В салоне молчали. Ивга, внутренне сжавшись, опустила голову.
- Плановый досмотр, - вполголоса продолжал сухощавый. - Попрошу
всех оставаться на своих местах... Лиц женского пола попрошу смотреть
мне в глаза.
Ивга втянула голову в плечи.
Пластиковая дорожка на полу чуть поскрипывала под мягкими шагами
сухощавого; двое его сотрудников следовали за ним на расстоянии метра.
Что-то возмущенно сказала дородная женщина в первых рядах - чугайстры
не удостоили ее ответом. Ивга слышала, как расслабляются, даже шутят
те пассажиры, что остались у троицы за спиной; соседка Ивги, та, что в
теплом свитере, утонула в воротнике по самую макушку.
Сухощавый остановился перед Ивгой. Ивга через силу подняла глаза
- будто решаясь на тягостную, но необходимую медицинскую процедуру.
Поймав ее затравленный взгляд, чугайстер хищно подался вперед, его
глаза ухватили Ивгу и поволокли в невидимую, но ясно ощущаемую про-
пасть - но на полпути разочаровано бросили, будто мешок с тряпьем.
- Ведьма, - сказали губы сухощавого. Вернее, собирались сказать,
потому что в ту же секунду тесное пространство салона прорезал крик.
Та, что сидела рядом с Ивгой, женщина в теплом свитере, кричала,
и ее голос ввинчивался в уши, нанизывая на себя, как на вертел. Отшат-
нувшись в сторону, Ивга почти упала на мосластого парня.
Бескровное лицо, наконец-то вынырнувшее из серого воротника, было
перекошено ужасом; изможденные руки, которыми женщина пыталась засло-
ниться, казались когтистыми птичьими лапами:
- Н-нет... Не...
Двое, выступившие из-за спины сухощавого, уже тащили упирающуюся
женщину к выходу; вслед за ними по обмершему, парализованному криком
автобусу полз шепоток: нявка... нава... навь... нявка...
Сухощавый помедлил. Снова искоса взглянул на Ивгу; провел пальцем
по губе, словно стирая прилипшую крошку. Постоял, будто раздумывая - и
двинулся к выходу. Нявка... здесь... в автобусе... нявка, - бормотали
возбужденные, слегка охрипшие голоса.
В двери чугайстер обернулся:
- Наша служба благодарит вас за искреннее содействие, проявленное
при задержании особо опасного существа, именуемого навью. Счастливого
пути...
Не желая смотреть, Ивга все же повернула голову и взглянула в ок-
но.
Та, что еще недавно сидела с ней рядом, все еще кричала, только
крик стал глуше, и толстое автобусное стекло смогло почти полностью
его поглотить. Нявка стояла на коленях, на обочине, и неестественно
огромные глаза были подернуты пеленой ужаса. Широко разевался рот; Ив-
ге казалось, что она слышит, как вместе с криком вылетают слова бесс-
вязной мольбы.
Сухощавый и двое его сотрудников неторопливо окружили нявку, сде-
лав ее центром равностороннего треугольника; их выброшенные в стороны
руки на мгновение соприкоснулись - будто чугайстры собрались завести
вокруг своей жертвы хоровод. Нявка закричала с новой силой - в этот
момент автобус тронулся.
За окном плыли деревья и отдаленные покатые крыши; через несколь-
ко минут Ивга поняла, что сидит, навалившись всем телом на мосластого
парня, и тот не решается ее отстранить.
В автобусе говорили все разом; плакал ребенок. Кто-то громоглас-
ный изливал свои впечатления грязной, площадной бранью, кто-то хихи-
кал, кто-то весело смеялся; большинство возмущались. Что нявок стало
слишком много. Что служба "Чугайстер" ловит их слишком медленно. Что
отлов нявок в общественных местах безнравственен, все равно что отс-
трел бродячих собак на детской площадке. Что власти бездействуют, на-
логи идут в никуда, и город вот-вот захлебнется в нечисти: нявки, да
вот еще ведьмы...
- Простите, - сказала Ивга мосластому парню. Парень глупо улыб-
нулся.
Кресло справа от Ивги пустовало; над ним на багажной полке пока-
чивался аккуратный полиэтиленовый пакет. Его хозяйки сейчас наверняка
нет в живых.
Впрочем, ее нет в живых уже достаточно давно. Нявку нельзя убить
- она и без того мертва; нявку можно лишь выпотрошить, уничтожить, и
чугайстры знают в этом толк...
Ивга видела. Однажды. Чугайстры не смущаются ничьим присутствием
и не боятся никаких свидетелей; в их откровенности есть что-то неприс-
тойное. Обычно они не уводят жертву дальше, чем за угол соседнего до-
ма; прямо на улице, прямо во дворе они справляют ритуал, который
уместнее было бы проводить в безлюдном подземелье. Даже дети становят-
ся иногда свидетелями танца чугайстров - а ночью мочат простыни, дос-
тавляя родителям множество тревог и неприятностей; чугайстры убивают
нявку, танцуя. Танец опутывает их жертву невидимыми сетями, душит и
опустошает; нявку после дематериализации Ивга тоже видела. Вернее,
могла бы увидеть - но испугалась, не стала смотреть...
Под самым окном проплыли согбенные плечи спешащего по своим делам
велосипедиста. Ивга сглотнула; по сравнению с чугайстрами инквизиция
представляется почти что Дед Морозом. Добреньким таким старичком, ко-
торый сперва раздает подарки паинькам, а потом в освободившийся мешок
сует прочих, непослушных...
Мосластый парень, возомнивший, вероятно, что, подержав Ивгу на
своих коленях, приобрел на нее некоторые права, вдруг разудало подмиг-
нул. Ивга с отвращением отвернулась.
* * *
Клавдий никогда не гонял машину. Даже теперь, на пустынной заго-
родной трассе, он не летел сломя голову, как требовали того нерастра-
ченные силы "графа". Он просто ехал - неторопливо, хоть и не слишком
медленно; в дороге следовало отдыхать, а не развлекаться. Острых ощу-
щений Великому Инквизитору хватит и без гонок, а в последнее время -
даже с избытком...
Он привык доверять своей интуиции. Если неприятное, но рядовое, в
общем-то, событие отзывается смутной тревогой, которой давно пора бы
рассеяться, а она все не проходит - значит, надо попытаться эту трево-
гу осознать. Откуда?..
Клавдий ехал сквозь реденький утренний туман, и на сидении рядом
с ним ехала наполовину пустая пачка тонких дорогих сигарет. Клавдий
курил, выставив локоть в окно; сбоку на ветровом стекле лепилась кар-
тинка: озорная девчонка на помеле, с развевающимся по ветру хвостиком,
с игриво обнаженной ножкой, с обаятельными ямочками на розовых ще-
ках...
Клавдий купил картинку в прошлом году, с лотка. Выбрал среди во-
роха смеющихся ящериц, крокодилов, роботов, голых фей, бородатых ма-
гов; среди покупателей он был единственным взрослым, прочие - мальчиш-
ки...
На секунду оторвав взгляд от пустой дороги, он увидел собственное
отражение в лобовом стекле. Размытое и бледное, как привидение, с неп-
риятной улыбкой на тонких губах. Предрассудки...
Кому, как не ему знать о запутанной сети предрассудков, издавна
вьющейся вокруг ведьм. Кому, как не ему, видеть мощные корни всех этих
смутных страхов; если бы Юлиан Митец знал о ведьмах то, что по долгу
службы знает Великий Инквизитор, он сжег бы Ивгу прямо на лужайке сво-
его дома. На костре для пикников...
Нет, и все-таки. Что за цепь событий застряла в памяти, не желая
показываться на поверхность - но и забываться тоже не желая? Откуда
ощущение опасности, предчувствие беды?..
Собственно, девчонку не следовало отпускать. Просто неохота было
устраивать безобразную сцену насилия на глазах у двух идеалистов -
старого и молодого. Стыдно показывать давнему другу профессиональное
умение выкручивать руки... Молодой девушке, успевшей сделаться для них
не чужой. Почти своей, почти родной...
Он болезненно поморщился, вспомнив, как плакал Назар. Забившись в
угол, безутешно и по-детски. И как неуместны оказались жалкие попытки
лекции на тему "Ведьма - тоже человек"...
А вот Юлиан - тот определенно обиделся. В конце концов, друг
вправе ждать от друга помощи в трудную минуту, помощи, а не отвлечен-
ных рассуждений. И он, Клавдий, мог-таки оказать эту помощь - расска-
зать Назару несколько случаев из практики, чтобы он, вчерашний влюб-
ленный, явился к костру со своим поленцем...
Дорога повернула; Клавдий притормозил. На обочине стояла машина
чугайстров - светлая, с желто-зеленой мигалкой на крыше.
Он утопил в пепельнице догоревшую сигарету и согнал с лица не-
вольно проступившую брезгливость. Двое здоровенных мужиков паковали в
пластиковый мешок нечто, недавно бывшее нявкой; третий стоял у дороги
и тоже курил. Зеленый "граф" интересовал его не больше, чем на глазах
редеющий туман.
Клавдий подавил желание остановиться. В конце концов, служба "Чу-
гайстер" никогда не вмешивалась в дела Инквизиции; кем бы ни была та
несчастная, останки которой сейчас складывают в мешок, прежде всего
она была нявкой, ходячим трупом, существом, несущим смерть...
Его передернуло. Машина с мигалкой и люди на обочине давно оста-
лись позади, а он курил и курил, и шарил в ящичке, на ощупь разыскивая
новую, от себя же припрятанную пачку.
(ДЮНКА. ИЮНЬ)
- ...Не спрашивай, по ком ползет муравей. Он ползет по тебе.
Песок был странного цвета. Ярко-желтые пятна чередовались со
светло-серыми, твердая корочка, оставшаяся после реденького вчерашнего
дождя, послушно ломалась под босыми ногами, и в ямках-следах хозяйни-
чали муравьи. Смирные, черные, некусачие.
- ...на тот берег?
Дюнка улыбалась.
По-видимому, все это когда-то уже с кем-то случалось. Слишком
знакомо подавался под пятками теплый песок. Пахло водой и лозами.
- Как хорошо, - сказал он удивленно. - Слушай, просто здорово, а?
(Его хваленая интуиция молчала, будто глухонемая.)
Дюнка подкалывала волосы. Его всегда удивляло, как можно внятно
разговаривать, держа во рту полдесятка шпилек:
- Так поплывем или нет?
На другом берегу стояли сосны. Пять высоких стволов, непонятным
образом оказавшихся в царстве верболоза. По устилающей песок хвое пе-
ребежками путешествовала большая белка.
- Ты же знаешь, как я плаваю... - он задумчиво почесал кончик но-
са.
Дюнка хлопнула ресницами. С однокурсниками она умела быть вполне
бесцеремонной, однако любая бестактность в отношениях с Клавом повер-
гала ее в панику. Сейчас она, кажется, ухитрилась задеть его самолю-
бие, потому что до того берега ему явно не доплыть.
- Тогда на бублике покатаемся...
Обладателями "бублика" были трое парней на трех потертых коври-
ках, с тремя стреноженными мотоциклами на заднем плане. Парни пили ли-
монад и лениво перебрасывались какими-то игральными фишками; рядом, у
самой воды, лежала и высыхала огромная камера от самосвала - частью
серая, как сухой асфальт, частью черная, блестящая, будто тюлень в
зверинце. Клав поднял брови - в здравом уме и трезвой памяти просить
что-либо, да еще у этих ребят, было ему глубоко противно.
Но Дюнка уже шла по песку, шла прямиком к парням, и Клав увидел с
невольной ревностью, как три пары мутных глаз отрываются от фишек, и в
них, в глазах, загораются задевающие Клава огоньки. А Дюнка идет, в
купальнике цвета змеиной чешуи, идет и несет на голове, будто кувшин,
дерзкую высокую прическу...
Клав напрягся. Шутки-шутками, но если эти лбы позволят себе
что-нибудь ТАКОЕ... Или что-нибудь, что Клав сочтет ТАКИМ...
Нет, не позволят. С Дюнкой - нет. Она уже говорит о чем-то, ука-
зывает на камеру-"бублик", и в голосе ее нет ни смущения, ни вызова,
ни развязности, ни страха. Дюнка умеет разговаривать хоть с овцой в
загоне, хоть с волком в лесу, хоть с директором лицея господином Феду-
лом. И, кажется, все это не составляет ей труда...
Сложнее всего ей дается общий язык с Клавом. Он патологически бо-
ится его обидеть. Она ни капельки не умеет скрыть свою привязанность,
а это плохо. Это расслабляет. Женщина должна быть слегка недосягае-
