Но на этот раз молчание длилось недолго.
- Предательство, - сказал Ларт в стену. - Предательство не прощается,
Дамир.
Мне вдруг стало жарко - показалось, что он намекает на меня. Я в
ужасе стал перебирать в уме свои дела и поступки, гадая, какой из них мог
рассердить Ларта, но тут он продолжил свою мысль и отвел от меня
подозрение:
- Руал Ильмарранен, - пробормотал он, обращаясь к пауку. - Двойное
предательство.
Я тихонько вздохнул с облегчением и тут же насторожился, догадавшись,
о ком идет речь.
- Да, - сказал Ларт, будто отвечая на мои мысли. - Марран.
И тут меня осенило: а я ведь его знал! Я делал первые шаги у Ларта на
службе, когда этот нахальный и самоуверенный субъект был, помнится, его
любимцем.
- Марран, - тем же отрешенным голосом продолжал Ларт. - Маг милостью
небесной. Со временем он перерос бы и Эста, да, возможно, и меня... Не
успел. Поторопился предать нас обоих. Наказание справедливо.
Он еще хотел что-то сказать, но тут снаружи послышались удивленные
крики. Я поспешил выбраться на палубу.
Был темный, беззвездный вечер, мы неслись на всех парусах, а над
нами, чуть не задевая за снасти, кружилась белая птица. Птица хрипло
кричала, попадая в мутный свет фонарей, а оказываясь в темноте, излучала
собственное слабое свечение. Матросы толпились на палубе, задрав головы.
Я быстро спустился в каюту:
- Хозяин, к вам пришли.
Как только Лартова голова показалась из дверного проема, птица камнем
кинулась вниз и мертвой хваткой вцепилась колдуну в плечо. Ларт
поморщился, а птица склонилась к его уху и с огромной скоростью
застрекотала некое сообщение. Выслушав несколько слов в ответ, она
захлопала крыльями, сорвалась с Лартова плеча и, уронив на палубу помет,
канула в темноту. Все свидетели диалога шумно перевели дыхание, а мой
хозяин молча вернулся в каюту.
...До поздней ночи я сидел в кубрике, ел до отвала, пил и делился
подробностями из жизни магов. Слушатели смотрели на меня с ужасом и
восторгом.
Пошатываясь и потирая живот, я едва добрался до каюты.
Лартов ужин, оставленный мною на столе, стоял нетронутый и давно
остыл. Свеча почти догорела.
Мой хозяин сидел на койке, подобрав под себя ноги. Рядом, ткнувшись
эфесом в подушку, лежала шпага.
Я остался стоять у двери, переступая с ноги на ногу.
- У нас перемены, - мрачно сообщил Ларт. - Мы меняем курс и завтра
высадимся на берег.
...Это было первое утро за последние три года.
Марран шел проселочной дорогой; ноги, особенно левая, слушались с
трудом. Дважды он упал - один раз очень сильно, поскользнувшись на
предательски подмерзшей за ночь лужице, и ссадил себе ладони и щеку.
Единственный человек, встретившийся Маррану по дороге, был пастушонок со
стадом овец; мальчишка, по-видимому, хотел что-то спросить у измученного
странника, но испугался и не спросил.
Первой радостью Руала на этом пути было солнце, пробившееся наконец
сквозь утренний туман.
Руал надеялся согреться с его появлением - и не согрелся. Ждал, когда
пройдет тошнотворная слабость - но она не проходила, а наоборот,
наваливалась все сильнее по мере того, как Руал уставал. А уставал он
быстро.
Впереди показался мостик, изогнутый, как дужка ведра, и такой же
тонкий. Ильмарранен решил отдохнуть, привалившись к удобным широким
перилам. Последние шаги оказались кошмаром.
Второй радостью Руала была минута, когда он повис-таки на перилах и
увидел внизу свое неясное отражение в темной бегущей воде.
Некоторое время он безучастно смотрел на себя-под-мостом, потом
водная гладь вздыбилась у него перед глазами - невыносимо закружилась
голова.
...Когда-то река была теплой, кристально чистой, и в самую темную
ночь он различал в потоке плывущую впереди серебряную форель.
Он и сам был форелью - крупной, грациозной рыбиной, и ему ничего не
стоило догнать ту, что плыла впереди.
Она уходила вперед, возвращалась, вставала поперек реки, кося на него
круглым и нежным глазом. Он проносился мимо нее, на миг ощутив
прикосновение ясной, теплой изнутри чешуи, и в восторге выпрыгивал из
воды, чтобы мгновенно увидеть звезды и поднять фонтан сверкающих в лунном
свете брызг.
Потом они ходили кругами, и круги эти все сужались, и плавники
становились руками, и не чешуи они касались, а влажной смуглой кожи, и
весь мир вздрагивал в объятьях счастливого Маррана...
А потом они с Ящерицей выбирались на берег, потрясенные, притихшие, и
жемчужные капли воды скатывались по обнаженным плечам и бедрам...
...Порыв ледяного ветра подернул воду рябью.
Под вечер мучительного бесконечного дня он увидел мельницу.
Она стояла, как и раньше, в стороне от дороги, за поворотом реки.
Но вода не шумела, обвалилось мельничное колесо. На мельнице царило
полное и давнее запустение.
Руал подошел ближе. Из разбитого окна выпорхнул воробей.
Ильмарранен проводил его взглядом.
...Мельник Хант держал мальчишек-подмастерьев в черном теле - они
тяжко отрабатывали на мельнице каждый урок магии.
Хант был средней руки колдуном, но незаурядным бабником - окрестные
девушки и молодицы хаживали к нему гадать, привораживать женихов и сживать
со света соперниц. Не задаром, конечно.
У мельника были влажные, цвета речной воды глаза - пристальные и
насмешливые, прозрачные и непроницаемые одновременно. О нем ходили
скверные слухи. Опровергнуть или подтвердить их могли только те
утопленники, чьи тела время от времени попадали в рыбачьи сети вниз по
реке. Впрочем, люди иногда тонут сами по себе, и если даже среди них
случится подмастерье с мельницы или бывшая Хантова подружка - что ж, это
не такой уж повод для страшных подозрений.
Хант приходился вассалом Бальтазарру Эсту и платил ему дань.
Подмастерья шептались о совершенно невероятных формах, которые эта дань
принимала.
Конечно, мельник Хант по своему положению был много ниже блестящего
господина Руала, и неизвестно, какой каприз великолепного Ильмарранена
сблизил их. Во всяком случае, между мельником и Руалом установились живые,
почти приятельские отношения.
К приезду Маррана накрывался стол - Хантова служанка, робкая тощая
девушка, сбивалась с ног. Она мучительно стеснялась, прислуживая господину
Ильмарранену, краснела и роняла посуду. Марран иногда снисходительно
пощипывал ее за единственное выдающееся место - нос.
Подмастерья выстраивались вдоль стены, пялясь на заезжую знаменитость
и перешептываясь. Младший до смерти боялся тараканов - и господин Руал
охотно потешал публику, превращая его сотоварищей в стаю огромных черных
насекомых. Поднималась возня, маленький подмастерье визжал, вспрыгнув на
стул, а мельник Хант загадочно улыбался, пуская кольца дыма из своей
трубки. Наблюдая эту сцену, господин Руал веселился от души.
Впрочем, странная дружба мельника и Маррана готова была зайти в тупик
к моменту, когда на Ханта, его мельницу и уплачиваемую им дань пожелал
заявить претензии господин Ларт Легиар, постоянно расширяющий территорию
своего влияния и подчинивший себе уже весь левый берег.
Великие маги перегрызлись, как псы.
Мельник охал и жаловался Маррану на притеснения и претензии с двух
сторон. Господин Руал, удивительным образом ухитрявшийся поддерживать
дружбу с обоими соперниками, ободряюще хлопал Ханта по плечу и усмехался
покровительственно.
И вот, лунной весенней ночью в столешницу дубового обеденного стола
был вогнан длинный охотничий нож - так делается, когда двое хотят побиться
об заклад.
Подмастерья, поднятые с постелей, служанка в халате и разгоряченный
небывалым пари мельник толпились с одной стороны стола, а с другой его
стороны высился Ильмарранен:
- Двадцать золотых, мельник! Я ставлю двадцать золотых, что скажешь?
Хант грыз ногти, не переставая загадочно усмехаться:
- Я бы поднял ставки, господин Руал... Уж больно сомнительное это
дело... Любого из них мудрено провести, а уж обоих...
Не зря, ох не зря набивал цену Хант! Пари сулило потеху, но и риск
тоже, ибо господин Руал брался - ни более ни менее - оставить в дураках и
Легиара и Эста. Шутка ли - явиться к Эсту в Лартовом обличье и так спутать
все карты, чтобы маги отказались от мельницы по доброй воле... Впрочем,
известно ведь, что господин Руал - мастер мистификаций и розыгрышей...
- Посмотрим! Пятьдесят, чтобы не мелочиться, - конечно, он был уверен
в успехе.
Мельник покончил с ногтями и принялся за пальцы:
- Рискуете, господин Руал... Но так тому и быть... Я согласен.
- По рукам? - взвился Ильмарранен.
Мельник протянул сухую короткопалую руку, и над воткнутым в
столешницу ножом было заключено пари... Старший подмастерье разбил руки
спорящих вялым нерешительным ударом. Громко икнула сонная служанка - а
господин Руал расхохотался, обернулся яркой растрепанной птицей и вылетел
в приоткрытое окно...
...На заплесневевшем обеденном столе до сих пор темнел глубокий след
ножа. Окна разбились, полуоткрытая дверь вросла в землю. Посреди двора
догнивала груда пустых мешков.
Ильмарранен повернулся и зашагал прочь.
...Печальная женщина по имени Ящерица склонилась над столом,
вглядываясь в темные пятна на белой салфетке. Возился в люльке маленький
мальчик - агукал, улыбался, пытался поймать кружащиеся над ним прямо в
воздухе цветные шары... Из наполовину зашторенного окна било радостное
весеннее солнце, в ярком его потоке волшебные шары покачивались, радужно
переливались, то ловко уворачиваясь от маленьких ручек, то прилипая к
ладошкам. Малыш смеялся.
Его мать нежно разглаживала складки белой ткани, стараясь не касаться
пятен крови. Вскоре под ее взглядом они медленно вернули свой красный цвет
и ровно засветились изнутри.
Мы шли, по щиколотку увязая в сыром песке. Мыс остался позади, и
суденышко скрылось из виду. Вместе с ним из виду скрылись завтраки, обеды,
ужины, крыша над головой и увесистый дорожный сундучок.
Мы шагали налегке - молчаливый Ларт впереди, я следом. На каждый его
шаг приходилось полтора моих.
Слева тянулась полоса прибоя, справа - бесконечная каменная гряда.
Сюда можно было только приплыть или прилететь.
У меня промокли башмаки. Я догнал Ларта и поплелся рядом, преданно
заглядывая в неприятно желчное лицо.
- Хозяин, близится время обеда. Я-то готов сносить превратности пути,
но вы обязательно должны регулярно питаться.
- За что я его держу? - угрюмо спросил себя Ларт.
Я поотстал.
Спустя еще час мне было совершенно ясно, что путь наш никогда не
кончится. Мы будем вечно идти вдоль полосы прибоя, и сырая стена справа
никогда и ни за что не отступит. Я успел трижды отчаяться и трижды
смириться, когда Ларт вдруг встал, как вкопанный. Я чуть было не налетел
на него сзади.
Ларт встал лицом к отвесной скале, погладил ее ладонью и что-то
сказал. "Ум-м!" - ответила скала, и в ней открылась черная вертикальная
трещина.
Я отскочил так, что оказался по колено в море.
Ларт обернулся и поманил меня пальцем.
- Я обожду вас здесь, - сказал я бодро. - Мне неловко навязывать... -
тут здоровенная волна пихнула меня под зад. Я, теряя равновесие, пробежал
несколько шагов вперед и, мокрый как мышь, обрушился к Лартовым ботфортам.
Он взял меня за шиворот и впихнул в щель.
Внутри было совершенно темно и неожиданно просторно. Ларт двинулся
вперед в полном мраке, а я вцепился в него двумя руками, как в самое
