лось изрядно, уважительно шарахались от неспешно ползущего черного
броневика; коротко стриженый затылок водителя за синим стеклом ловил
отсветы огней и потому казался планетой, вращающейся вокруг сотни све-
тил.
- Дети... хорошо, - медленно ответила Федора. - Все... хорошо.
- Я не знал, что ты в Однице, - честно признался Клавдий.
Федора бледно улыбнулась:
- Вижна не в состоянии уследить за всеми кадровыми перестановка-
ми... Это было бы ненормально.
- За три года ты здорово продвинулась по службе.
- Стараюсь...
- А в каких ты отношениях с этим склочником Мавином?
Снова пауза; Клавдий понял, что неверно поставил вопрос. Непра-
вильно сформулировал.
- В достаточно теплых, - отозвалась наконец женщина. - Но не в
близких... Если ты это хотел узнать.
Клавдий хотел заверить ее, что "не хотел" - но вовремя удержался.
Подобное уверение прозвучало бы и вовсе вызывающе.
- Твой визит не планировался заранее, - сказала женщина с корот-
ким смешком. - Слишком внезапно... Мавин задергался - он ведь тебя бо-
ится.
- Да? - искренне удивился Клавдий.
Женщина перевела дыхание. Потупилась:
- Знаешь... Мне было бы проще, если бы мы остались в рамках эти-
кета.
Проще - не всегда означает лучше, хотел сказать Клавдий. Но удер-
жался, избавил язык от многозначительной фразы. Чего доброго, Федора
подумает о нем, что он умнее, чем есть на самом деле...
Он криво усмехнулся; женщина напряглась.
- Мы можем вернуться в эти рамки, - сказал он примирительно.
Федора отвернулась:
- Поздно... Теперь это меня оскорбит.
Железный характер, змеиный ум - и мнительность некрасивого под-
ростка. Нет, он никогда и ни в чем не мог ей помочь. И, вероятно, не
сможет.
- Как ты думаешь, почему я приехал?
Снова напряжение в ее красивых холодных глазах. Почти испуг; или
снова обманывает призрачный скользящий свет?
- Клавдий, - почти скороговорка, - Клав...
Она впервые произнесла его имя. Поспешно и как-то скомкано, буд-
то боясь обжечь язык.
- Клавдий, у нас большие неприятности... У меня, у Мавина... У
нас у всех...
- Да?
- Да... Летом смертность в округе традиционно возрастает. Нес-
частные случаи в горах, на воде... Отравления, молодежные драки... Ко-
лоссальный приток туристов... и очень сложно определить... когда за
чьей-либо смертью стоит ведьма. Но... за последние две недели мы при-
говорили десять человек. Приговоры еще не приведены в исполнение...
Клавдий молчал. Федора волновалась; за всю историю Инквизиции
всех служивших в ней женщин можно было перечесть по пальцам. Обеих рук
и одной ноги. На подобных постах женщины, как правило, отличаются жес-
токостью и непримиримостью - в душе Федоры хватало того и другого. Но
сейчас она волновалась, и Клавдий не хотел ей мешать.
- За последний месяц, патрон, уровень вновь инициированных ведьм
вырос в среднем в два раза... "Колодцы" - семьдесят пять, восемьде-
сят... Небывалая... агрессивность... И - сцепка. Раньше такого не бы-
ло, всякая ведьма одиночка... Теперь...
- Почему же куратор Мавин не обращался с докладом в Вижну? - про-
шелестел Клавдий одним из самых страшных своих голосов. И почувство-
вал, как отстранилась, сжалась Федора:
- Он... Сперва мы думали, что это ошибка. Потом - что это наш не-
досмотр, что мы что-то где-то пропустили и теперь расхлебываем... По-
нятно, докладывать о... собственной несостоятельности...
- Я все понял, - сказал Клавдий обычным голосом. - Не говори Ма-
вину о нашей беседе. Пусть расскажет мне сам.
Машина остановилась перед слабо подсвеченным зданием - памятником
архитектуры. Самый старый и красивый Дворец Инквизиции в стране.
- Клав...
Он почувствовал, что его держат за руку.
- Клавдий... Ты ведь все понимаешь? Что происходит? Ты остановишь
это, да?
Распахнулась дверца. Водитель почтительно склонился, приглашая
господ инквизиторов выйти.
Неприятно пораженный ее слабостью, он хотел ответить что-то успо-
каивающе-неопределенное - но в этот момент из ночи будто взглянула су-
зившимися глазами покойная ведьма Магда Ревер. С которой лепестками
сползал на пол мятый деловой костюм...
Он увидел Федору нагой. Такой, как помнил - мягкой и женственной,
с тяжелой округлой грудью, со слишком широкими по современным меркам
бедрами; на правом плече у нее родинка, снабженная дерзким черным во-
лоском. Упругим, как антенна...
Кобель, подзаборный кобель! На глазах у двух подчиненных!..
- Выходи, - сказал он резко. Слишком резко, Федора отшатнулась,
но он не стал заглаживать неловкость. Его борьба с собой длилась дол-
гую минуту и стоила новых седых волос - ладно, теперь он будет жесто-
ким. И с Федорой, и... с ними. Товарками покойной Магды Ревер. Сколько
бы их ни сыскалось в благословенном округе Одница.
(ДЮНКА. ФЕВРАЛЬ-МАРТ)
За неделю до окончания зимы он выпросил у приятеля-гребца ключи
от домика на спортбазе.
Под потолком горела лампочка в абажуре из паутины, и тела дохлых
мух отбрасывали на фанерные стены непропорционально большие тени. Док-
расна раскалялись спирали электрического камина, в углу оранжевой гор-
кой лежали спасательные жилеты, а вдоль стены строго, как часовые,
стояли красивые лакированные весла. Клав садился на продавленную кро-
вать и ждал.
Он не знал, откуда она появляется. Ходит ли она через ГРАНЬ или
просто прячется в лозняке. Или, может быть, под водой?..
Деревянные ступеньки старого домика тихо поскрипывали под ее бо-
сыми ногами. Заслышав этот скрип, он всякий раз ощущал мгновенную об-
морочную слабость. И вот еще звук капающей воды - кап... кап...
Со скрипом приоткрывалась дверь. Дюнка стояла в проеме, и мокрые,
не собранные в прическу волосы лежали у нее на плечах. С прядей-сосу-
лек прозрачными ручейками скатывалась вода. Тускло посверкивала змеи-
ная кожа влажного купальника...
Поначалу ему было очень тяжело. Он плел чепуху, пытаясь за бол-
товней спрятать страх и мучительный дискомфорт. В такие дни Дюнка мол-
чала, чуть улыбалась сомкнутым ртом и печально, понимающе кивала.
Потом он успокоился. Привык, стал по-настоящему ждать свиданий -
без слабости в коленках, без обмирания и ночных кошмаров. Дюнка пове-
селела, и тогда он поверил наконец, что она вернулась.
Он говорил, она слушала. Все разговоры были ни о чем; иногда она
клала холодную ладошку ему на плечо, и он сжимал зубы, пытаясь на
вздрагивать. И брал ее руку в свою. И рука из ледяной делалась вдруг
горячей, и Клав касался ее губами. И бормотал, как заведенный: "Дюнка,
я никого, кроме тебя... Дюночка, ты бы не могла вернуться совсем...
Пойдем со мной, пойдем, будем жить в городе, хочешь, я брошу лицей..."
Она молчала и загадочно улыбалась. Не то "да", не то "нет"...
А потом она уходила, приложив палец к губам - точеная фигурка,
олицетворение вечного молчания. А он оставался в опустевшей комнатуш-
ке. ходил из угла в угол, считал до ста; потом выходил наружу, брал
из-под крыльца облезлую метлу и тщательно выметал дорожку, потому-что
кое-где на снегу, на мерзлом песке проступали отпечатки босых ног.
Дальше, у камышей, следы терялись; Клав отдыхал, смотрел на проступив-
шие звезды, потом брал на плечо спортивную сумку и уходил к автобусной
остановке, чтобы через день приехать опять...
Юлек Митец молчаливо радовался перемене в настроении соседа. Клав
наконец-то завел себе девочку - хорошую, "стационарную", порядочную,
не то что Линка-профура; Юлек не шутя полагал себя причастным к изле-
чению приятеля - не зря так долго и ненавязчиво склонял его к подобной
мысли. Не зря познакомил Клава с красавицей-Мирой, своей собственной
бывшей подружкой, и пусть с Мирой у Клава не сложилось - но в конце
концов парень нашел-таки свое успокоение!..
Единственное, что не нравилось добродушному Юлеку - постоянный
запах табака, прочно поселившийся в их комнате. Клав курил, как целый
химический комбинат. Дешевые вонючие сигареты.
Ранней весной Клаву исполнилось семнадцать. Хроническое душевное
напряжение, любовь, радость и тайна, которые он постоянно носил в се-
бе, сделали его необычайно привлекательным для девчонок всех мастей и
пород; Юлек ворчал, обнаруживая под дверью комнаты очередное игривое
послание. Клав только улыбался уголком рта, и жизнелюбивый увалень-Ми-
тец в глубине души поражался его прям-таки рыцарской верности. Надо
же, какой однолюб, на сторону и подмигнуть боится!..
* * *
Его звали Пров, и на чистой лестничной площадке перед узкой
дверью его квартиры пахло влажной пылью и остывшим табачным дымом. Ив-
га закусила губу - этот запах, да еще узор на коричневом дермантине и
причудливо изогнутая дверная ручка напомнили ей тот день, когда Назар
впервые привел ее в свою городскую квартирку. Будто бы время, издева-
ясь, повернуло на следующий круг, и все, случившееся когда-то с Ивгой,
теперь повторяется, будто в кривом уродливом зеркале.
- Входи.
В прихожей пахло иначе - клеем, мылом и чем-то еще, неопредели-
мым; Ивга проглотила вязкую слюну.
- Кофе будешь?
При мысли о кофе Ивгу передернуло. Все эти дешевые кофейни с
одинаковыми белыми чашечками, темная жидкость на донце, взгляды зав-
сегдатаев - косые и масляные...
Чая бы или молока, тоскливо подумала Ивга, но губы не пожелали
разлепиться, и потому она молча покачала головой.
- Есть будешь?
Она кивнула - поспешно, даже суетливо.
- Посиди покуда... И расслабься, расслабься, картинки вот пос-
мотри...
Некоторое время она тупо разглядывала пыльный теннисный мячик,
закатившийся за ножку шкафа, потом обнаружила, что сидит на кончике
мягкого кресла, темно-лилового, со слегка потертыми подлокотниками.
Потом границы мира раздвинулись еще, и она увидела низкий столик с
грудой журналов, диван под мохнатым пледом и прямоугольник солнечного
света на полу. По границе между светом и тенью, по самому терминатору
шла небольшая комнатная муха.
Ивга вздохнула; испугавшись ее движения, муха взвилась под пото-
лок и закружилась вокруг белого плафона, на котором Ивга разглядела
косо приклеенное газетное объявление: "Зоопарку требуются на работу
сторож, уборщик и слонопротирщик задней части, оплата сдельная..."
Ивга облизнула запекшиеся губы и огляделась уже осмысленно. Сол-
нечный луч падал из подернутого кисеей окна - на подоконнике стоял
цветочный горшок, и в нем росла пенопластовая пальма с резиновой
обезьянкой, прилепившейся к стволу. На верхушке пальмы лежал, как на
блюдце, надорванный пакетик красного перца.
Ивга через силу усмехнулась. Пров насвистывал на кухне, шелестел
водой из крана, тихонько позвякивал посудой; от всех этих привычных,
домашних звуков у Ивги кружилась голова.
Некоторое время она сидела, откинувшись на спинку кресла и зажму-
рив глаза. Кто бы подумал, что шум теплой воды на кухне обладает такой
завораживающей силой. Приглушенные шаги, звон посуды, солнечный луч на
полу... Это реально. Это сейчас. Нет ни нявок, ни инквизиции, ни прош-
лого, ни будущего - шум воды и запах жареного мяса, ее жизнь длится и
длится, пока длится утро...
Она улыбнулась уже увереннее. В солнечном луче кружились пылинки;
пестрые обои казались еще более пестрыми от россыпи тут и там прикле-
енных фотографий, картинок и журнальных вырезок. Помогая себе руками,
Ивга поднялась.
Зимний каток, на льду танцует женщина, чья одежда состоит из од-
них только ботинок с коньками да красного шарфа вокруг шеи. Розовая
свинья с неподражаемым скепсисом на морде, уставившаяся на экран ма-
