- Но почему - мне?
Пухлый пацаненок, наблюдающий за свалкой, задумчиво подобрал
валяющуюся в траве падалицу. Вытер о полу, задумчиво укусил, скорчил
кислую гримасу; запустил яблоком в дерущихся, норовя попасть в брата.
(Ты - мой родич, Руал. Я ненавижу тебя - но ты один меня слышишь.
Все, что есть у тебя сегодня - мой подарок)
- У меня ничего нет, - Руал пожал плечами.
(Твоя долгая жизнь. Твоя сила. Все это - я. Ты несешь меня, ты
отягощен мною, как самый светлый день бывает отягощен предстоящей ночью)
Ему вдруг сделалось холодно. От сырой земли потянуло гнилым,
промозглым ветерком.
- То, что ты несешь этому миру, - спросил он медленно, - это - ночь?
(Ночь - сейчас)
Руал передернулся от чужого страстного напора, проникшего в его
сознание вместе с этими словами.
(Ночь - сейчас. Будет день. Ты глуп. Ты боишься... Кто боится
темноты, тот никогда не поймет света. Что выиграли живущие от того, что ты
не впустил меня? Что отказал мне и обманул мои надежды? Что выиграл ты
сам? Эта твоя жизнь... Ты муравей, ползущий по яблоку. Я познаю вечность,
думает букашка. Яблоко круглое... бесконечный путь. Ты бесконечно ничтожен
и бесконечно велик, потому что несешь частицу меня)
- Ты нескромен, Пришедший Извне.
Смешок.
(Мы скоро увидимся, Руал. Увидимся воочию)
Его снова передернуло. И тело его, и разум помнили пережитый когда-то
ужас.
(Не бойся. Просто будь готов)
Девчонка наконец-то отвоевала свою ленточку; давешние противники
теперь мирно договаривались о правилах метания костяной биты. Пухлый
мальчишка начертил в пыли кривую линию; совсем маленьких пацаненок сосал
палец, наблюдая, как сестра его втыкает в землю длинные тонкие щепки.
Руал пересилил себя. Поинтересовался с усмешкой:
- А что же твой Привратник?
(Да. Да. Он скоро созреет. От него отвернулись, его предали, его
прокляли... Как когда-то тебя)
- Ты ищешь отторгнутых, - пробормотал он раздумчиво. - Тебе нужны
озлобленные...
(Не озлобленные. Свободные)
- Я ведь хотел еще и мстить.
(Это тоже)
- Не понимаю, - теперь он расслабился, закинув ногу на ногу. - В мире
полно сволочей, готовых впустить тебя и без весомой на то причины... И
задаром, просто от скуки. А?
(Ты думаешь, это всякому под силу?)
Руал усмехнулся, оценив чужое возмущение:
- А разве нет?
(Ты не смог)
Дети по очереди швыряли костью в частокол из щепок - пухлый мальчишка
был точнее и удачливее всех, брат его все время заступал за линию, а
девчонка всякий раз шумно уличала его. Маленький пацаненок задумчиво
слюнявил пятерню.
- А он, - шепотом спросил Руал, - этот новый Привратник... Он сможет?
Будто ветер прошел по верхушкам деревьев; в траве застучали упавшие
яблоки, и дети прервали игру ради свалившегося на них лакомства.
(Он сильнее тебя. И сила его еще возрастет многократно, и станет
сравнима с моей... Он наследник Фагирры и Луаяна. Он Прорицатель по праву.
Он наказан без вины, предан и проклят. Он свободен и зол... Он станет
мною, и силы наши сольются)
На пороге дома показалась темноглазая женщина; мельком глянула на
сидящего под деревом старика, утерла слюни младшему мальчишке, позвала
остальных обедать. Долговязая девчонка заупрямилась и получила несильный,
но решительный и звонкий шлепок.
- И что тогда? - медленно спросил Руал.
(Тебе-то что? Твои воспоминания останутся с тобой, а больше у тебя
ничего нет)
- А вот они? - спросил он снова, глядя в закрывающуюся за детьми
дверь.
(Ты не понимаешь. Перед тобой прекрасный храм - а ты считаешь мокриц
под ногами. Потому ты глуп, потому ты не сумел)
- Ты - прекрасный храм?
(Я зодчий. И я же - строитель)
- А он? Привратник?
(Он станет мною)
- А я?
(А тебе нравится быть наблюдателем. Ты привык)
Женщина вышла снова. Звякнула ведром у колодца; с грохотом откинула
крышку, пустила разматываться ворот - все это не сводя с Руала
настороженного и не очень приветливого взгляда.
(Все изменится, Руал. Только ты останешься прежним. По старой
памяти... Хоть вряд ли это тебя обрадует. Тяжело быть прежним в мире,
который меняется)
- Меняется - в угоду тебе?
Кажется, он спросил слишком громко; женщина услышала его голос сквозь
натужный скрип ворота, услышала и вздрогнула.
Смешок.
(Мир ДОЛЖЕН измениться. Потому что он НЕСОВЕРШЕНЕН. Ты дурак, Руал,
но не настолько, чтобы отрицать это)
- Ты - совершенство?
(Совершенства не бывает)
- Так зачем же...
(Мир закоснел. Пусть меняется - в переменах жизнь. Хуже не будет - и
так достаточно плохо. Особенно Луару, нашему Привратнику. Ему хуже всех)
Женщина наклонилась, подхватила за дужку показавшееся из колодца
полное ведро - и в этот момент мучительно напомнила Руалу ту, другую,
которая приходилась ей бабкой. Даже взгляд - серьезный и настороженный...
- Ящерица, - сказал он шепотом.
(Ты много потерял, Руал)
По верховьям деревьев снова прошелся резкий, неожиданный ветер. Руал
почувствовал, как бегут по коже ледяные мурашки.
- Да, - сказал он чуть слышно. - И это не последняя потеря.
Эгерт не любил подземелий. Кто их, впрочем, любит - наверняка не
узники, годами гниющие в каменных мешках либо неделями дожидающиеся
пыток... А Солль слишком хорошо помнил, как шел этим коридором в
сопровождении Фагирры и городского палача, и как пахло в пыточной, и какие
крики доносились сквозь толщу стен...
Палач поднялся навстречу; был он удивительно похож на своего
предшественника, двадцать лет назад раздувавшего для Солля жаровню.
Впрочем, Эгерта раскаленный металл не тронул... А Тория...
Внутри него захлопнулась некая дверца: запрещено. Не сейчас, в самом
деле... Не думать...
Он кивнул сопровождавшему его тюремщику; тот передал свой факел
палачу и исчез в боковом коридоре. Палач, с виду похожий скорее на
мастерового, вопросительно склонил голову к плечу; Солль кашлянул,
прочищая горло:
- Ну?
- Готовый, - отозвался палач степенно. - Ждёть.
Низкая железная дверь гостеприимно распахнулась перед господином
полковником; наклонив голову, Солль шагнул в камеру пыток - ту самую, где
много лет назад говорил с ним Фагирра.
Два факела, укрепленные в железных кольцах, давали даже больше света,
чем хотелось бы Соллю. Жаровня на трех ногах подмигивала красным; у стены
стояли кресло с подлокотниками и низкая круглая табуретка. Перед жаровней
помещался широкий топчан; сейчас он жалобно поскрипывал под грузом
мощного, обнаженного, покрытого потом волосатого тела. Запах дыма в камере
мешался с ядреным духом немытого мужика.
Солль передвинул кресло подальше и сел, положив руки на подлокотники.
Палач принялся отбирать инструменты. Солль не глядел в его сторону; слушая
отвратительный лязг, он вспомнил задумчивые глаза судьи Ансина: "Это не
твое дело, Солль... Но я понимаю, почему ты за него берешься".
Сова ждал. Глаза его больше чем обычно напоминали круглые желтые
плошки на морде хищной птицы; кожа на лбу разошлась, открывая длинную рану
- последствие удара, спасшего Соллю жизнь. Руки и ноги атамана были
намертво прикручены к топчану. Бороду и волосы палач успел умело
обкорнать; неглубокая рана на плече уже затянулась, но шея по-прежнему
была обвязана тряпкой, и тряпка пропиталась кровью.
Палач закончил приготовления и встал за спинкой кресла, ожидая
распоряжений. Мысли Эгерта оказались непривычно тяжелыми и вязкими - он
никак не мог придумать вопрос. Впрочем, так вот сидеть и молчать - тоже
разновидность пытки...
Сова чуть пошевелился и сдавленно вздохнул. Ребра его поднялись и
опали; поперек груди тянулся старый сизый шрам, внизу живота курчавились
нетронутые палачом волосы, и небывалых размеров мужское достоинство
безвольно свешивалось набок.
Эгерт отвел взгляд - но Сова успел перехватить его, и к своему
удивлению Солль заметил на дне атамановых глаз искорку самодовольства.
Палач переступил с ноги на ногу.
Сова смотрел теперь прямо Эгерту в лицо; это не был взгляд жертвы.
Атаман смотрел бы точно так же, глядя из удобного кресла на привязанного к
топчану Солля. Эгерт снова удивился - Сове можно было отказать в чем
угодно, но только не в мужестве.
Клещи в жаровне приобрели малиновый оттенок. Солль представил себе
запах горелой плоти и болезненно поморщился; Сова расценил это как
проявление слабости, и во взгляде его снова проскользнула тень
удовлетворения. Эгерт разозлился.
Не так давно они сидели рядом - самец-убийца и мальчик, которому
Солль когда-то дал имя. Они говорили - о чем? Луар принимал из этих рук
нечто - что именно? "Господин Луар"... "Вежливо, чтобы не сказать -
почтительно..." Почтительный Сова? Кланяющийся кому - Луару?!
- Вот что, - голос его звучал холодно и ровно, как он того и хотел. -
Вот что, Ишта...
Палач шагнул вперед, приготовившись исполнять приказ. Эгерт дернул
уголком рта:
- Отдохни, Ишта. Постой за дверью, дабы мне не мешали. Никто. Ты
понял?
Палач смутился; очевидно, распоряжение полковника полностью шло
вразрез с приказаниями, полученными от судьи.
Солль нахмурился; некоторое время они с Иштой смотрели друг на друга,
и палач решал, стоит ли возражать. Прошла почти минута, прежде чем он
отказался от такой попытки, поклонился, с сожалением глянул на жаровню - и
бесшумно скрылся за низкой дверью.
Эгерт проследил, плотно ли закрыта железная створка; вернулся,
прошелся вокруг треноги, стараясь не глядеть на Сову. Сейчас тот снова
убедился в его, Солля, уязвимости: полковник желает знать - и не хочет,
чтобы знали другие. Тайна, известная Сове, была теперь единственным
оружием атамана - и этому оружию противостояли малиновые клещи, полученные
Соллем в наследство от палача...
Солль круто повернулся. Взгляд его встретился со взглядом Совы, и
разбойник, кажется, на секунду смутился.
- Правда ли, что ты служил Лаш? - уронил Солль негромко.
Сова через силу ухмыльнулся. Эгерт, впрочем, и не ждал от него легких
ответов.
- Твое время не безгранично, - заметил он, разглядывая приготовленные
палачом приспособления. - Твоя смерть может быть легкой... Предел
мечтаний. Легкая смерть. Будешь говорить?
- Буду, - сказал Сова неожиданно. Голос его осип, но звучал вполне
внятно. - Ты, полковник... еще упрашивать меня будешь: замолчи, мол. Я-то
скажу, а ты вот... не боишься?
Эгерт с трудом сдержал желание ударить лежащего. Прошелся, слушая
собственные шаги; уселся на подлокотник кресла:
- Я вот не боюсь, Сова. Пуганый я. О себе думай.
- Обо мне уже подумали, - атаман громко сглотнул. - Мне все одно...
Да вот только... - он замолчал, глядя на Эгерта с нескрываемой издевкой,
явно ожидая вопроса.
- Не "все одно", - Эгерт снова встал. Подошел к жаровне, потрогал
пальцем рукоять клещей, отдернул руку. - Не "все одно", Сова... Я ведь на
части тебя порежу. Все, что висит, повырву с корнем... И язык тоже. И не
будет "только" - одно мясо бессловесное, подавишься своим "только"...
Сова часто задышал:
- Запаришься... Грязи побоишься, полковник. Измараешься по уши...
Хотя... - он хрипло хохотнул, - и так ты получаешься в дерьме,
полковник... Как я.
Солль мысленно выругал себя за недостойную уязвимость. Слова Совы не
должны волновать его - а вот донимают, жгут, будто он, Эгерт - пытаемый...
Он отыскал среди палачова имущества кожаные рукавицы - засаленные,
