...Не принято говорить с неофитами о глубоких таинствах Лаш... Однако
есть ли на земле служба почетнее?!
И Луар шагнул через кладку - потому что на самом деле ворота были
свободны и распахнуты, и изнутри доносились голоса.
Он шагал по освещенным коридорам; люди в серых капюшонах расступались
перед ним, опуская голову в почтительном поклоне. Он кивал в ответ - и шел
дальше, минуя лестницы и переходы, потому что впереди маячил некто, и не
следовало отставать...
Зарешеченное окно доносило звуки и запахи площади; Луар прошел мимо,
стремясь за своим провожатым. Минута - и перед лицом его оказалась стена
тяжелого бархата, и от густого духа благовоний закружилась голова... А в
следующую секунду запахло еще и дымом, потому что посреди черного
бархатного полотнища расползалось огненное пятно.
Луар смотрел, как желтые языки пламени проедают тяжелую ткань; огонь
расходился кольцом, и ширилась круглая дыра, в которой стоял, кажется,
ребенок, и был он в красном, и в руках держал не то воронку, не то трубу,
из недр которой клубами валил дым курящихся благовоний...
А потом раздался звук, от которого Луар содрогнулся. Звук подобен был
крику древнего чудовища посреди вселенского пепелища.
Горящее отверстие в бархатной стене обернулось отверстием на золотой
пластинке, и маленький старик в грязном сером балахоне погрозил пальцем
кому-то, скрывавшемуся в тени: "Не для всех... Для всех не бывает...
Оставь свою ржавую игрушку. Тебе не остановить..."
Луар зашатался; горящий бархат бесшумно упал.
...Ниспадающие плащи, блестящие глаза из-под нависающих капюшонов,
отдаленное, приглушенное пение... Грядет, грядет... С неба содрали кожу. И
вода загустеет, как черная кровь... И земля закричит разверстыми ртами
могил... Извне... Идет извне... Молю, не открывай...
Плащи расступились - маленький серый старик сидел на корточках, и в
руках у него была наполовину выпотрошенная, скользкая, пучеглазая рыбина.
"Не для всех, - сказала рыба. - Для избранных... Снова. Все новое...
Предначертано - откроет".
"Лаш-ш... - зашипели плащи. - Лаш-ша... Тайна, повинуйтесь тайне..."
Одно из зеркал треснуло и осыпалось иззубренными осколками; в проломе
стоял невысокий, желтолицый человек с воздетым кулаком - из кулака свисала
золотая цепочка.
"Истинно все, что есть, - крикнул он тонко и насмешливо. - Чего нету
- ложно... Истинна ржавчина, но и твой засов ржав тоже... Имя Лаш поросло
проклятием. Могущество..."
Выпотрошенная рыбина закатила глаза и сдохла.
"Кто положит предел? - спросил старик в сером балахоне, и голос его
был неожиданно низок. - Кто положит предел могуществу? Она войдет, чтобы
служить мне."
Тот, желтолицый в проеме разбитого зеркала, опустил руку:
"Глупец. Не она. Ты."
Старик в плаще, к полам которого прилипла рыбья чешуя, вскочил:
"Один хозяин! - пророкотал он, и тугая волна воздуха ударила Луару в
лицо. - Одна рука над миром... Моя рука, и первые всходы нового урожая..."
"Глупец, - сказал желтолицый. - ЕЕ рука. Не открывай."
"Лаш, - зашелестели плащи. - Лаш-ша... Аш-ша... Тайна...
Могущество... Власть..."
"Я ей хозяин, - спокойно сказал серый старик. - Лаш."
"Нет", - отозвался желтолицый.
У Луара помутилось в глазах; пропал зал и пропали зеркала, он увидел
себя зверьком, насекомым, крохотным существом, глядящим снизу на
исполинскую темную дверь. Запертый засов подобен был тарану для штурма
городских ворот...
Потом с треском разорвалась ткань; Луар понял, что давно уже лежит, и
лежит на мягком; повернул голову и чуть не захлебнулся криком - под ним
были полуразложившиеся трупы, целая гора трупов, теплая желеподобная
гора...
Собственный вопль его слился с басовитым воплем серого старика,
старик рвал собственные космы, выбившиеся из-под капюшона: "Нет, не так...
Не так, не..."
"Так", - сказал желтолицый. Луар, утопающий в смрадном месиве,
судорожно схватил в зубы золотой медальон.
...Тишина и темнота. Он снова лежал - на этот раз на жестком, на
влажных досках, и пахло не благовониями и не падалью, а просто сыростью и
запустением.
- Игра, - сказал Фагирра. - Все игра... Но не мы играем. Играют нами,
Луар.
Он стоял рядом - усталое немолодое лицо с холодными щелями
прищуренных серо-голубых глаз, капюшон, небрежно откинутый на плечи.
- И не бойся... Сначала страшно. Но... будет всего лишь другая игра.
Для тебя... И не тот виновен, кто погасил светильник... а тот, кто
придумал ночь. Не тот злодей, кто отодвинул засов - а тот, кто поставил
Двери... И я не хотел злого. Могущество... благо. И не суди меня...
Сделай... Сверши...
Луар увидел протянутую ему руку, поколебавшись, подал свою - но
пальцы его ухватили воздух.
Тряпичное тело куклы замусолилось и истрепалось, но на фарфоровом
лице лишения не отразились никак - оно оставалось белым, лупоглазым и
вполне благополучным. Людям бы так, подумала я почти что с завистью.
- Новое платье надо бы, - задумчиво сообщила я Алане.
Она засопела, убежала и вернулась с обрывком парчи - кто знает,
откуда она его вырвала. Впрочем, это меня ничуть не печалило.
Завернутая в желтую искрящуюся ткань, кукла преобразилась и выглядела
теперь почти что царственно. Я покивала:
- Ну, это принцесса, конечно... А воин? Теперь нужен благородный
воин, чтобы освобождать...
- Откуда? - справедливо спросила Алана. Я почесала подбородок:
- Найдется... Ты, главное, воина разыщи.
Она снова убежала; слушая, как стучат по пустым коридорам ее
торопливые пятки, я вспомнила свалки, устраиваемые приютскими девчонками
за право потискать линялого медведя из мешковины...
Алана вернулась с деревянным солдатом. Тот выглядел вполне
мужественно, но был почти в двое меньше предполагаемой невесты.
- Ничего, - бодро решила я, - не в росте дело... Ну, теперь смотри.
Жила-была принцесса, красивая-прекрасивая... И ее похитил...
Я огляделась. В углу кухни валялись тряпка да совок для углей.
- Ее похитило чудо-овище! - заявила я страшным голосом. Совок
оказался обряженным в тряпку, как в плащ; Алана тут же в испуге прижала
ладошки к щекам.
- У-у! - сказал страшный совок и потащил принцессу за печку. Парча
перепачкалась в золе - но так и надо. Похитили ведь...
- А дальше? - спросила Алана, дрожа от страха и восторга
одновременно.
- И тогда отец принцессы кликнул клич, - я огляделась в поисках новых
персонажей и наткнулась взглядом на кувшин для воды. - Он, то есть король,
пообещал всякому, кто спасет его дочку... Во-первых, принцессу в жены, а
во-вторых, Великий Золотой Кувшин в вечное владение... Вот он, - я
показала Алане посудину, - а большего сокровища в том краю и не было... И
вот отважный воин...
- Он что, из-за кувшина? - справедливо возмутилась Алана. - А
принцесса?..
- И принцесса, - успокоила я. - Прежде всего он хотел жениться... И
он не боялся чудовища... То есть боялся, конечно, но смелости в нем было
больше... И вот он отправился в поход...
Поход отважного воина длился почти полчаса. Он странствовал по кухне,
встречая на пути все новые препятствия; Алана помогала ему изо всех сил, и
нянька, тихонько наблюдавшая из-за двери, беззвучно всхлипывала и вытирала
слезы. Я боялась, как бы нянюшкины сантименты не вспугнули девочку - но
Алане, по счастью, было не до того.
Наконец, воин и чудовище встретились; разыгралась небывалая битва, в
результате которой злой совок лишился своего одеяния и был заточен в печь.
Алана смеялась заливисто, как-то даже похрюкивая; нянька вконец
растрогалась и убралась в свою комнату - плакать.
Некоторое время мы с Аланой просто сидели, разомлев, и вспоминали
подробности пережитого воином приключения; я предложила сыграть свадьбу
солдата и красавицы - но Алана наморщила нос и заявила, что это скучно. Я
удивилась - девочек обычно интересуют именно свадьбы, а не батальные
сцены... И тут же опомнилась - у нее ведь был старший брат. И отец - герой
Осады... Она видела себя скорее мальчишкой, конечно, отсюда и строптивый
нрав и хулиганский характер...
Я захотела потрепать ее по загривку - и не решилась. Важно каждое
движение, один неосторожный шаг - и все сначала, а ведь пройден такой
путь... Спугнуть сейчас Алану - все равно что соскользнуть с самой вершины
ледяной горы, куда долго взбирался, обламывая ногти...
- А теперь еще, - потребовала она шепотом.
- Про кого? - спросила я с готовностью.
- Про моего брата, - она смотрела на меня внимательно и печально. -
Как он бьется... со злыми.
Сделалось тихо. Перекресток на большой дороге и затихающий вдали стук
копыт...
- Нет ничего проще, - улыбнулась я после паузы. - Злых, конечно,
собралось видимо-невидимо, но наш Луар всех одолеет... - в руках у меня
снова оказался деревянный солдат. - Вот идет Луар по дороге, идет-идет...
а навстречу ему...
- Ты что, его невеста? - спросила Алана с отвращением. - Ты женишься
на нем, да?
Из щели за печкой настороженно показались тараканьи усы.
- Женщины выходят замуж, - поправила я машинально. - Женятся мужчины.
- Все равно, - Алана покривила губы.
Мы помолчали. Я не знала, что делать и что говорить; деревянный
солдат в моих руках казался неуклюжим и бесполезным.
- Так что дальше? - требовательно прищурилась Алана.
- Идет-идет, - сказала я глухо, - а навстречу ему... волшебник.
- Злой? - тут же предположила Алана.
- Злой, - я устало кивнула. - Добрых волшебников и на свете-то не
осталось... Превращу-ку, говорит волшебник, тебя, Луар, в чудище...
Снаружи как человек, а внутри - как Черный Мор, безжалостный и
беспощадный... И забудешь ты, Луар, родных своих и друзей... И они от тебя
отрекутся. И пройдешь по земле, как железная метелка...
- А Луар его - мечом? - перебила меня Алана.
- Нет... Волшебник-то еще не договорил. Вот, говорит он, что сделаю я
с тобой, и никто никогда не полюбит тебя... И ты никого не полюбишь...
Потому что чары мои тверже стали...
- А Луар его - мечом? - тянула свое кровожадная девчонка.
- Еще нет. Вот... Чары мои тверже стали. А расколдовать тебя
невозможно... Потому что люди слабые. Люди не умеют как следует любить и
как следует ненавидеть - зато они умеют забывать... Навсегда. И люди
забудут тебя, Луар...
Алана фыркнула:
- Дурак! Луар его как мечом стукнет...
- Да, - вздохнула я. - Вот тут-то он его... Мечом. Тот и пикнуть не
успел...
- А Луар?
- Лег спать, - я уложила деревянного солдата поперек стола. - Он
устал. Я тоже. А ты?
Алана прислушалась к своим ощущениям.
- И я, - сказала она неуверенно.
- Тогда пойдем, - я поднялась, протянула ей руку - и тут же,
проследив за ее взглядом, резко обернулась.
Поздно. Тень изможденной женщины отшатнулась и исчезла.
7
Перед выступлением Эгерт собрал свой отряд, намереваясь произнести
короткое слово.
Он хотел подбодрить своих бойцов накануне трудного и опасного похода
- однако при виде угрюмых либо равнодушных лиц вдруг озлился, и речь его
обрела совсем иное направление.
И в лучшие времена полковник Солль горазд был насмешничать; теперь он
просто брызгал ядом, хлестал подчиненных едкими и жестокими упреками,
язвил и издевался - и в конце концов горько пожалел, что не погиб во время
Осады вместе с последними достойными воинами городского гарнизона... Ибо
счастье им, так и не дожившим до великого позора, а потомки их, те, кто
