Он собирался меня попрекнуть. Хотел напомнить, из какой дыры меня
вытащил и что впоследствии для меня сделал. Я всем ему обязана, и это
правда, тут не поспоришь, тут нечего возразить. Он хотел пристыдить меня,
ткнуть носом, размазать по столу - но осекся. Замолчал; налил себе еще
вина и снова залпом выпил.
Уж лучше бы он стыдил и попрекал. Это его благородство лишило меня
сил сопротивляться.
- Я люблю его, - пропищала я чуть слышно.
Он возвел глаза к небу, вернее, к потолку. Для него "любовь" была
всего лишь сюжетом трагедии... да и фарса тоже. И я его понимала, потому
что всю сознательную жизнь преспокойно прожила с таким же точно
убеждением.
- Ты же не дура, - сказал он на этот раз почти нежно.
- Я люблю его, - повторила я упрямо.
В глубине его глаз вспыхнули белые злые огонечки.
А ведь он ревнует, подумала я с удивлением. Он предъявляет на меня
права - тот, кто всегда был для меня единственным мужчиной, облаченным
властью. Он не злоупотреблял ею - но он ею обладал, он и мною обладал -
хозяин... Он же отец. Он же и любовник. Есть-таки основания для ревности.
Он понял ход моих мыслей. Беззвучно ругнулся; отвернулся к стене:
- Ты... Зря. Я хочу, как лучше.
- И что мне делать? - спросила я устало.
- Не-делать, - он вздохнул. - Не ходи к нему. Хватит.
- Не могу, - сказала я виновато. И тут же подскочила - он грохнул
кулаком по столу:
- Дура! Таки дура, как все...
Я втянула голову в плечи:
- Он... скоро уедет. Я...
- Как знаешь, - бросил он сухо. Встал и вышел, расплатившись по
дороге со служанкой.
Я проводила его взглядом. Широкая дверь закрылась за широкой спиной,
и смотреть оказалось не на кого - но я все смотрела, пока сзади не
кашлянули деликатно:
- Любезная Танталь...
Я обернулась. Рядом стоял длинный, как зимняя ночь, черноволосый, с
сизым подбородком Хаар - так его звали, заправилу в труппе
конкурентов-южан.
От неожиданности я лишилась дара речи. Хаар смотрел неотрывно, как
змея; служанка споро приняла со стола пустую посуду. Предводитель южан
присел, изящно забросив ногу на ногу.
Он был не стар - пожалуй, даже молод; из-под ворота куртки
пробивались щегольские кружева рубашки, а на пальце посверкивало сдвоенное
золотое кольцо - у них, на юге, это символ богатства.
- Поссорились? - ласково спросил Хаар. Его большой рот, натянутый,
как веревка, чуть-чуть приподнял чувственные уголки. - С чего бы это?
Он даже не считал нужным соврать что-нибудь, дабы объяснить свою
нескромность; мне захотелось тут же и ляпнуть ему промеж глаз: тебе-то
какое дело? Следил?
- Сколько он тебе платит, любезная? - длинный Хаар явно предпочитал
короткие разговоры. - Маленькая бедная труппа - не лучшее место для
расцветающего таланта, верно? Это все равно, что юный цветок засушить в
склянке с песком... А кругом ведь полно плодородной почвы.
Какие пышные цветистые обороты, подумала я и твердо решила сорвать на
Хааре накопившуюся злость.
Будто прочитав мои мысли, он примирительно кивнул:
- Впрочем... Не сочти за обиду. Мне нету дела до ваших расчетов...
Знай только, что я не глядя наброшу пяток монет серебром. Стоит лишь тебе
захотеть. Ну, не захочешь - дело твое...
И, разом отбросив сдержанность, он вдруг белозубо усмехнулся:
- Где меня искать, ты помнишь, наверное?
Он ушел, изящно поклонившись; я тупо смотрела в закрывшуюся дверь,
сбитая с толку, злая, растерянная - и польщенная тем не менее. Важный
человек Хаар. Важный и знаменитый. Снизошел-таки. Приятно.
Каварренское кладбище знаменито было старинной традицией - почти все
памятники изображали усталых птиц, присевших на надгробие.
Эгерт постоял у могил отца и матери. Надгробие старого Солля увенчано
было мощным, чуть сгорбленным под тяжестью лет орлом, а над могилой его
жены опустил голову измученный аист. Эгерт долго стряхивал снег с каменных
плит, с крыльев, с холодных мраморных спин.
Кладбище молчало под тонкой простыней снега; Эгерт возвращался
кругами, по многу раз проходя мимо поникших каменных голубей, съежившихся
ласточек и той маленькой безвестной пичуги, что сидела, склонив голову над
гранитными буквами - "Снова полечу"...
Раньше могила без памятника была на краю кладбища, в стороне. Теперь
ее со всех сторон окружали соседи - но изваяния здесь так и не поставили,
и пустая гладкая плита со всех сторон окружена была жухлой травой, желтые
сухие космы торчали из-под снега.
Эгерт остановился. Надпись на камне невозможно было прочитать, не
счистив снежной корки - но Эгерт прекрасно помнил, что здесь написано.
Нетрудно запомнить имя безвинно убитого тобой человека.
"Динар Дарран" - написано на камне. Его звали Динар, он был женихом
юной Тории. Эгерт Солль убил его на дуэли - а потом жестоко искупил этот
грех; Динар, может быть, простил своего убийцу и разрешил ему быть
счастливым с Торией.
Гибель Динара - вечная Эгертова вина; а вот гибель Фагирры была
единственно возможной и праведной. Об этом убийстве он не жалел ни секунды
- но Фагирра не простил, конечно. Дотянулся.
Над плитой взметнулась сухая серая поземка...
...Маленький белесый смерч. Сухо зашелестела жухлая трава.
Луар стоял, привалившись спиной к стволу. Сторож ни за какие деньги
не желал ухаживать за могилой - Луар сам очистил от прошлогодней листвы
чуть заметный неогороженный холмик.
Ему было страшно сюда приходить. А не приходить он не мог; тем более
сегодня - перед уходом...
Он не хотел уходить. Он боялся идти. Он знал, что в конце пути его
уже ждут - и не желал этой встречи. Ему, в конце концов, вовсе не нужен
старый, из детских воспоминаний медальон...
Необходим. Как воздух. Как свет.
Так пьяница спешит в трактир посреди метели, рискуя остаться в
сугробе. Так влюбленный, ведомый вожделением, лезет в спальню по карнизу,
не боясь свернуть себе шею. Луар цеплялся за каждый новый день, откладывая
путешествие на послезавтра - но сила, гнавшая его за медальоном, была
стократ сильнее страха.
Мы лежали в душной темноте, разомлевшие и счастливые, как два сытых,
раскаленных солнцем удава. Где-то в углу деликатно поскребывала мышь;
сквозь щель полога пробивался тусклый отсвет прогоревшего камина. Красная
искорка отражалась в открытом Луаровом глазу - второго глаза я не видела.
В этот момент Луарово лицо на подушке представлялось мне живописной
местностью, страной с долинами и горным пиком, с холмами и бессонным
круглым озером. А красный свет камина заменял в этой стране закатное
солнце... Наверное, подобные мысли являются в бедную голову только в
преддверии сна.
Он чуть пошевелился - я увидела, что единственный видимый глаз
смотрит на меня:
- Будешь спать?
- Нет, - отозвалась я шепотом. Мне не хотелось, чтобы на смену
блаженной красной темноте пришло обыкновенное серое утро.
Он осторожно привлек меня к себе:
- Послушай... Давным-давно на белом свете жил колдун... маг. Он был
силен и умел заглядывать в будущее... За это его звали Прорицателем.
Я чуть улыбнулась. "Одна женщина умела стирать белье... За это ее
прозвали прачкой".
- Не смейся, - сказал он обиженно. Я примирительно прижалась к нему
щекой; он вздохнул и продолжал - чуть напевно, как принято рассказывать
сказки:
- Ну вот... Этот человек обладал драгоценной вещью - Амулетом
Прорицателя... Это такой медальон с прорезью, и Прорицатель... видел
недоступное. Он был могущественным и жил долго... Но в конце концов
все-таки умер. А медальон, то есть Амулет, передал своему преемнику...
который тоже был магом и тоже стал прорицателем. И с тех пор его - не
преемника, а того, старого - стали звать Первым Прорицателем... И так было
долго. Прорицатель умирал - Амулет сам находил себе нового хозяина...
- Нюхом? - осведомилась я.
Луар не засмеялся:
- Наверное... Наверное, у Амулета был-таки нюх. Он... очень сложная
вещь, этот Амулет. Своему хозяину он приносит могущество... А самозванца
может и прикончить. Очень сильная вещь. Опасная... В книгах описано, как с
помощью медальона прорицатели ходили сквозь... Но, может быть, как раз это
и вымысел... Вот, шли века. Один умер - Амулет переходил к другому...
Он замолчал, и мышь, присмиревшая во время его рассказа, снова
радостно принялась за работу.
- А дальше? - спросила я.
Он вздохнул:
- Дальше... Последний прорицатель умер... Он был хороший человек и
достойный маг, звали его Орвин... Он умер, вернее, погиб, и Амулет остался
бесхозным... И уже много десятилетий ищет.
- Кого? - глупо спросила я.
- Прорицателя, - отозвался он обреченно.
Мы снова замолчали - надолго, на радость мыши.
- А откуда ты все это знаешь? - спросила я не без иронии.
Он приподнялся на локте - и оба его глаза, едва различимые в темноте,
уставились мне в лицо:
- Этот медальон... Долго хранился у моего деда, декана Луаяна. Он был
маг...
- Твой дед - маг?! - теперь я тоже села на постели. Искусство
выдумывать небылицы в некоторой степени даже почетно - но очень уж не в
обычае серьезного мальчика Луара; поэтому я вперилась в него пристальнее,
чем позволяла темнота:
- Твой дед? Маг?
В его голосе скользнуло удивление - он, выходит, думал, что я давно
знаю:
- Ну да... Декан Луаян, он был известен в городе, а в университете на
него вообще молились... Это он остановил Мор, вызванный братьями Лаш...
Только этого почти никто не помнит, - теперь в его голосе послышалась
горечь. - Он написал книгу, "О магах", этот такой здоровенный трактат,
жизнеописания... Я так и не прочел полностью. Но я читал о прорицателях и
Амулете...
- Подожди-подожди, - я обняла колени руками, - ты читал книгу,
написанную колдуном? Жизнеописания магов?
Луар представился мне в совершенно новом свете. Я в жизни не видела
человека, который видел того человека, который видел бы настоящего мага.
- Да, - он снова вздохнул. - Но дело не в том... Дело еще интересней.
Дед хранил Амулет Прорицателя много лет, а после его смерти...
Он осекся. Помолчал. Сказал сухо, нарочито спокойно:
- После смерти моего деда Амулет перешел... к моей матери.
Я подпрыгнула, увязая в перине:
- Ты не шутишь? Значит, он сейчас у нее?
Он, кажется, покачал головой:
- Нет.
Я разочаровано улеглась обратно. Подтянула одеяло до подбородка:
- А где?
- Хотел бы я знать, - отозвался он с непонятным выражением.
- Что ж его, выкрали?
Он обхватил меня под одеялом - будто желая перевести мои мысли в
другое русло; надо сказать, это ему отчасти удалось.
- Его не выкрали, - прошептал он мне в горячее ухо. - Его отдали...
на сохранение. Другому человеку. И не спрашивай, кому. Сам не знаю
толком...
Тут его рука проявила бесстыдство; в моем разморенном теле
обнаружилась вдруг спрятанная пружина, и через несколько минут мышь в
ужасе ретировалась, а из гостиничной перины полетели во все стороны пух и
перья.
Камин погас полностью.
В чернильной темноте я слушала его дыхание - дыхание спокойного,
счастливого, очень усталого человека. На секунду во мне ожила вдруг
гордость - а ведь я спасла его... Тогда... И сейчас тоже.
- Луар, - сказала я шепотом.
- Да, - отозвался он, сладко засыпая.
- Дашь мне почитать книгу... жизнеописание магов?
- Конечно... - он зевнул в темноте, - бе...ри...
Всю ночь мне снились волшебники в длинных, до пола, черных мантиях.
