(Но ты видел Великого Лаш)
- Но ты видел великого Лаш, - укоризненно повторил голос из-под
капюшона.
В ровном и мягком голосе неуловимого собеседника Луару померещилась
ирония. Немудрено, что Фагирра владел умами - такие точные и такие тонкие
интонации...
- Безумного Лаш, - произнес Луар медленно. Фагирра кивнул:
- Он мог сделать это УЖЕ ТОГДА.
(Уже тогда)
Удаляющиеся шаги. Бесшумно поворачивается дверная ручка; на старых
ступеньках толстым слоем лежит песок. Ракушки и сухие водоросли, будто по
лестнице давно и долго бежал ручей... А потом высох.
(Все меняется)
- Где буду я, когда ты войдешь?
(Всюду)
- Где будешь ты?
(В тебе)
- Как в оболочке?
(Как в ладони)
Луар опустился на ступеньку. По столбику перил спускалась многоножка.
(Ты преемник. Сила Луаяна и воля Фагирры, твоего отца)
- Мой отец...
По песку шелестнул подол длинного плаща. Луар поднял голову; плащ
полностью скрывал фигуру, а капюшон закрывал лицо, и только рукав,
откинувшись, обнажал узкую белую руку с татуировкой на запястье. Цеховой
знак учителя фехтования.
- Зачем? - спросил Луар шепотом. - Мор... Эта колоссальная могила...
Зачем?
Плащ взметнулся, будто потревоженный ветром - но ветра не было.
Многоножка сорвалась с перил и превратилась в засохший пустой колосок.
(Сила. Воля. Родник в пустыне. Алмаз среди пепла... Щука для толстых
окуней. Жизнь среди смерти... Достойный. Среди миллионов никчемных)
- Ты поймешь, - глухо сказали из-под капюшона. - Ты поймешь. Я не
умел.
(Ты наследуешь)
- Безумию? - удивился Луар.
Стоящий перед ним человек сбросил капюшон. Луар оцепенел,
встретившись взглядом с печальными серыми глазами. Опущенные уголки губ,
налипшие на лоб светлые пряди. Отец.
- Отец... - сказал Луар шепотом.
Фагирра слабо улыбнулся. Повернулся и пошел прочь, подметая краем
плаща обрывки паутины. Снова звук закрывающейся двери - но уже нет сил
бежать следом.
(Впусти)
- А...
(Ты рожден быть Привратником)
- А ты...
(Не я. Ты)
- Перемена, да? Мир наизнанку? Другой мир, да?
(Ты сам решишь)
- А что будет с...
Смешок.
Он поймал рукой Амулет; стиснутый в мокрой ладони, ржавый медальон
запульсировал - не то предостерегая, не то, наоборот, подстрекая. Он
выронил его и закрыл лицо руками; красная темнота перемежалась белыми
сполохами: "С неба содрали кожу... и вода загустеет, как черная кровь...
петля тумана на мертвой шее... гляди, леса простирают корни к рваной дыре,
где было солнце..."
- Так будет?
(Идут перемены)
- Перемены - ТАК?
(Перемены. Впусти)
- Но...
...Страшно и сладко. Как тогда, когда мышка... Он боялся, что она
выскользнет. Он долго привязывал ее к ножке стула, и замирало сердце: он
вершит. Некто целиком находится в его власти... Целиком. И, может быть,
насладившись властью, уже и не стоило браться за щипцы - но он жаждал
испытать еще и ЭТО. Страшно и сладко...
И глаза матери. И тот ее голос...
Это - было.
(Ты поймешь и оценишь. Ты для этого рожден. Предначертание)
...Тяжелый канделябр, разбивающий лицо. Всем приносишь несчастье...
- Я для этого рожден... ублюдком?
Смешок.
(В жерле вулкана горячо)
Луар содрогнулся. Закрыл глаза:
- Горячо...
...Его кожа сделалась застывшей коркой магмы, невыносимый жар, взрыв
- и красная лавина, сладострастно прильнувшая к покорному, слабо
вздрагивающему телу горы...
Совсем не похоже на те ночи с Танталь. Там он боялся обидеть или
поранить... А лава не может не жечь. Лаве вкусно обращать в пепел.
Стекающий по ступенькам песок.
(Там, на склоне... муравейник. Помнишь?)
- Нет, - честно признался Луар.
(Три сотни жизней... Помнишь?)
- Нет.
Раскаленный язык, вылизывающий земную плоть. Невыносимо прекрасно,
как утоление жажды, нет - как наивысший момент любви...
Отдаленные шаги. Шелест плаща. Пристальный взгляд.
Ржавая пластинка Амулета качнулась на цепочке; он накрыл ее ладонью,
как ту давнюю бабочку:
- Я понимаю, о чем вы. Понимаю.
Он говорил медленно и будто через силу; каждой следующей фразы
приходилось ждать минуту, и Солль успевал сделать новый круг по комнате, а
Тория - глубоко, прерывисто вздохнуть. Я стояла за спиной ее кресла и
видела полоску бумажно-белой шеи над строгим темным воротником.
Скиталец говорил, и крылья тонкого носа хищно раздувались, а
прозрачные глаза изучали попеременно Эгерта и Торию; на меня он не
смотрел, и я тихо радовалась. Хвала небу, что не выгнал прочь. Хвала небу,
что не замечает.
Он говорил что-то о Двери, о Пришедшем Извне, о надвигающемся конце
света; нечто подобное пророчили, кажется, воины Лаш - "окончание времен".
Слова Скитальца звучали как страшная сказка для непослушных детей.
Жутковато, но - не верится...
Луар.
Он тоже рассказывал сказку - а меня тогда, помнится, больше волновал
вопрос о половой принадлежности этого грядущего супостата - "она", Сила,
или "он", Пришедший Извне?
Губы мои расползались в нервную, резиновую улыбку. Хоть руками
стягивай - лезут к ушам, радостно улыбающиеся губы, и это тогда, когда от
слов Скитальца ползет по шкуре ледяной, могильный холод... И Луар. О
Луаре. О нем...
...Потом заговорила Тория. Кажется, она плакала; кажется, она
взваливала на себя какую-то вселенскую вину, вину и за Луара, и за
грядущий конец света - тоже...
Скиталец оборвал ее сразу и жестко. Пойди на кухню, сказал он, и сунь
руку в очаг... И насладись самоистязанием, а потом возвращайся...
Он видел мою улыбку. Он точно ее заметил, хоть я прикрывалась и
отворачивалась. От тщетных стараний укротить собственное лицо у меня
болели губы; я улыбалась, как кукла или мертвец.
Тория замолчала. Эгерт попытался что-то спросить - и осекся. Рука его
бессознательно терзала лицо, царапала щеку от скулы до подбородка.
- Мне должно быть все равно, - медленно признался Скиталец, и
прозрачные глаза его чуть прикрылись кожистыми веками. - Решаете вы...
Стоит ли этот мир... таких усилий? Может быть, Луару... лучше остаться
тем, кем он есть? Привратником?
Паршивый мир, подумала я. Флобастер с перерезанным горлом...
Тоска упала на меня, как мешок. Вернуться назад. Вернуться в тот
день, День Премноголикования, когда мы прибыли в город, исполненные
надежд... Вернуться бы, да там и остаться. А Луар...
Кто такие привратники? Почему ЭТО приходит вот уже который раз, а его
все не впускают и не впускают? Что останавливает руку Привратника, когда
он...
- А почему ВЫ не открыли? - спросила я шепотом.
Напрасно спросила. Здравый смысл запоздало заткнул мне рот: дура! С
тобой ли говорят! Придержи язык!..
Скиталец медленно повернул голову - но так и не взглянул на меня. Его
глаза остановились на Тории:
- Зря вы так его назвали. Думали о Луаяне... А вышло - Руал наоборот.
Теперь он повторяет... Но в отличие от меня доведет до конца. Ничтожный
шанс... Но он ваш. И мир, в общем-то, скорее ваш, нежели мой...
- Наш сын, - сказал Эгерт чуть слышно. - Наш.
Тория поднялась; на бумажно-белую шею упал черный завиток:
- Нам не страшно и умереть, - сообщила она почти весело. - Мы уже
столько раз...
- Решайте, - уронил Скиталец и поднялся тоже. - А я, с вашего
позволения, хочу пить.
Он жестом остановил Эгерта, потянувшегося было к колокольчику; шагнул
к двери, взялся за ручку - и оглянулся на меня. Ох, как он умел все
объяснить взглядом. Коротко и ясно.
Меня будто ветром сдуло. Следовало уйти раньше, надо было сообразить
самой и оставить их наедине.
Закрыв за собой дверь, я обеими руками вцепилась в свою судорожную
улыбку, пытаясь сорвать ее прочь; тут-то и выяснилось, что Скиталец никуда
не ушел, что он стоит рядом. В полутьме коридора тускло поблескивал витой
эфес; я отшатнулась.
- Тебе действительно интересно, почему? - его прозрачные глаза
оказались совсем рядом. - А как по-твоему... Мир действительно так плох?
Деваться было некуда. Я перевела дыхание:
- Но ведь другого нет...
- А был бы? Вдруг?
Хороший мир, подумала я горько, это мир, где Флобастер жив и Луар
меня любит...
- Представь себе, - в полутьме блеснули его зубы, - что вот десяток
кроликов резвится на полянке... И всем хорошо. Вот приходит лис... И
перегрызает кому-то горло. Страшно, кровь на траве, хруст костей... А что
другие, те, кто остался в живых? Радуются. Потому что острее чувствуют
жизнь... Насыщеннее. Мир, где невозможна смерть... Пресен. Так?
- Не знаю, - сказала я глухо.
Далла удивленно смотрела на нас с нижней лестничной площадки. Кролики
радуются жизни... но если уж лис повадился, то завтра может быть чья
угодно очередь. Кролики-то все одинаковы... А люди подчас не могут жить,
потеряв того, кто рядом. И думают: лучше бы это был я.
Скиталец смотрел и молчал. Я тоже молчала под его взглядом; наконец,
его рука ухватила меня повыше локтя:
- Я хочу пить... Пойдем на кухню, а ты скажи мне пока... Была бы ты
Привратником - открыла бы?
Я глядела под ноги. А что мне, в самом деле, этот мир? Кладбище
добрых намерений... Та широкая лужа на распутье, сузившиеся глаза Луара...
Тарелочка с медяком на донце. Примятая трава перед логовом Совы...
- Не знаю, - я проглотила ком. - Но вы-то не открыли?
Он звякнул кружкой о стенку ведра с водой. Запрокинул голову;
смотреть, как он пьет, было одно удовольствие. Флобастер сказал бы -
"артистично пьет". Смачно, красиво и вместе с тем жадно - глядя на него,
мне тоже захотелось воды. Бесстрастный старик - и жизнелюб, оказывается...
- Я хотел тебе сказать, - он вытер губы, - только тебе... Если он
пойдет к двери, но не выполнит... не свершит, не откроет... Тогда его ждет
смерть. И жуткая смерть. Я знаю... Я не Ларт Легиар, я так себе, маг-не
маг... Хоть и... Но не спасу. Не смогу спасти... Решай ты тоже. Или он
откроет и... сольется, соединится с Тем... Или умрет, как я сказал. Ты
думаешь... что лучше?
С опущенной кружки в его руке капала вода. Каждая капля расплывалась
на полу, как маленькое черное солнце.
- Не знаю, - сказала я сухим ртом. - Не знаю.
Три свечи на низком круглом столике. Прогибающиеся под ногами
половицы. Он чувствовал себя тяжелым, непривычно мощным и оттого
неповоротливым - а медлить нельзя, некто, поселившийся в сознании, торопит
и подначивает, скорее, скорее, вот уже от нетерпения дрожат руки, как
будто шел по безводью и встретил ручей...
Три огня срослись в один. Вот. Вот оно; Амулет на мокрой ладони.
Фигурный вырез, залитый огнем. Светлые ворота...
Нужно только сделать шаг. Первый шаг.
Огонь окутал его с ног до головы. Ажурные языки сплетались, как
стебли вьюнка, ложились на плечи царственной мантией, спадали, подобно
складкам невиданного одеяния... А потом огненные ворота остались позади,
снова на ладони, но уже позади, и Амулет бессильно закачался на своей
цепочке.
Луар стоял перед бездной. Справа и слева темнели застывшие водопады
тканей, а над головою не было ни неба, ни потолка. У ног - четыре круглые
медные монетки, приколоченные в ряд к старым, рассохшимся доскам, темным,
бесшумно принимающим каждый шаг.
СКОРЕЕ. СКОРЕЕ. Я ТАК СПЕШУ.
Царапающий червячок в душе: скорее! Скорее утоли свою жажду.
Сейчас...
Он обернулся.
Дверь. В конце длинного коридора между падающих теней. Там...
