- Да это же господин де Мирабо! - сказал Питу. - Смотри-ка, вот он
какой, господин де Мирабо, дворянский Мирабо. Вы помните, папаша
Бийо, ведь почти что на этом самом месте мы видели господина
Гоншона, народного Мирабо, и я еще сказал вам: "Не знаю, как
дворянский Мирабо, а этот, народный, - сущий урод." Так вот, знайте,
что нынче, когда я повидал их обоих, сдается мне, что оба они
одинаковые уроды, но дела это не меняет; все равно воздадим должное
великому человеку.
И Питу взобрался на стул, а со стула перелез на стол, нацепил
треуголку на острие своей шпаги и закричал:
- Да здравствует господин де Мирабо!
Бийо ничем не проявил ни симпатии, ни антипатии; он лишь
скрестил руки на дюжей груди и угрюмо пробормотал:
- Говорят, он предает народ.
- Подумаешь, - возразил Питу, - такое говорят обо всех великих
людях древности, от Аристида до Цицерона.
И еще более зычным и гулким голосом, чем в первый раз, он
прокричал вслед прославленному оратору:
- Да здравствует Мирабо!
Великий человек уже почти скрылся из виду, увлекая за собой
водоворот людей, хулы и приветственные клики. Питу соскочил со
стола и сказал:
- А все равно, я очень доволен, что увидел господина де Мирабо...
Пошли, папаша Бийо, прикончим вторую бутылку и доедим нашу
колбасу.
И он увлек фермера к столу, где их в самом деле ждали остатки
угощения, которое Питу поглощал почти без посторонней помощи, как
вдруг они обнаружили, что к их столику придвинут третий стул, а на
стуле сидит какой-то человек и словно поджидает их.
Питу посмотрел на Бийо; тот смотрел на незнакомца.
День этот, конечно, был днем братского единения, а потому
допускал некоторую бесцеремонность между согражданами, но в
глазах Питу, не допившего второй бутылки и не доевшего колбасы,
бесцеремонность эта почти равнялась той, которую позволял себе
незнакомый игрок, подсевший к шевалье де Грамону.
Да и тот игрок, которого Гамильтон называет "ничтожеством",
попросил у шевалье де Грамона прощения "за великую дерзость",
между тем как незнакомец и не думал просить прощения ни у Бийо, ни
у Питу, а, напротив, смотрел на них с некоторой издевкой, как, по-
видимому, привык смотреть на всех и каждого.
У Бийо, конечно же, был не такой нрав, чтобы сносить подобные
взгляды, не требуя объяснений; он проворно шагнул к незнакомцу, но
не успел фермер открыть рот или поднять руку, как незнакомец подал
масонский знак, и Бийо ответил на этот знак.
Эти двое даже не знали друг друга, однако они были братьями.
Впрочем, незнакомец и одет был так же, как Бийо, в мундир
представителя от провинций; лишь по некоторым отличиям в платье
фермер заключил, что человек этот, должно быть, принадлежал нынче
к кучке иностранцев, сопровождавших Анахарсиса Клоотса и
представлявших на празднестве депутацию от всего человечества.
После того как незнакомец и Бийо обменялись знаками, Бийо и
Питу уселись на свои места.
Бийо даже кивнул головой в знак приветствия, а Питу дружелюбно
улыбнулся.
Однако оба они, казалось, вопросительно смотрели на незнакомца,
и он прервал молчание.
- Вы меня не знаете, братья, - сказал он, - а между тем я знаю вас
обоих.
Бийо пристально глянул на незнакомца, а Питу, натура более
непосредственная, воскликнул:
- Да неужто знаете?
- Я знаю тебя, капитан Питу, - произнес иностранец, - я знаю тебя,
фермер Бийо.
- Все верно, - заметил Питу.
- Почему ты так мрачен, Бийо? - спросил иностранец. - Потому ли,
что тебе, победителю Бастилии, ворвавшемуся в крепость первым,
забыли повесить в бутоньерку медаль Четырнадцатого июля, забыли
воздать тебе такие же почести, какие воздали сегодня господам
Майару, Эли и Юллену?
Бийо презрительно улыбнулся.
- Если ты знаешь меня, брат, - произнес он, - ты должен понимать,
что такое сердце, как мое, не могут опечалить подобные пустяки.
- Тогда, может быть, потому, что со всем присущим твоему сердцу
великодушием ты понапрасну пытался воспротивиться убийствам
Делоне, Фулона и Бертье?
- Я сделал все, что мог и что было в моих силах, чтобы эти
злодеяния не свершились, - сказал Бнйо. - С тех пор я много раз видел
во сне тех, кто пал жертвой этих злодеяний, и ни один из них ни в чем
меня не упрекнул.
- Потому ли, что, после пятого и шестого октября вернувшись к себе
на ферму, ты застал амбары пустыми, а поля нераспаханными?
- Я богат, - возразил Бийо, - один пропавший урожай мне нипочем.
- Значит, - сказал незнакомец, заглянув Бийо в лицо, - это оттого,
что твоя дочь Катрин...
- Молчите! - произнес фермер, стиснув незнакомцу руку. - Ни слова
об этом.
- Почему же? - возразил незнакомец. - Ведь я говорю об этом, чтобы
помочь тебе отомстить.
- Тогда, - сказал Бийо, побледнев и вместе с тем улыбаясь, - тогда
дело другое, давайте поговорим.
Питу не думал больше о еде и питье, он смотрел на незнакомца,
словно на колдуна.
- И как же намерена действовать твоя месть? - с улыбкой продолжал
иностранец. - Скажи. По-крохоборски, расправой с отдельным
человеком, как ты уже пытался однажды?
Бийо стал бледней мертвеца; Питу чувствовал, как по всему телу его
пробежала дрожь.
- Или ты собираешься преследовать всю касту?
- Собираюсь преследовать всю касту, - сказал Бийо, - потому что
преступление одного человека - это их общее преступление; и
господин Жильбер, которому я жаловался, сказал мне: "Бедняга Бийо,
то, что случилось с тобой, случилось уже с сотнями тысяч отцов! Чем
еще заниматься дворянам, если в молодости не похищать девушек из
простонародья, а в старости не тянуть деньги из короля?.
- Вот как! Жильбер тебе это сказал?
- Вы его знаете?
Незнакомец улыбнулся.
- Я знаю всех людей, - сказал он, - и тебя, Бийо, фермера из Писле, и
Питу, капитана арамонской национальной гвардии, и виконта Изидора
де Шарни, бурсоннского сеньора, и Катрин.
- Я тебе уже говорил, брат, чтобы ты не произносил этого имени.
- Почему же?
- Что же с ней стряслось?
- Она умерла!
- Да нет же, она не умерла, папаша Бийо, - вскричал Питу, - ведь...
И с языка у него чуть не сорвалось: "Ведь я знаю, где она
находится, и каждый день с ней вижусь., но Бийо твердым, не
допускавшим возражений тоном повторил:
- Она умерла!
Питу склонил голову; он понял.
Быть может, Катрин была жива для других, но для него, отца, она
умерла.
- Так, так! - воскликнул незнакомец. - Будь я Диогеном, я потушил
бы свой фонарь: полагаю, что я встретил человека.
Затем он встал, протянул Бийо руку и сказал:
- Брат, пойдем, прогуляемся немного, а этот славный молодой
человек тем временем допьет свою бутылку и расправится с колбасой.
- Охотно, - отвечал Бийо, - я начинаю понимать, что ты хочешь мне
предложить.
И, взяв незнакомца под руку, он сказал, обратившись к Питу:
- Жди меня здесь, я вернусь.
- Знаете ли, папаша Бийо, - возразил Питу, - если вас долго не будет,
я заскучаю! У меня осталось всего полбутылки вина, огрызок колбасы
да тонкий ломтик хлеба.
- Ладно, славный Питу, - отозвался незнакомец. - Масштабы твоего
аппетита нам известны, и мы пришлем тебе чего-нибудь такого, чтобы
ты набрался терпения, дожидаясь нас.
И в самом деле, не успели незнакомец с Бийо скрыться из виду за
углом стены из зелени, как на столе перед Питу возникли новая
колбаса, второй каравай и третья бутылка вина.
Питу ничего не понял из того, что произошло; он был весьма
удивлен и в то же время сильно встревожен.
Но удивление и тревога, как и все вообще чувства, крайне
обостряли в нем чувство голода.
Итак, Питу под воздействием удивления, а главное, тревоги ощутил
непреодолимую потребность отдать должное принесенным ему яствам
и с пылом, который мы за ним уже знаем, утолял эту потребность до
самого прихода Бийо, который вернулся один и молча, но с
просветлевшим лицом, в котором отражалось чувство, напоминавшее
радость, опустился на стул напротив Питу.
- Ну, что? - спросил тот у фермера. - Какие новости, папаша Бийо?
- Новости такие, что завтра ты, Питу, отправишься домой один.
- А вы как же? - спросил капитан национальной гвардии.
- Я? - отозвался Бийо. - Я остаюсь.
Глава 9
ЛОЖА НА УЛИЦЕ ПЛАТРИЕР
Если наши читатели пожелают - поскольку с событий, о которых мы
только что поведали, миновала целая неделя, - итак, если наши
читатели пожелают вновь встретиться кое с кем из главных
действующих лиц нашей истории, лиц, которые не только играли роль
в прошлом, но и предназначены играть ее в будущем, мы приглашаем
их присесть у фонтана на улице Платриер, к которому приходил когда-
то мальчик Жильбер, гость Руссо, чтобы обмакнуть в его воду свой
черствый хлеб. Оказавшись здесь, мы поведем наблюдение и пойдем за
одним человеком, который вскоре должен здесь оказаться, и мы
узнаем его, но уже не по форменному платью представителя от
провинций - платью, которое после отъезда ста тысяч депутатов,
присланных Францией, неизбежно привлекло бы к себе повышенное
внимание окружающих, а наш герой отнюдь не стремится к этому, - но
в простом и более привычном наряде богатого фермера из парижских
окрестностей.
Теперь уже, наверно, читатель и сам понял, что герой этот - не кто
иной, как Бийо; он шагает по улице Сент-Оноре мимо решеток Пале-
Рояля который с недавним возвращением герцога Орлеанского, более
восьми месяцев пробывшего в лондонском изгнании, вновь обрел свое
ночное великолепие, - сворачивает налево, на улицу Гренель, и без
колебаний устремляется по улице Платриер.
Однако, поравнявшись с фонтаном, у которого мы его поджидаем,
он нерешительно останавливается, но не потому, что ему не хватает
духу, тем, кто его знает, хорошо известно, что, если отважный фермер
решил идти хоть в самый ад, он пойдет туда не бледнея, - но явно
потому, что нетвердо знает дорогу.
И в самом деле, нетрудно убедиться-а нам в особенности, поскольку
мы следим за ним, не спуская с него глаз, - нетрудно убедиться, что он
осматривает и изучает каждую дверь, как человек, не желающий
ошибиться адресом.
Однако, несмотря на внимательный осмотр, он миновал уже две
трети улицы, так и не найдя того, что искал; дальше проход
перегорожен толпой граждан, которые остановились возле кучки
музыкантов, откуда раздается голос, распевающий песенки на злобу
дня; быть может, эти песенки не возбудили бы столь острого
любопытства, если бы в каждую из них не были вставлены один-два
куплета с выпадами против известных лиц.
Одна из песенок под названием "Манеж. исторгла у толпы
радостные крики. Поскольку Национальное собрание заседало в
помещении Манежа, то разные группировки внутри Собрания
приобрели свойства лошадиных мастей вороные и белые, чалые и
гнедые - и, мало того, депутаты получили лошадиные клички: Мирабо
окрестили Удалым, графа де Клермон-Тоннера - Пугливым, аббата
Мори - Шальным, Туре - Грозой, а Байи - Везунчиком.
Бийо на минутку остановился послушать эти более резкие, нежели
справедливые нападки, потом взял направо, проскользнул вдоль стены
и скрылся из виду.
Наверняка в толпе он нашел то, что искал, потому что, затерявшись
с одной стороны ее, так и не вынырнул с другой.
Давайте же последуем за Бийо и посмотрим, что скрывается за этой
кучкой людей.
За ней обнаруживается низенькая дверь; над нею красным мелом
крупно начертаны три буквы, которые, вне всякого сомнения, служат
символом нынешнего собрания, а наутро будут стерты.
Буквы эти - L, D и Р.
Судя по всему, эта дверца служит входом в подвал; мы спускаемся
вниз на несколько ступеней, потом идем по темному коридору.
По-видимому, в этом и состоит еще один опознавательный знак,
подтверждающий первый: Бийо, внимательно рассмотрев три буквы,
