руками. - Это ужасная ошибка... Кланусь жизнью, я не ведьма, я...
- Я знаю, - отозвался Клавдий со вздохом.
Женщина на секунду затихла. Оторвала от щек мокрые пальцы; подня-
ла на Клавдия опухшие от слез глаза:
- Вы... Я не... За что?!
- Верховная Инквизиция приносит вам свои глубочайшие извинения, -
сказал он официальным бесцветным голосом. - Виновные в трагической
ошибке будут строго наказаны.
Она всхлипнула:
- Меня... как... вместе с... ними... как же мне теперь... жить...
что я скажу...
Стражники, изрядно удивленные, уже провожали ее в коридор; Клав-
дий не выдержал и потупился, пряча глаза.
Скрипучая дверь закрылась; Великий Инквизитор в раздражении отки-
нул капюшон, стянул с плеч шелковый плащ и нащупал в нагрудном кармане
вожделенную пачку сигарет.
На куратора округа Рянка он не стал тратить времени. Вообще; под-
писал приказ о смещении и велел Глюру довести до ведома.
Полтора часа были съедены сводками и донесениями; эпидемию в Рян-
ке удалось приостановить, зато в Бернсте, на другом конце страны, на-
чался массовый падеж скота. Перед дворцом Инквизиции мок под дождем
озлевший пикет. Клавдий мимоходом взял в руки еще теплую фотографию, с
которой глядели хмурые лица и достаточно оскорбительные плакаты; он
почему-то был уверен, что в эту же самую минуту точно такая же фотог-
рафия ложится на стол к герцогу.
Будто отвечая на его мысли, замигал красный огонек на панели пра-
вительственного телефона.
- А до вас нелегко дозвониться, господин Великий Инквизитор.
- Работа во имя безопасности государства требует некоторой под-
вижности, ваше сиятельство, - отозвался Клавдий сухо.
Герцог хмыкнул:
- Тогда остается надеяться, что в ближайшие часы вы будете куда
подвижнее, нежели последние полгода... Если, конечно, здесь есть ка-
кая-то зависимость. Между вашей подвижностью и числом погибших в Рян-
ке. Между вашей подвижностью и уроном, нанесенным хозяйству Бернста;
вы слышали, там отчего-то дохнут коровы? Отчего бы это, вы не знаете?
- Для чистоты эксперимента, - медленно проговорил Клавдий, - для
чистоты эксперимента следовало бы отправить меня отдых... на курорт в
Одницу, к примеру. И поглядеть - может быть, так будет лучше? Может
быть, коровы оживут?..
- Самое время слегка пошутить, - голос герцога из холодно-насмеш-
ливого сделался просто холодным.
- Самое время меня вздрючить, - отозвался Клавдий в тон. - В од-
ном анекдоте ушлый пастушок лупил быка-производителя прямо во время,
так сказать, процесса... Чтобы улучшить качество потомства. Да?
Герцог сделал паузу. Любой чиновник за это время трижды успел бы
наложить в штаны. Значительная пауза, красивая.
- Без обид, Клав, - сказал герцог тоном ниже. - Но мне неприятно
то, что происходит.
- Мы сделаем все, чтобы оно происходило как можно меньше, - сооб-
щил Старж примирительно.
На том и порешили.
Несколько минут Клавдий осторожно держал в руках опустевшую труб-
ку; потом щелкнул по рычагу и вызвал номер заместителя:
- Завтра утром, Глюр, я намерен оказаться в Однице.
Он заехал домой на полчаса. Снова изучил содержимое холодильника,
пополненного вездесущей домработницей; выпил холодной воды, поменял
рубашку, с отвращением покосился на вонючую пепельницу и повалился на
диван - пятнадцать минут ни-о-чем-не-думания. Это святое.
Из расслабленного полусна его вывел телефонный звонок; рука сама,
наощупь поймала трубку:
- Я слушаю.
Тихонько потрескивал незримый коридор, возникший между ним и
кем-то, молчащим на том конце провода.
- Я слушаю, да... - повторил он механически.
В трубке дышали. Тихо и сбивчиво; еще не успев ни о чем подумать,
Клавдий сел на диване:
- Кто говорит?
Никто не говорит. Тишина; не ошибка неверных проводов - просто
молчание. Трубка, намертво затиснутая в чьей-то руке. Отдаленный шум
города, пробивающийся сквозь стенки телефонной будки. Сдерживаемое ды-
хание, причем тот, кто дышит, не особенно велик. Маленький объем груд-
ной клетки...
- Ивга, это ты?..
Испуганно завопили короткие гудки.
Клавдий взглянул на часы. Под окнами его уже ждет машина.
Зар-раза...
Он пощелкал по кнопкам, набирая номер; трубку, по счастью, взял
младший Митец. Хрипловатый и, кажется, сонный.
- Назар? - Клавдий постарался, чтобы голос его прозвучал как мож-
но естественнее и беспечнее. - Это Клав говорит. Как дела?
- Спасибо, - выдавил парень через силу. - Хорошо... Я... позову
папу?
Клавдий замялся:
- Назарушка, я ведь уезжаю сию секунду... Просто хотел спросить,
все ли... А Ивга не появилась?
Пауза. Да, герцогу есть еще куда расти. И у кого учиться. У Наза-
ра Митеца, двадцати с половиной лет.
- Нет, - произнес Назар наконец. - Так папу не звать?
- Привет передавай, - сказал Клавдий поспешно. - Ну, пока?
- Пока...
Снова многозначительные короткие гудки. Что за день сегодня,
подумал Клавдий устало. Праздник телефонного пунктира...
Он набрал другой номер. Дежурный по тюремному блоку ответил сразу
же.
- Добрый вечер, Куль, это Старж говорит... Магда Ревер, щит-ведь-
ма, номер семьсот двенадцатый, ничего не хочет мне сказать?
Молчание. Ну что за поразительный день, подумал Клавдий.
- Куль, я не умею читать мысли, если они не облечены в слова.
- Господин Великий Инквизитор... Я десять минут назад доложил
господину Глюру, что...
- Что?!
- Магда Ревер, номер семьсот двенадцатый, покончила с собой. Че-
рез знак зеркала... Господин Великий Инквизитор, я готов понести кару,
но...
- Понятно. Продолжайте нести службу, Куль. Все, что я хочу по
этому поводу сказать, я скажу вам при встрече.
На этот раз гудков не было - дежурный Куль преданно ждал, чтобы
Клавдий положил трубку первым. Ну надо же, какие церемонии...
Магда Ревер все равно была обречена. Другое дело, что убивать се-
бя через знак зеркала мучительно и противно - все равно, что топиться
в собственном дерьме. Она сидела в колодках, в крохотной квадратной
камере, и вызывала к жизни всю свою ненависть и желчь; отражаясь от
стенок со знаком "зеркала", ее собственные нечистоты медленно ее уби-
вали.
А может быть, быстро. Она ведь была сильной и злой, эта Магда Ре-
вер. Может быть, и смерть ее была легка...
В дверь почтительно звякнули. Клавдий прошел в переднюю как был,
полуодетый, и тем сильно смутил возникшего на пороге телохранителя:
- Господин Старж, из аэропорта звонили, ждать нас или нет...
- Заждались, - бросил Клавдий равнодушно. - Можно, я штаны наде-
ну? Нет?
Телохранитель вежливо промолчал.
(ДЮНКА. ДЕКАБРЬ-ЯНВАРЬ)
С того самого вечера он перестал ездить на кладбище, потому что
ночные посещения могилы не приносили больше отдыха, а только обостряли
поселившееся в его душе беспокойство.
Юлек, кажется, был рад - однако вскорости странное поведение при-
ятеля стало беспокоить его куда больше, чем былые бдения на могиле.
Клав нервничал. Клав вздрагивал от невинного прикосновения к пле-
чу; Клав боялся темноты - и в то же время жадно всматривался в ночные
окна, в сумерки на улицах, и выражение его глаз в такие минуты очень
не нравилось Юлеку.
- Малый, ты, это... Не стесняйся только, если что. Всякое бывает,
может быть, тебе к врачу?..
- Спасибо, Юль. Со мной все в порядке.
Однажды, вернувшись с занятий раньше сотоварища, Юлек обнаружил в
комнате следы чужого присутствия и предположил, что к Клаву приходила
девочка.
- Малый, ты сегодня никого не ждал? Вроде посидела и ушла, конфе-
ту из вазочки слопала и наследила вот... Чего она, по общаге босая хо-
дит?
Клав сделался не белый даже - синий. Юлек впервые всерьез поду-
мал, что хорошо бы переселиться в другую комнату. От греха подальше.
И он наверняка решился бы на столь крутую меру, если бы знал, что
каждую полночь Клав просыпается с белыми от страха глазами. Ему ночь
за ночью снится лицо, заглядывающее из воды в круглое окошко черной
самосвальной камеры. Не живое и веселое, как в тот летний день - а бе-
лое и неподвижное, затерянное среди ненужных атласных оборочек тяжело-
го гроба...
- Юль, это ты только что дверью хлопнул? В комнате?
- Не... Я думал, ты.
- Я... Я в умывальню ходил...
- Ну, значит, Пиня забежал свою книжку забрать, а что такого
страшного?
- Ничего... Вот его книжка, лежит...
- Ну, еще кто-нибудь... Ну и что?! Сопрут у тебя что-то? Ты, это,
дерганный такой, как баба-истеричка. Гризапам горстями жрешь, смотри,
скоро на иглу сядешь...
- Пошел ты...
Очередной бессонной ночью Клав признался Дюнке в постыдной тру-
сости. Он боится неведомого; то, что находится на грани между "есть" и
"нет", навевает тоску. Он живет ради того, чтобы думать о Дюнке - по-
чему же с того памятного вьюжного вечера мысли о ней вызывают страх?..
Пусть она не обижается. Если она слышит его - пусть подаст знак. У не-
го хватит любви, чтобы перешагнуть через ЭТО...
После этой сбивчивой исповеди на него снизошело странное спокойс-
твие; он безмятежно проспал ночь и проснулся ровно в семь - как от
толчка.
Юлек размеренно сопел - в тот день у него не было первой пары. В
умывальне напротив лили воду, негромко переговаривались, хихикали
братья-лицеисты - ежедневные утренние звуки, слишком обыденные для то-
го, чтобы поднять Клава из теплого глубокого сна...
Запах. Какой странный запах, неприятный дух паленой синтетики...
Он встал. Хлопая в полутьме глазами, выбрался за ширму, отгоражи-
вающую "спальню" от "прихожей", и включил настольную лампу.
Прикосновение давней метели. Снежинки, бьющиеся в стекло...
Он еще не понял, в чем дело, но майка на спине уже взмокла, пови-
нуясь бессознательному.
На стареньком деревянном столе, где толпились банки консервов,
пачки печенья, кофейник, спички и хозяйственное мыло, спокон веков ле-
жала пестренькая клеенчатая скатерть.
Среди намалеванных на ней яблок и помидор, лука, орехов и прочего
радостного изобилия темнел сейчас черный след ожога.
Так бывает, когда по недомыслию коснешься кленки утюгом. Остается
сморщенный, почерневший рубец - и гадкий запах горелого. Вот как сей-
час...
Только тот, кто был здесь несколько минут назад, коснулся скатер-
ти не утюгом и не паяльником. Потому что горелый след был отпечаток
ладони. Выжженный след пятерни.
...Клав сдержался.
Юлек по-прежнему сопел; прислушиваясь и вздрагивая от любого из-
менения в его дыхании, Клав судорожно принялся сдирать скатерть со
стола.
Звякали банки. Клав торопился, шипя неслышные проклятия; он поче-
му-то был уверен, что любой чужой взгляд на отпечаток ЭТОЙ руки сулит
неслыханные беды. По счастью, на столешнице под скатертью ожог едва
просматривался - Клав ожесточенно соскоблил его ножом.
Юлек спал; Клав натянул пальто - прямо поверх пижамы - и высколь-
знул из комнаты, прижимая к груди небольшой газетный сверток.
...Он возвращался, пропахший дымом от сгоревшей синтетики. Никто
не видел. Никто не узнает.
На углу оживленно беседовали и дымили в пять сигарет ребята из
службы "Чугайстер". Прохожие обходили их на почтительном расстоянии;
Клав приблизился, улыбаясь широко и обаятельно:
- Ребята, угостите сигареткой.
Под пятью такими взглядами Юлек Митец, к примеру, одним махом на-
ложил бы в штаны. Клав только скромно пожал плечами:
- Ну нету денег у бедного лицеиста, мама с папой на сигареты не
дают, оно и понятно, да?
- Да, - с насмешкой отозвался коротконогий, с мощным торсом кре-
пыш; широкая меховая безрукавка делала его фигуру приземистой, как
