- С каким чувством пойдешь ты по пути, который просишь перед
тобой отворить?
- С верой.
- Куда этот путь должен привести Францию и мир?
- Францию к свободе, мир к очищению.
- Чем ты пожертвуешь ради того, чтобы Франция и мир достигли
этой цели?
- Жизнью, единственным, чем я владею, потому что все остальное я
уже отдал.
- Итак, пойдешь ли ты сам по пути свободы и очищения и
обязуешься ли по мере отпущенных тебе сил и возможностей увлекать
на этот путь всех, кто тебя окружает?
- Пойду сам и увлеку на этот путь всех, кто меня окружает.
- И по мере отпущенных тебе сил и возможностей ты будешь
сметать все препятствия, которые встретишь на этом пути?
- Буду сметать любые препятствия.
- Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, порвешь ли ты с
ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты
сейчас принес?
- Я свободен.
Председатель обернулся к шестерым в масках.
- Братья, вы слушали? - спросил он.
- Да, - одновременно ответили шестеро членов высшего круга.
- Сказал ли он правду?
- Да, - снова ответили они.
- Считаете ли вы, что его надо принять?
- Да, - в последний раз сказали они.
- Ты готов принести клятву? - спросил председатель у вступавшего.
- Готов, - отвечал Сен-Жюст.
Тогда председатель слово в слово повторил все три периода той
клятвы, которую ранее повторял за ним Бийо, и всякий раз, когда
председатель делал паузу, Сен-Жюст твердым и пронзительным
голосом отзывался:
- Клянусь!
После клятвы рука невидимого брата отворила ту же дверь, и Сен-
Жюст удалился тою же деревянной поступью автомата, как и вошел, не
оставив позади, по-видимому, ни сомнений, ни сожалений.
Председатель выждал, покуда не затворилась дверь в крипту, а
затем громким голосом позвал:
- Номер третий!
Драпировка в третий раз поднялась, и явился третий адепт.
Как мы уже сказали, это был человек лет сорока-сорока двух,
багроволицый, с угреватой кожей, но, несмотря на эти вульгарные
черточки, весь облик его был проникнут аристократизмом, к которому
примешивался оттенок англомании, заметный с первого взгляда.
При всей элегантности его наряда в нем чуствовалась некоторая
строгость, начинавшая уже входить в обиход во Франции и
происхождением своим обязанная сношениям с Америкой, которые
установились у нас незадолго до того.
Поступь его нельзя было назвать шаткой, но она не была ни
твердой, как у Бийо, ни автоматически четкой, как у Сен-Жюста.
Однако в его поступи, как и во всех повадках, сквозила известная
нерешительность, по-видимому свойственная его натуре.
- Приблизься, - обратился к нему председатель.
Кандидат повиновался.
- Каково твое имя среди профанов?
- Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский.
- Каково твое имя среди избранных?
- Равенство.
- Где ты увидел свет?
- В парижской ложе Свободных людей.
- Сколько тебе лет?
- У меня более нет возраста.
И герцог подал масонский знак, свидетельствовавший, что он
облечен достоинством розенкрейцера.
- Почему ты желаешь быть принятым среди нас?
- Потому что я всегда жил среди великих, а теперь наконец желаю
жить среди простых людей; потому что всегда жил среди врагов, а
теперь наконец желаю жить среди братьев.
- У тебя есть крестные?
- Есть, двое.
- Назови их нам.
- Один - отвращение, другой - ненависть.
- С каким желанием ты пойдешь по пути, который просишь нас
открыть перед тобой?
- С желанием отомстить.
- Кому?
- Тому, кто от меня отрекся, той, что меня унизила.
- Чем ты пожертвуешь, чтобы достичь этой цели?
- Состоянием, и более того - жизнью, и более того - честью.
- Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, готов ли ты
порвать с ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами,
которые ты сейчас принес?
- Вчера я покончил со всеми своими обязательствами.
- Братья, вы слышали? - обратился председатель к людям в масках.
- Да.
- Вы знаете этого человека, предлагающего себя нам в соратники?
- Да.
- И коль скоро вы его знаете, считаете ли, что нужно принять его в
наши ряды?
- Да, но пускай поклянется.
- Знаешь ли ты клятву, которую тебе надлежит теперь принести? -
спросил принца председатель.
- Нет, но откройте ее мне, и, какова бы она ни была, я поклянусь.
- Она ужасна, особенно для тебя.
- Не ужасней нанесенных мне оскорблений.
- Она столь ужасна, что, когда ты ее услышишь, мы разрешим тебе
удалиться, если ты заподозришь, что придет день, когда ты не сумеешь
блюсти ее во всей полноте.
- Читайте клятву.
Председатель устремил на вступавшего пронзительный взгляд;
затем, словно желая постепенно подготовить его к произнесению
кровавого обета, он изменил порядок пунктов и вместо первого начал
со второго.
- Клянись, - сказал он, - чтить железо, яд и огонь как быстрые,
надежные и необходимые средства к очищению мира истреблением
всех тех, кто стремится принизить истину или вырвать ее из наших
рук.
- Клянусь! - твердым голосом отозвался принц.
- Клянись разорвать земные узы, связующие тебя с отцом, матерью,
братьями, сестрами, женой, родней, друзьями, любовницей, королями,
благодетелями и со всеми людьми, кому бы ты ни обещал в прошлом
своего доверия, послушания, благодарности или службы.
Председатель оглянулся на людей в масках, которые обменялись
взглядами, и видно было, как сквозь прорези масок в их глазах
засверкали молнии.
Потом, обращаясь к принцу, он произнес:
- Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский, с этой минуты ты
освобожден от присяги, принесенной отчизне и законам; но только не
забудь: быстрее, чем грянет гром небесный, настигнет тебя повсюду,
где бы ты ни спрятался, невидимый и неизбежный кинжал. А теперь
живи по имя Отца, Сына и Святого Духа.
И председатель рукой указал принцу дверь в крипту, которая
отворилась перед ним.
Герцог Орлеанский, словно человек, взваливший на себя
непомерный груз, провел рукой по лбу и шумно вздохнул, силясь
оторвать ноги от пола.
- О, теперь, - вскричал он, устремившись в крипту, - теперь-то я
отомщу!
Глава 10
ОТЧЕТ
Оставшись одни, шестеро в масках и председатель тихо обменялись
несколькими словами.
Потом, возвысив голос, Калиостро сказал:
- Входите все; я готов дать отчет, как обещал.
Дверь тут же отворилась; члены сообщества, которые
прогуливались парами или беседовали группами в крипте, вернулись и
вновь заполнили залу, где обычно проходили заседания.
Едва закрылась дверь за последним из членов ордена, Калиостро
простер руку, давая понять, что знает цену времени и не желает терять
ни секунды, и громко сказал:
- Братья, быть может, некоторые из вас были на том собрании, что
имело место ровно двадцать лет тому назад в пяти милях от берега
Рейна, в двух милях от деревни Дененфельд, в пещере Гром-горы; если
кто-то из вас был там, пускай они, эти истинные столпы великого дела,
которому мы служим, поднимут руки и скажут: "Я был там."
В толпе поднялись пять-шесть рук и замахали над головами.
В тот же миг пять-шесть голосов повторили, как просил
председатель:
- Я был там!
- Прекрасно, вот все, что нужно, - сказал оратор. - Остальные
умерли или рассеялись по лицу земли и трудятся над общим делом,
святым делом, ибо оно - на благо всего человечества. Двадцать лет
назад труд этот, разные этапы которого мы сейчас рассмотрим, только
зачинался; свет, который нас озаряет, едва брезжил на востоке, и даже
наиболее зоркие глаза различали грядущее лишь сквозь облако,
которое умеют пронизывать взгляды посвященных. На том собрании я
объяснил, в силу какого чуда смерть, которая для человека есть
забвение завершенного времени и минувших событий, не существует
для меня, или, вернее, за последние двадцать столетий она тридцать
два раза укладывала меня в могилу, но всякий раз новое эфемерное
тело, наследуя мою бессмертную душу, избегало того забвения,
которое, как я сказал, и есть сущность смерти. Поэтому на протяжении
столетий я мог следить за развитием слова Христова и видеть, как
народы медленно, но неуклонно переходят от рабства к состоянию
крепостных, а от крепостной зависимости к тем упованиям, которые
предшествуют свободе. Мы видели, как, подобно ночным звездам,
которые спешат загореться в небе еще до захода солнца, разные малые
народы Европы последовательно пытались добиться свободы: Рим,
Венеция, Флоренция, Швейцария, Генуя, Пиза, Лукка, Ареццо - эти
города Юга, где цветы распускаются быстрее и плоды созревают
раньше, - один за другим пытались стать республиками; две или три из
этих республик уцелели поныне и до сих пор бросают вызов заговору
королей; но все эти республики были и остаются запятнаны
первородным грехом: одни из них аристократические, другие -
олигархические, третьи деспотические; например, Генуэзская
республика, одна из тех, что уцелели, - аристократическая; ее жители
дома остаются простыми гражданами, но за ее стенами все они -
знатные люди. Одна Швейцария располагает некоторыми
демократическими учреждениями, но ее недоступные кантоны,
затерянные в горах, не могут быть ни образцом, ни подспорьем для
рода человеческого. Нам было нужно нечто другое; нам нужна была
большая страна, неподвластная влиянию извне и сама способная
оказать такое влияние; огромное колесо, зубцы которого могли бы
привести в движение Европу; планета, которая могла бы вспыхнуть и
озарить весь мир!
По собранию пробежал одобрительный ропот. Калиостро
вдохновенно продолжал:
- Я вопросил Господа, создателя всего сущего, творца любого
движения, источник всякого прогресса, и увидел, что его перст указует
на Францию.
И в самом деле, начиная со второго века, Франция - христианская
страна, с одиннадцатого века в ней сложилась нация французов, с
шестнадцатого века она стала единой; Франция, которую сам Господь
нарек своей старшей дочерью, несомненно, для того, чтобы в великий
час самоотречения иметь право послать ее на крест во имя
человечества, как послал Христа, - в самом деле, Франция, испытавшая
все формы монархического правления, феодальную, сеньориальную и
аристократическую, показалась нам наиболее способной воспринять и
передать наше влияние; и вот, ведомые небесным лучом, подобно тому
как израильтяне были ведомы огненным столпом, мы решили, что
Франция получит свободу первой. Поглядите на Францию, какой она
была двадцать лет назад, и увидите, что для того, чтобы взяться за
такое дело, потребна была великая отвага или, вернее, высшая вера.
Двадцать лет тому назад в хилых руках Людовика Пятнадцатого
Франция была еще та же, что при Людовике Четырнадцатом: это было
великое аристократическое государство, где все права принадлежали
знатным, все привилегии - богатым. Во главе этого государства стоял
человек, олицетворявший одновременно все самое возвышенное и
самое низкое, самое великое и самое мелкое, Бога и народ. Этот
человек единым словом мог сделать вас богачом или бедняком,
счастливым или несчастным, свободным или узником, живым или
мертвым. У этого человека было трое внуков, трое молодых принцев,
призванных ему наследовать. По воле случая тот из них, кого природа
назначила ему в преемники, был таков, что общественное мнение, если
бы оно существовало в то время, также остановило бы на нем свой
выбор. Его считали добрым, справедливым, безупречно честным,
бескорыстным, просвещенным и чуть ли не философом. Чтобы
навсегда уничтожить в Европе те пагубные войны, что разгорелись из-
за рокового наследства Карла Второго, в жены ему была избрана дочь
Марии Терезии; две великие нации, воистину служившие в Европе
