юношей остались без ответа. Эгерт и Тория последовали за Луаяном.
В университетском дворике их встретил Лис. Восседая на плечах некоего
крепыша и немыслимым образом раздувая щеки, Гаэтан старательно дул в
жестяную воронку, время от времени уныло постанывая:
- Грядет... Гряде-ет... У-у-у...
...И был день, когда в кресло его учителя уселся другой человек.
Не раз и не два мальчик слышал от Орлана о Ларте Легиаре; встреча с
ним, явившимся в домик у скалы, могла обойтись Луаяну ох как дорого,
потому что, юный и самонадеянный, он едва не вступил с незваным гостем в
поединок.
Самолюбие Луаяна получило в тот день ощутимый удар - он принужден был
сдаться на милость сильнейшего, а Легиар, без сомнения, многократно
превосходил в искусстве не только четырнадцатилетнего мальчишку, но и
многих умудренных сединами магов. Не в характере Ларта было щадить
противника - хотя бы и по молодости лет; однако мальчик сдался - и
наградой ему был долгий, вначале тягостный, но потом увлекательный и
памятный Луаяну разговор.
Под утро длинной ночи великий маг Ларт Легиар позвал мальчика с собой
- это был шанс перемены судьбы, шанс обретения нового наставника; Луаян не
упустил этого шанса - он просто отказался от него, отказался спокойно и
сознательно. Он был не из тех, кто так просто меняет учителей - хотя стать
учеником Легиара было бы для него неслыханной честью.
Много раз повзрослевший Луаян спрашивал себя: стоило ли? Та верность
могиле Орлана - не слишком ли дорого она обошлась? В четырнадцать лет
оставшийся в обществе мудрых, но равнодушных книг, он сделал себя магом -
однако великим магом ему не стать никогда.
Эта горечь жила в нем долгие годы. Люди в глаза и за глаза звали его
"господином магом" и "великим волшебником" - и никто не догадывался, что
со времен своего отрочества немолодой уже Луаян до обидного мало преуспел
в магическом искусстве.
Впрочем, он и не растратил ни капли из того, что было приобретено под
стальным крылом Орлана. В магическом искусстве он оставался весьма крепок
- хотя и далек от вершин. Он углубился в науку, он стал непревзойденным
знатоком истории - однако в душе его всегда тлели две болезненные искорки.
Первой была несчастная мать Тории; другая мучила его сознанием
несостоявшегося величия.
...И никогда еще он так сильно не сожалел о недостигнутых вершинах.
Закрыв за собой дверь кабинета, он некоторое время простоял под
развернутым стальным крылом, пытаясь собраться с мыслями. Разум его
успокаивающе твердил, что волноваться не о чем - носители серых плащей
всегда любили рассчитанные на зрителей эффекты, и окончание времен - всего
лишь новая уловка, призванная приковать к Башне ослабевшее было внимание
обывателей. Так твердил его разум - однако предчувствие беды крепло, и
декан знал по опыту, что этому предчувствию можно верить.
Он знал это чувство. Особенно остро оно проявилось в ту ночь, когда
он отпустил навстречу верной гибели горячо любимую, ненавидимую, долго
мучившую его женщину - отпустил, оскорбленный и уязвленный ее презрением.
...Крыло простиралось над его головой, повелевая отбросить запретные
мысли. Постояв некоторое время перед высоким шкафом, запертым на замок и
для верности - на заклинание, Луаян вздохнул и снял то и другое.
На черной атласной подушечке покоилась яшмовая шкатулка - маленькая,
размером с табакерку. Декан подержал ее на ладони, потом тронул крышку -
та поддалась без усилия.
На бархатном дне шкатулки лежал медальон - изящная вещица из чистого
золота и на золотой же цепочке. Декан невольно задержал дыхание, положив
на ладонь тускло поблескивающую пластинку со сложной фигурной прорезью.
Чего, казалось бы, проще - взглянуть сквозь прорезь на солнечный луч,
однако Луаян проникся трепетом при одной только мысли об этом. Он -
хранитель, но не хозяин...
...Второй раз в жизни он встретился с Лартом Легиаром, будучи уже
уважаемым магом и деканом университета.
Луаян к тому времени знал и о Третьей силе, тщетно ломившейся в Дверь
мирозданья, и о Привратнике, который отказался открыть засов и впустить
ее. Роль Ларта Легиара в этой истории была сокрыта от людей. Декан
вздрогнул, впервые взглянув на лицо своего гостя. Великий Легиар постарел,
и лицо его избороздили шрамы, которых раньше не было; один глаз ослеп и
смотрел сквозь собеседника, зато другой, уцелевший, был по-прежнему зорок
и насмешлив.
- Мир остается прежним, - заявил Легиар вместо приветствия.
- Зато мы меняемся, - отозвался Луаян, напряженно пытаясь разгадать
намерения визитера.
Некоторое время они глядели друг на друга. Луаяна мучило множество
вопросов - и о чужой Третьей силе, которая пожелала ворваться в мир, и о
судьбе Привратника, и о собственной Легиаровой судьбе - однако он молчал
и, более того, твердо знал, что так ни о чем и не спросит.
- Нет, - вздохнул, наконец, Легиар, - ты не изменился. Почти не
изменился.
Луаян понял, что имеет в виду его гость, и усмехнулся, желая скрыть
сожаление:
- Что ж... Чем меньше в этом мире великих магов, тем реже они
встречаются друг с другом, тем легче живется нам, магам обыкновенным...
Легиар удивленно вскинул бровь:
- Ты смирил собственную гордыню? В прошлую нашу встречу я был уверен,
что это невозможно... Или ты кривишь душей?
- Не всем дано быть великими, - заметил Луаян бесстрастно.
- Но тебе БЫЛО дано, - возразил Легиар.
Оба замолчали. Луаян нахмурился и твердо, с чуть заметной укоризной
взглянул Легиару прямо в уцелевший глаз:
- Я остался учеником Орлана... Думаю, он бы понял.
Одноглазый усмехнулся:
- "Он бы понял..." С чего ты взял, что я... не понимаю?
Снова стало тихо - Легиар с интересом изучал стеллажи, плотно
заполненные книжными корешками. Луаян не торопил его - терпеливо ждал
продолжения разговора.
- Ты преуспел... - Легиар обернулся, сдувая с пальцев книжную пыль, -
преуспел в науке... Но я пришел к тебе не как к ученому, и не как к
декану, и даже не как к магу... Я пришел к тебе, как к ученику Орлана.
Луаян глядел, не отрываясь, в пристальный узкий зрачок. Мертвый глаз
его гостя казался круглым кусочком льда.
- Как к ученику Орлана... Взгляни, - на ладони Легиара лежала золотая
пластинка со сложным вырезом в центре, и золотая цепочка свешивалась между
пальцами, и яркий желтый зайчик бегал по темному потолку.
- Это Амулет Прорицателя, - глухо продолжал Легиар. - Сила Амулета
известна, но до конца его свойств не знает никто. С тех пор, как погиб
хозяин его, прорицатель по имени Орвин, с тех самых пор он осиротел и сам
теперь должен выбирать... искать нового хозяина, нового прорицателя. Тот,
кто наденет его, обретет способность заглядывать в будущее - но только в
случае, если медальон изберет его сам. Тщеславного или глупого, который
захочет воспользоваться им без полного на то права, медальон попросту
убьет - золото не ведает снисхождения... Я не могу держать его у себя - я
не хозяин ему. Я не могу отдать его никому из магов - тогда меня будут
грызть сомнения, подозрения, зависть, наконец... В руках не-мага медальон
неуместен - что же мне делать?
Легиар прищурился - зрячий глаз его сжался в щелочку, а мертвый
приобрел странное, почти лукавое выражение:
- Я принес медальон тебе, Луаян. Ты ученик Орлана... Ему были чужды и
тщеславие, и гордыня... Он был мудр, мудрее всех нас, ныне живущих. Он был
твоим наставником недолго - но он есть в тебе, есть, я вижу... Я принес бы
медальон ему, но его нет - возьми ты. Сохрани, хорошо?
Луаян принял золотую пластинку в ладонь. Медальон казался теплым, как
живое существо.
- Что я должен делать? - услышал он собственный голос.
Легиар чуть усмехнулся:
- Ничего. Спрячь... Храни. Он выберет хозяина сам, не помогай ему...
И поглядывай на него иногда - нет ли... ржавчины. Да, я знаю, он
золотой... Ржавчина на нем означает опасность для живущих - так утверждал
еще Первый Прорицатель, и, видит небо, старик был прав... - уголок
длинного Легиарового рта страдальчески изогнулся.
И, уже уходя, он обернулся с порога:
- Я, видишь ли, стар... Многие нынче стары, а те, что должны были
прийти на смену... Не пришли. Ты счастлив в своем университете... А где-то
по земле бродит еще одна несостоявшаяся надежда - бывший Привратник, я
даже я не знаю, кто он теперь. Береги медальон... И прощай.
Он ушел, Луаян никогда больше не видел его - но с той памятной
встречи началась работа его жизни: история деяний великих магов.
...Медальон все так же удобно лежал на ладони. Декан поднес его к
глазам, всматриваясь изо всех сил - ржавчины не было. Ни точки, ни
пятнышка - однако предчувствие беды наливалось и зрело, как яблоко, как
нарыв.
Прошло полторы недели после объявления об Окончании времен; Башня Лаш
по нескольку раз на день исторгала свой звук, от которого кровь стыла в
обывательских жилах; из зарешеченных окон нехотя поднимался в небо тяжелый
дым, и ни один плащеносец не показывался на улицах города. Горожане
мучились тревогой.
Потребление спиртного выросло в городе раз в десять - о том, что
хмель изгоняет раздумья и притупляет страх, было, оказывается, известно не
только Эгерту Соллю. Жены ожидали мужей в тоске и тревоге - те
возвращались домой на четвереньках либо ползком, и первыми их
заплетающимися словами были уверения, что окончание времен на самом деле
отменятся. Мастеровые и торговые кварталы понемногу спивались; в
аристократической части города пока что соблюдались приличия - однако и
здесь можно было встретить подвыпившего лакея или валящегося с козел
кучера. Высокие окна богатых домов были плотно занавешены - кто знает, что
творилось под покровом плотных, не пропускающих воздух штор; многие
обыватели, имеющие родственников в селах и предместьях, сочли за лучшее
нанести им длительный визит - днем из городских ворот одна за другой
выкатывали телеги, груженные домашним скарбом.
Кабаки процветали - владельцы пивных и трактиров сбывали с рук как
первоклассный, так и давно застоявшийся в бочках товар. Но, если в
большинстве подобных заведений пили нервно, из одного только желания
залить страх, то в студенческой таверне "Одноглазая муха" царило самое
искреннее и непринужденное веселье.
Лис имел колоссальный успех - по десять раз за вечер он поочередно
изображал то плащеносцев, то магистра, то карлика с трубой - жуткий
тянущий звук, издаваемый этим инструментом, оборачивался в Лисовом
исполнении до колик смешной непристойностью. Студенты рукоплескали,
развалившись на скамейках; один только Эгерт не принимал участия во
всеобщем веселье.
Забившись, по обыкновению, в угол и с трудом уместив под лавкой
длинные ноги, Солль ковырял столешницу кончиком тупого ножа. Губы его
шевелились, беззвучно повторяя бесконечные "да", и стакан вина, стоящий
перед ним на столе, оставался почти нетронутым.
Путь должен быть пройден до конца. Первое в душе должно стать
последним... Что все-таки первое в его душе? Неужели вечный страх? Тогда
для того, чтобы избавиться от заклятья, необходимо сначала избавиться от
страха, а это замкнутый круг - чтобы не бояться, надо перестать бояться...
Но, если главное в Солле - не страх, тогда - что?
Эгерт вздохнул. Он ходил по кругу, как лошадь, запряженная в
молотилку; главным в его душе были либо трусость, либо желание от нее
избавиться - ничего третьего пока не приходило ему в голову.
