его, временного хранителя, переживет тоже.
Все-таки гонять ворон или не стоит?..
Над миром нависла та же опасность. Эта тварь, что явилась извне,
снова стоит на пороге и ждет, чтобы ее впустили... Сама войти не может,
видите ли. Дались ей эти Привратники...
Он вздохнул. С чьей-то легкой руки визитершу прозвали Третьей силой;
с тех пор, как он, сидящий теперь на сухом камне у реки, едва не сделался
ее хозяином и жертвой - с тех самых пор он испытывал к ней чувства почти
что родственные. Наверное, так забитая невестка ненавидит
самодурку-свекровь...
...Знает ли кто-нибудь, кроме него? Знает ли, что случится, если ЕЕ
впустить?..
Сторонясь его взгляда, вороны полетели прочь - от греха подальше.
Луар спал. Я не сомкнула глаз ни на секунду.
Невозможно было сказать "люблю". В памяти сразу вставали все эти Розы
и Оллали, принцессы и единороги - повторяемое многократно, слово давно
потеряло для меня смысл, и я не знала теперь, как мне думать о Луаре.
Я лежала затылком на его расслабленной тонкой руке. Я боялась не то
что пошевелиться - вздохнуть; мое тело затекло до бесчувствия, а Луар все
не просыпался, и, скосив глаза, я минуту за минутой разглядывала его
спокойное умиротворенное лицо.
Небо, сколько лет я потеряла вдали от него. Сколько самовлюбленных
ловеласов я называла "мужчинами". Как страшно я сделалась похожей на
Гезину...
Он спал. Кое-где в лице его проступали черты матери - совершеннейшей
красавицы; но Луар не был красив. За последние тяжкие недели мальчишеское
обаяние стерлось с него, как позолота; взрослое лицо, оказавшееся под ним,
никак не соответствовало общепринятым понятиям о красоте.
Будто бы назло Эгерту, подумала я устало. Те же светлые волосы и
серо-голубые глаза - но лицо у Луара другое, удивительно, что это
вскрылось только сейчас... А может быть, это последние дни так изменили
его?
У него, оказывается, жесткие губы. У него, который сама нежность,
который целует так ласково и одновременно страстно... Фу ты, уж не из
пьесы ли это, не хочу, не буду, так страшно, что это - настоящее - может
разрушиться от фальшивого слова...
Длинные загнутые ресницы - от матери. А скулы - чужие. Скулы - от
отца, и подбородок, и линия лба...
Я поймала себя на попытке вообразить, как выглядел этот ужасный
Фагирра, о котором столько говорено; вот уж был бы тесть так тесть...
Я улыбнулась; будто отвечая на мою улыбку, в дверь деликатно
поскреблись:
- Не желает ли молодой господин отобедать?
Который час, подумала я в смятении.
Луар пошевельнулся. Я с наслаждением переменила позу, позволяя его
руке выскользнуть из-под моего затылка.
- Не желает ли молодой господин...
- Желает, - сказал Луар хрипловато, но без тени сна в неожиданно
властном голосе. - Обед на двоих.
Не оглядываясь, он выскользнул из-под полога и тут же задернул его
обратно; я смотрела, как тяжело качаются бархатные кисти у меня над
головой, и слушала, как он плещет водой в фарфоровом тазу. Богато живут
господа-постояльцы в гостинице "Медные врата"...
- Когда мне было пять лет, - сказал Луар, закончив плескаться, - я
упал в бочку с дождевой водой... Жаркий день, вода свежая, но не
холодная...
Он замолчал.
- Ну? - спросила я, выждав минуту.
Он тихонько звякнул пряжкой на поясе. Пробормотал рассеянно:
- Потом захлебнулся и стал тонуть.
Снова последовала пауза; через дырочку в пологе я смотрела, как Луар
натягивает сапоги.
- И что? - спросила я снова.
- Ничего, - отозвался он слегка раздраженно. - Не утонул же... Как
видишь.
Мне показалось, что вместо "как видишь" он хотел сказать - "к
сожалению".
Как и я, он украл у судьбы эти несколько часов. Как и мне, ему трудно
и больно было возвращался к действительности. На секунду мне показалось,
что он - это я и есть.
- Луар, - сказала я, обращаясь к бархатным кистям, - Луар... Я все
знаю.
Он не удивился. Он помолчал несколько минут; потом отозвался с
каким-то даже облегчением:
- Значит... Тем лучше. Ни о чем не будешь спрашивать, да?
Я прикусила язык. Не буду спрашивать. Сама узнаю.
Глаза у горничной Даллы сделались круглые, как блюдца. Ледяным тоном
я перечислила ей требования господина Луара; Далла неуверенно
предположила, что, наверное, ей следует переговорить с госпожой...
Я рявкнула на нее, как рявкала, бывало, по ходу действия на
Трира-простака. Господин Луар - совершеннолетний; никто не лишал его
наследства, не говоря уж о том, что требуемые мною вещи принадлежат ему и
только ему...
Пряча глаза, Далла вынесла мне сундучок. Я ни на секунду не
сомневалась в том, что сразу же после моего ухода госпожа Тория узнает все
причитающиеся подробности.
По дороге обратно я зашла в оружейную лавку - лучшую и самую богатую
лавку под кичливой вывеской "Необоримый дракон". Посетители - два пышно
разодетых аристократа - уставились на меня с таким видом, будто пред их
спесивые очи явилась обритая наголо ежиха. Хозяин за прилавком нахмурился
и собрался меня выставить.
- От господина Луара Солля, - сказала я небрежно и выложила на
полированные доски прилавка маленький кинжал в богато изукрашенных ножнах.
Аристократы вытянули шеи; кинжал был очень красив, он намертво
приковывал даже взгляд дилетанта - хозяин же, осмотрев инкрустированный
клинок и перерубив на лету собственный вырванный волос, тихонько и
удовлетворенно крякнул.
- Цена господина Солля? - вкрадчиво осведомился один из посетителей.
Я назвала цену. Хозяин напрягся:
- Передергиваешь, плутовка! Хочешь подзаработать на хозяине, да?
Я пожала плечами:
- Вам прекрасно известна истинная цена этой вещи... Она сделана на
заказ оружейниками города Каваррена, славного своими воинскими
традициями... Если вы не желаете приобрести игрушку - что ж...
Я протянула руку, собираясь забрать кинжал; второй посетитель шепнул
что-то на ухо первому. Хозяин поймал его взгляд и цапнул меня за запястье:
- Хорошо... Ладно, - рука его потянулась к кинжалу, но я проворно
накрыла его рукавом:
- Деньги, досточтимый господин.
Бранясь и проклиная мою жадность, хозяин скрылся в недрах лавки; на
плечо мне легла покрытая перчаткой ладонь. О, как мне были знакомы эти
прикосновения - покровительственные и как бы случайные, цепкие, нарочито
чувственные, убежденные в безнаказанности: смазливая комедиантка, отчего
бы не пощупать...
Первый посетитель наклонился к самому моему уху. От него несло, как
из парфюмерной лавки, где на полу лежат с десяток неухоженных мокрых псов.
- Я бы набавил пару монет, плутовка, - предложил он игривым шепотком.
- Игрушка того стоит... - и в подтверждение некой двусмысленности своих
слов он больно щипнул меня за ребро.
- Я продаю кинжал за цену, назначенную господином Луаром, - сказала я
громко и холодно. Первый посетитель отдернул руку - а хозяин, возникший в
дверях в объемистым мешочком, недобро ощерился:
- Нехорошо, господа... Торг свершился, соблюдем же благородство...
С твоей рожей только о благородстве говорить, подумала я, тщательно и
без спешки пересчитывая деньги. В жизни не видела столько золотых монет.
Первый посетитель озлился - на хозяина, на меня и на судьбу; я ушла с
гордо поднятой головой, оставляя за спиной некрасивую базарную перебранку.
Я отдала Луару сундучок и деньги - прибавив от себя, что жаль такого
красивого кинжала, может быть, не стоило продавать... Луар глядел
рассеянно и не внял моим сожалениям.
- Есть еще одно дело... - пробормотал он, когда, сытно поужинав, мы
грелись у камина. - Я должен... Прежде, чем уехать.
Я поперхнулась:
- Уехать?! Куда?
Он долго хмурился, наклонив голову к плечу:
- Мне надо... Раздобыть одну вещь, которая... моя. Принадлежит мне.
Она мне... нужна. Вот.
При слове "нужна" его голос нехорошо дрогнул. Так запинается пьяница,
выпрашивая у трактирщика в долг свой самый последний стакан; все мои
возражения умерли, не успев родиться.
Конечно, на языке моем гроздьями висели вопросы - но я мужественно
сдерживалась, помня, что доверие Луара - как чужая кошка. Она, может быть,
и подойдет - но только если сидеть тихо и делать равнодушное лицо.
С равнодушным лицом я смотрела в огонь. В пламени медленно корчились
все мои бодрые надежды жить с Луаром мирно, долго и счастливо.
- Я скоро уеду, - сказал Луар, и теперь в его голосе скользнуло
оправдание. - Я... мне надо.
Я молчала.
- У меня есть... к тебе просьба, - начал он осторожно. - Это трудно
сделать... Это... тонкая вещь.
Я оскорбленно хмыкнула - мол, легких путей не ищем и в тонкостях
разбираемся.
- Моя сестра... - он вздохнул. - Она ведь осталась моей сестрой,
верно? Я хочу ее видеть... Прежде чем... Ехать.
- Нянька? - спросила я деловито. - Сколько ей нужно заплатить?
Он вскинулся:
- Ты... Не вздумай. Она оскорбиться... Она... предана дому, это не за
деньги... Надо ей... объяснить...
Я кивнула. Некоторое время мы молчали, глядя в огонь.
- Луар, - сказала я шепотом. - Я поеду с тобой, ладно?
Его плечи опустились, будто придавленные внезапной тяжестью:
- Ты не понимаешь... Я один. Я должен сам... найти.
- Да что это за штука?! - рявкнула я, разом наплевав на все приличия.
- Что за штука, что ее, видите ли, нужно искать? Зачем, разве она сможет
вернуть все, как было?!
- Ничего не бывает, как было, - сказал он, и мне померещилось, что не
Луар сидит рядом, а умудренный жизнью старец. - Ничего не бывает... Но мне
надо. Нужно. Хочется... Как хочется есть. Пить. Спать... Целовать тебя...
...Я уснула, счастливо ткнувшись носом в его голое худое плечо.
Девчонке не сказали, куда и зачем идем. Капризная, с вечно надутыми
губами, с неизменным отвращением на круглом лице, Алана то и дело пыталась
выдернуть ладонь из нянькиной руки. Хныча и бормоча, она постоянно
шарахалась в сторону - чтобы поддать носком сапожка осколок сорвавшейся с
крыши сосульки. Она не желала слушать мягких нянькиных уговоров; гостиница
"Медные врата" заинтересовала ее на секунду - но только на секунду.
- Куда это ты меня притащила? - поинтересовалась она со вздорной
гримаской. - Что тут, при-идставление будет, да?
В ее маленькой голове мой облик прочно вязался со словом
"представление".
Посапывая и спотыкаясь, она взобралась вслед за мной по высоким
ступеням. Я стукнула в дверь - три раза, условным стуком.
Прошла секунда.
Алана стояла ко мне боком; я видела щеку под теплым платком, хмурую
бровь и выпяченные губы.
Дверь распахнулась.
В первое мгновение она, кажется, не узнала брата.
В следующее мгновение это уже был комок, смеющийся и плачущий,
молотящий по воздуху ногами, намертво вцепившийся в Луарову шею. Нянька за
моей спиной длинно всхлипнула.
Он вертел ее по комнате. Летали ноги и полы шубки, сбился на ухо
платок, Алана хохотала, запрокинув голову - и на враз порозовевшей
мордашке не осталось и следа того угрюмого раздражения, которое так
отвращало меня утром.
Я подумала, что при столь значительной разнице в возрасте Луар мог
сделаться для нее чем-то вроде третьего родителя; наверное, так оно и
было. Можно представить себе, кем оказался для девчонки старший брат -
взрослый брат! - который одновременно и ровня, и символ превосходства, и
друг, и наставник, и покровитель...
Они уже сидели в углу; Алана удобно устроилась у него на коленях.
