя - всех девчонок в
городе... перепортил бы... Они же за тобой сами бегают, как на ниточке -
так нет же, и не взглянешь... У тебя, вообще-то, с этим... тем самым все в
порядке, а?
Эгерт снова усмехнулся. Лис, ничуть не собираясь оставить Солля в
покое, подоспел с новым вопросом:
- А кто это тебе физиономию исполосовал?
Солль вздохнул. Спросил шепотом:
- Слушай... А день Премноголикования - уже скоро?
Лис удивился в темноте. Отозвался чуть погодя:
- Еще месяц... А что?
Месяц. Остался месяц до назначенного срока; Эгерт твердо знал, что не
станет подлецом и доносчиком, если продержится до встречи со Скитальцем.
Сейчас он раб заклятья - но настоящему, свободному Соллю не страшны будут
ни прямые угрозы, ни обещание грядущих бед; орден Лаш потеряет тогда над
ним всякую власть, и как приятно будет сказать в лицо Фагирре: подите
поищите других шпионов! И Карвер... И возвращение в Каваррен, встреча с
отцом... А потом - Эгерт решил это почти точно - потом он снова явится в
университет и попросит декана принять его, возможно... Но это - после.
Сначала - Скиталец, и встреча состоится через месяц.
Мысли о том, что будет, если встречи не произойдет либо Скиталец
откажет в избавлении от заклятия, Эгерт попросту не допускал в свое
сознание.
Несколько ночей подряд Тории снились необыкновенно яркие,
удивительные сны.
Однажды ей приснилось, что она стоит на палубе парусника. Такие
корабли она часто видела на гравюрах и ни разу - на самом деле; вокруг
лежала синяя чистая поверхность - море, над головой куполом выгибалось
небо, а рядом стоял отец, и в руке у него была почему-то птичья клетка. В
клетке вертелась маленькая, меньше воробья, пичуга; на душе у Тории было
непривычно легко, и она смеялась во сне. Но на далеком горизонте
собиралась черная, как пепелище, груда, и капитан - ибо на корабле был и
капитан - сказал с усмешкой: "Будет шторм, но нам он не страшен".
И Тория не испугалась - однако туча приближалась быстрее, чем
следовало, и капитан почуял неладное слишком поздно - в небе над кораблем
уже висела немыслимых размеров сова, и была она одновременно птицей и
тучей, только вот туч таких не бывает. Глаза ее, две круглые плошки,
светились белым мутным огнем, а крылья в размахе закрывали небо; капитан
закричал, и в ужасе закричала команда - и тогда отец Тории, декан Луаян,
распахнул дверцу птичьей клетки, которую держал в руках.
Пичуга, легкая, меньше воробья, выпорхнула на волю и стремительно
стала подниматься - и на глазах обомлевших людей принялась расти, расти, и
чернеть, и оборачиваться тучей, и сравнялась с совой, и в небе случился
поединок не на жизнь, а на смерть - только кто победил в этом поединке,
Тории так и не суждено было узнать, потому что она проснулась.
Раздумывая, что бы это могло означать, Тория отправилась в город -
накануне отец просил ее зайти в аптеку. Возвращаясь, она встретила у
парадного порога двух девиц в неотразимых шляпках, украшенных красными и
зелеными цветами. Девицы, смущаясь и подталкивая одна другую, обратились к
ней с вопросом: здесь ли живет... то есть учится... такой высокий парень,
блондин, со шрамом?
Тория опешила. Девицы, волнуясь все больше, пояснили: они
познакомились недавно... в одном месте... И договорились о встрече, но,
хоть господа студенты бывают в городе довольно часто - этот парень, такой
белокурый... Знаете? Так он не появляется уже несколько недель... Может
быть, он болен?
Тория сначала хотела рассмеяться, потом передумала и решила
разозлиться, потом, спохватившись, сказала себе: а что, собственно, в этом
такого? Какое ей дело до сердечных привязанностей Солля?
И, суховато объяснив девицам, что "блондин со шрамом" здоров и скоро
явится в "одно место", Тория проследовала к себе; вслед ей неслось: может
быть, она передаст этому парню, что его искали Ора и Розалинда?
Тория здорово удивилась бы, если б накануне кто-нибудь сказал ей, что
об этой нежданной встрече она будет вспоминать не раз и не два - однако
вспоминала, досадуя и удивляясь собственной глупости. Возможно, ее
раздражал выбор Эгерта - какие-то вульгарные уличные девицы... Впрочем,
студенты всегда были несколько неразборчивы... Но Солль!.. Светлое небо, а
чем Солль хуже или лучше прочих?!
Встретив Эгерта на другой день, Тория не удержалась от укола:
- Кстати, вас искали ваши приятельницы... Вы, похоже, совсем забыли
их, Солль?
Некоторое время он непонимающе глядел на нее; она успела рассмотреть,
что веки у него красные, а глаза усталые, как бывает после долгого ночного
чтения.
- Кто? - спросил он наконец.
Тория напрягла память:
- Ора и Розалинда... Ну и вкусы у вас, Солль!
- Я не знаю, кто это, - сказал он равнодушно. - Вы уверены, что им
нужен был именно я?
Тория снова не удержалась:
- А кто у нас еще "высокий, белокурый, со шрамом"?
Эгерт горько усмехнулся, привычно касаясь рукой щеки; Тории отчего-то
стало неловко. Пробормотав нечто невнятное, она поспешила уйти.
Через некоторое время она увидела его в компании, возглавляемой рыжим
Гаэтаном - Солль был на голову выше всех своих сотоварищей. Компания
направлялась, конечно же, в город, студенты радостно галдели - Солль
молчал, держался в стороне, однако от глаза Тории не укрылось то уважение,
которым окружали его прочие студиозусы. Рядом с Эгертом все они отчего-то
казались чуть неуклюжими, чуть мешковатыми, чуть простоватыми - Солль, в
каждом движении которого скользила некая инстинктивная, полувоенная
грация, казался в толпе студентов породистой лошадью, затесавшейся в табун
симпатичных, радостно топающих мулов.
Тория с неудовольствием поймала себя на некотором подобии интереса.
Конечно, Ора и Розалинда вдохновлены, да и сколько еще юных козочек ударят
копытцем, желая заполучить такого кавалера!
Через несколько дней Эгерт нежданно получил весточку из Каваррена -
почтовый служащий, сопя, приволок в университетскую канцелярию увесистый
мешок, облепленный сургучными печатями, и к нему маленькое, смятое письмо.
Разносчик не уходил, пока не получил серебряной монетки за труды; мешок
полон был домашней снеди, а письмо, написанное на желтоватой почтовой
бумаге, пахло сердечными каплями.
Эгерт не узнал почерка - его мать писала редко и неохотно, и никогда
ни одно из ее посланий не предназначалось сыну; но запах он узнал сразу
же, и от волнения его бросило в озноб.
Письмо было странным, строки загибались книзу и мысль то и дело
рвалась; в нем не было ни слова о бегстве Эгерта или о теперешней жизни в
Каваррене. Все послание посвящено было обрывочным воспоминаниям об
Эгерте-ребенке и Эгерте-подростке, причем сам он не мог вспомнить об этом
почти ничего; мать же, оказывается, все это время держала в памяти и цвет
