хранением тайн и секретов, и несколько раз приложиться к белой, ароматной,
унизанной кольцами ручке, прежде чем дама возмущенно вскрикнула и
моментально обо мне забыла, так как ее соседка, толстушка в зеленом
бархате, выудила из тарелки моей собеседницы превосходный кусок жареного
мяса. Попытки возобновить беседу увенчались неудачей - красавица была
вынуждена с удвоенным вниманием защищать отвоеванную отбивную.
Это поражение меня добило. Раздавленный, уничтоженный, пошатывающийся
от голода среди пирующих, измученный и отчаявшийся, я зашагал прочь.
У выхода из залы обнаружился Ларт, жующий куриную ногу. По коридору
отдалялись женский смех и шелест юбок.
- Браво, - сказал Легиар, запуская костью в угол.
Я почти заплакал.
Лил холодный, почти осенний дождь. Дорога размокла; измученный
жеребец из конюшни герцога едва перебирал тяжелыми, облепленными грязью
копытами. Конь, по-видимому, знавал лучшие времена - его всадник, впрочем,
тоже.
Покинув замок, Руал сначала метался, чтобы запутать погоню в ночном
лесу, а дальше скакал, не разбирая дороги, всю ночь и половину следующего
дня, задерживаясь только для того, чтобы напиться из придорожного колодца
и напоить коня. Потом пришлось ненадолго остановиться - оба выбились из
сил.
Руал торопился поскорее оказаться в безопасном отдалении от бешеного
кабана, с которым был схож опозоренный герцог. Переночевав кое-как в
мокром стогу и дав передышку лошади, он продолжил свой путь, который
вернее было бы назвать бегством.
Дождь пошел на рассвете и до вечера лил, не переставая. Жеребец
оступился на скользкой выбоине и охромел.
До сих пор Руал старался избегать людских поселений, опасаясь, что их
жители могут передать его в руки герцога. Теперь, по-видимому, деваться
было некуда - конь хромал все сильнее, а всадник два дня не держал во рту
и маковой росинки. К тому же замок остался далеко позади - Руал надеялся,
что погоня потеряла его след, да и владения герцога, в конце концов, не
безграничны.
Поэтому, когда из стены дождя выступил вдруг уютный хуторок,
обнесенный частоколом, Руал не стал сворачивать с дороги, как раньше. Конь
оживился, почуяв жилье; Руал ободряюще похлопал его по шее и направился
прямо к массивным воротам.
Ворота были заперты изнутри на засов. Руал отбил себе руки, прежде
чем в ответ на его стук приоткрылось смотровое окошко и в нем замигал
заспанный голубой глаз:
- Чего?
- Пустите на ночь честного и доброго путника, - сказал Руал, стараясь
казаться как можно честнее и добрее.
Глаз обежал его с ног до головы, презрительно сощурился и спросил с
неудовольствием:
- Сколько дашь?
У Руала не было за душой ни гроша, если не считать золотой статуэтки,
тщательно запрятанной за пазуху. Поэтому он просительно улыбнулся и
предложил:
- Я отработать могу.
Глаз моргнул, и смотровое окошко бесцеремонно захлопнулось.
- Погоди! - закричал испуганный Руал. - Погоди, поторгуемся!
Окошко приоткрылось опять, и владелец голубого глаза сообщил сквозь
зубы:
- На базаре торгуются, ты, оборванец! А у нас хозяин бродяг всяких не
держит!
- Позови хозяина, - сказал Руал быстро.
- Сейчас, - мрачно пообещал владелец глаза. - Только разгонюсь вот
посильнее... А ну, пошел отсюда!
Руал попытался придержать захлопывающееся окошко - его больно ударили
по пальцам.
Жеребец переминался с ноги на ногу за Руаловой спиной.
- Плохо дело, - устало сказал ему Руал.
Дождь усилился. Понемногу сгущались сумерки. Руал прижался щекой к
окошку, пытаясь по слуху определить - здесь несговорчивый обладатель
голубого глаза или уже ушел. Дождь заглушал все звуки, а щелей в воротах
не было. Частокол вокруг поселения был высок и снабжен остриями по
верхнему краю.
Руал снова заколотил в ворота - просто так, безнадежно.
К его удивлению, вскоре во дворе послышались голоса, среди которых
выделялся уже знакомый. Оконце распахнулось, и другой глаз, пронзительный,
карий, уперся Руалу в лицо.
- А вот собак спущу, - негромко пообещал хриплый бас.
В этот момент Руалов жеребец, не выдержав, ступил вперед и горестно
заржал.
Карий глаз перевел свой буравящий взгляд с Руала на облепленного
мокрой гривой, охромевшего красавца-коня, оценивающе прищурился:
- Твоя лошадь?
Руал кивнул.
- Где украл? - поинтересовались из-за ворот.
- Я не... - начал было похолодевший Руал, но владелец карего глаза
перебил его:
- Отдай коня - и ночуй, пес уж с тобой.
Растерявшись, Руал только покачал головой - нет, мол, не пойдет.
- Тогда пошел вон, - отрезали из-за ворот и окошко наполовину
прикрылось.
Жеребец и Руал посмотрели друг на друга.
- Погодите, - хрипло сказал Ильмарранен. - Так и быть, согласен...
Окошко с готовностью распахнулось, а следом взвизгнул железный засов
и ворота приоткрылись тоже:
- Вот и ладненько... Конь-то все равно краденый, и хромой, чего
жалеть...
Руал промолчал.
Голубой глаз принадлежал, оказывается, щуплому веснушчатому
парню-работнику, прикрывающемуся от дождя куском рогожи. Обладателем карих
глаз был сам хозяин фермы - невысокий плотный человек неопределенного
возраста. На его зов явился еще один работник - парнишка лет пятнадцати;
он удивленно покосился на Руала, взял из его рук уздечку и повел коня
вглубь двора, где темнели многочисленные пристройки. Хозяйство,
по-видимому, было внушительных размеров и процветало.
Хозяин еще раз оглядел Руала, хмыкнул каким-то своим мыслям и велел
веснушчатому:
- Отведи... Скажи, пусть его накормят, ладно уж... - И добавил другим
тоном: - Про жеребца ни слова, шкуру спущу...
Парень вздрогнул, а хозяин добавил, как ни в чем не бывало:
- Да приглядывай за этим, как бы ни стянул чего...
- Я не вор, - сказал Ильмарранен.
Хозяин снова хмыкнул:
- Ладно, иди...
И Руал пошел через широкий двор, следуя за неприветливым щуплым
парнем, который мрачно что-то бормотал и натягивал на голову свою рогожку.
Наконец добравшись до места, Руалов провожатый потянул тяжелую дверь,
из-за которой выбился клуб пара, и недовольно показал на нее Ильмарранену.
Руал шагнул чрез порог - и очутился в сладостном царстве жилья, сухом и
теплом.
В печке бушевал огонь, рядом возилась немолодая уже, но крепкая и
опрятная толстуха. Она обернулась на скрип двери, подбоченилась и
вопросительно глянула на веснушчатого. Тот буркнул:
- Прибился вот на ночь... Хозяин велел накормить...
- Отчего ж не накормить, - приветливо отозвалась толстуха, - только
ноги пусть оботрет, а то извозился по уши, - и она указала Руалу на
скамейку у стены. Молодой работник вышел, по-прежнему сердито бормоча.
Руал вытер ноги о тряпку у входа, прошел через кухню и сел, где было
указано. Колени его едва сгибались, спину невыносимо ломило, желудок
мучили голодные судороги - а он был счастлив. Счастлив, что можно сидеть,
привалившись к теплой бревенчатой стене, не шевелиться и просто смотреть
на огонь.
- Откуда будешь? - спросила кухарка, с любопытством за ним
наблюдавшая.
Руал разлепил обветренные губы и отозвался:
- Из Мурра.
Кухарка ахнула:
- Из Мурра?! Да ты знаешь, где Мурр, а где мы!
Руал улыбнулся с трудом:
- Я готов бежать на край света... И убегу...
Толстуха отставила в сторону корзинку с овощами, которые чистила:
- Гонятся за тобой, что ли?
- Гонятся, - сообщил Руал с глубоким вздохом. - За мной по пятам
следует несчастная любовь!
Кухарка, крайне заинтригованная, обошла широкий стол и подсела на
краешек скамейки, повторяя сочувственно:
- Вон как... Вон как оно бывает...
Руал покачал головой, давая понять, что не намерен пока раскрывать
свою тайну. Тогда кухарка спохватилась:
- Да ты промок до нитки... Погоди-ка...
Она вернулась через несколько минут с ворохом сухой одежды в одной
руке и парой сапог в другой:
- На-ка, примерь... Должно подойти тебе...
Одежда была не новая, но чистая и искусно зачиненная. Толстуха
отвернулась, чтобы не глядеть на одевающегося Руала, и это было очень
кстати: ему удалось незаметно перепрятать статуэтку.
- Я тут за хозяйку, - рассказывала тем временем женщина, - и пошить,
и постирать, и зачинить... На все, бывало, и рук не хватит... Ты садись к
огоньку, погрейся... И ужина дожидаться нечего - тут с обеда похлебка
осталась. Хозяин не любит, чтоб пропадало...
Руал натянул сапоги - они были великоваты.
- Да, - продолжала женщина, - муженек мой пошире был в кости...
Ростом такой же, а ножища здоровая...
- Ничего, - сказал Руал благодарно. - Спасибо.
Ужинали в просторной, просто обставленной столовой; работники и
прислуга сели за стол вместе с хозяйской семьей. Хозяин восседал во главе
стола; под его сверлящим взглядом ежились по рангу разместившиеся
домочадцы: мальчик лет двенадцати - хозяйский сын, дочь хозяина,
миловидная девушка с гладко зачесанными светлыми волосами, далее кухарка и
десяток работников - все молодые крепкие парни. В самом конце стола, на
приставленной табуретке сидел Руал - в добротной крестьянской одежде, сам
сейчас похожий на любого из них.
Никто не смел прикоснуться к ложке, пока хозяин не отправил первую
порцию кукурузной каши себе в рот. Тогда раздался торопливый стук -
работники спешили выловить лучший кусок сала из стоявших посреди стола
общих тарелок.
Руал, утоливший первый голод на кухне, рассеянно жевал хлеб и
наблюдал за едоками.
Кухарка то и дело задорно на него поглядывала - не разделяй их
длинный стол, она, возможно, подсунула бы ему лишний кусочек. Веснушчатый
голубоглазый парень, негостеприимно обошедшийся с Руалом у ворот,
старательно его не замечал, остальные иногда косились с умеренным
любопытством - больше всех интересовался парнишка, который увел на конюшню
герцогова жеребца. Мальчик, хозяйский сын, явно тяготился присутствием
отца - сидел, горбясь, и нехотя ковырял ложкой в тарелке. Хозяйская же
дочь за время ужина раз пять обменялась быстрым взглядом с сидящим
напротив круглолицым темноволосым юношей, который дважды поперхнулся
кашей.
Но вот хозяин крякнул и отодвинул тарелку. Все поспешно встали;
опоздавшие на ходу запихивали в рот недоеденные куски хлеба. Руал поднялся
тоже. Хозяйская дочь последний раз глянула на темноволосого, ее брат
громко икнул, а кухарка заговорщически подмигнула Руалу.
Работники ночевали в длинном низком сарае, прямо на усыпанном сеном
полу, укутавшись в одеяла. Руалу отвели место у выхода, где сено было
пореже и из-под двери тянуло сыростью. Вскоре сарай наполнился густым
храпом здоровых и сильных людей, уставших после тяжелой работы.
Руал лежал, глядя в темный потолок; ему представлялся герцог,
вылетающий из спальни нагишом, но в собачьем ошейнике, и его челядь в
полном сборе, встречающая своего господина немым вопросом, переходящим в
трогательное сочувствие. Руал жестко оскалился: вельможа приговорил себя,
угрожая Маррану и привязав его к седлу. Расплата была сладостной и от
этого не менее справедливой.
Он скользнул рукой за пазуху - золотая ящерица встретила его ладонь
дружеским, как ему показалось, прикосновением. Ты свидетель, подумал Руал.
Я никогда не пощажу и не попрошу пощады.
Мысли его переметнулись к сегодняшнему дню - он вспомнил о потере
лошади. Конечно, повредивший ногу жеребец не смог бы продолжать путь
