- К тому же ваша герцогиня все еще на водах, не так ли? - спросил
д'Артаньян.
- Все еще, - ответил Портос. - И потом, знаете ли, моя лошадь так
понравилась губернатору провинции - это один из тех господ, которых я
ждал сегодня к обеду, - что я отдал ее ему.
- Отдал! - вскричал д'Артаньян.
- О, господи! Ну да, именно отдал, - сказал Портос, - потому что она,
бесспорно, стоила сто пятьдесят луидоров, а этот скряга не согласился
заплатить мне за нее больше восьмидесяти.
- Без седла? - спросил Арамис.
- Да, без седла.
- Заметьте, господа, - сказал Атос, - что Портос, как всегда, обделал
дело выгоднее всех нас.
Раздались громкие взрывы хохота, совсем смутившие бедного Портоса, но
ему объяснили причину этого веселья, в он присоединился к нему, как
всегда, шумно.
- Так что все мы при деньгах? - спросил д'Артаньян.
- Только не я, - возразил Атос. - Мне так понравилось испанское вино
Арамиса, что я велел погрузить в фургон наших слуг бутылок шестьдесят, и
это сильно облегчило мой кошелек.
- А я... - сказал Арамис, - вообразите только, я все до последнего су
отдал на церковь Мондидье и на Амьенский монастырь и, помимо уплаты
кое-каких неотложных долгов, заказал обедни, которые будут служить по
мне и по вас, господа, и которые, я уверен, пойдут всем нам на пользу.
- А мой вывих? - сказал Портос. - Вы думаете, оп ничего мне не стоил?
Не говоря уже о ране Мушкетона, из-за которой мне пришлось приглашать
лекаря по два раза в день, причем он брал у меня двойную плату под тем
предлогом, что этого болвана Мушкетона угораздило получить пулю в такое
место, какое обычно показывают только аптекарям. Я предупредил его, что-
бы впредь оп остерегался подобных ран.
- Ну что ж, - сказал Атос, переглянувшись с д'Артаньяном и Арамисом,
- я вижу, вы великодушно обошлись с бедным малым; так и подобает доброму
господину.
- Короче говоря, - продолжал Портос, - после того как я оплачу все
издержки, у меня останется еще около тридцати экю.
- А у меня с десяток пистолей, - сказал Арамис.
- Так, видно, мы крезы по сравнению с вами, - сказал Атос. - Сколько
у вас осталось от ваших ста пистолей, д'Артаньян?
- От ста пистолей? Прежде всего пятьдесят из них я отдал вам.
- Разве?
- Черт возьми!
- Ах да, вспомнил. Совершенно верно.
- Шесть я уплатил трактирщику.
- Что за скотина этот трактирщик! Зачем вы дали ему шесть пистолей?
- Да ведь вы сами сказали, чтобы я дал их ему.
- Ваша правда, я слишком добр. Короче говоря - остаток?
- Двадцать пять пистолей, - сказал д'Артаньян.
- А у меня, - сказал Атос, вынимая из кармана какую-то мелочь, - у
меня...
- У вас - ничего...
- Действительно, так мало, что не стоит даже присоединять это к общей
сумме.
- Теперь давайте сочтем, сколько у нас всего. Портос?
- Тридцать экю.
- Арамис?
- Десять пистолей.
- У вас, д'Артаньян?
- Двадцать пять.
- Сколько это всего? - спросил Атос.
- Четыреста семьдесят пять ливров! - сказал д'Артаньян, считавший,
как Архимед.
- По приезде в Париж у нас останется еще добрых четыреста ливров, -
сказал Портос, - не считая седел.
- А как же быть с эскадронными лошадьми? - спросил Арамис.
- Что ж! Четыре лошади наших слуг мы превратим в две для хозяев и ра-
зыграем их. Четыреста ливров пойдут на пол-лошади для одного из тех, кто
останется пешим, затем мы вывернем карманы и все остатки отдадим д'Ар-
таньяну: у него легкая рука, и он пойдет играть на них в первый попав-
шийся игорный дом. Вот и все.
- Давайте же обедать, - сказал Портос, - все стынет.
И, успокоившись таким образом относительно будущего, четыре друга от-
дали честь обеду, остатки которого получили гг. Мушкетон, Базен, Планше
и Гриме.
В Париже д'Артаньяна ждало письмо от г-на де Тревиля, извещавшее, что
его просьба удовлетворена и король милостиво разрешает ему вступить в
ряды мушкетеров.
Так как это было все, о чем д'Артаньян мечтал, не говоря, конечно, о
желании найти г-жу Бонасье, он в восторге помчался к своим друзьям, ко-
торых покинул всего полчаса назад, и застал их весьма печальными и оза-
боченными. Они собрались на совет у Атоса, что всегда служило признаком
известной серьезности положения.
Господин де Тревиль только что известил их, что ввиду твердого наме-
рения его величества начать военные действия первого мая им надлежит не-
медля приобрести все принадлежности экипировки.
Четыре философа смотрели друг на друга в полной растерянности: г-н де
Тревиль не любит шутить, когда речь шла о дисциплине.
- А во сколько вы оцениваете эту экипировку? - спросил д'Артаньян.
- О, дело плохо! - сказал Арамис. - Мы только что сделали подсчет,
причем были невзыскательны, как спартанцы, и все же каждому из нас необ-
ходимо иметь по меньшей мере полторы тысячи ливров.
- Полторы тысячи, помноженные на четыре, - это шесть тысяч ливров, -
сказал Атос.
- Мне кажется, - сказал д'Артаньян, - что если у нас будет тысяча
ливров на каждого... правда, я считаю не как спартанец, а как стряп-
чий...
При слове "стряпчий" Портос заметно оживился.
- Вот что: у меня есть один план! - сказал он.
- Это уже кое-что. Зато у меня нет и тени плана, - холодно ответил
Атос. - Что же касается д'Артаньяна, господа, то счастье вступить в наши
ряды лишило его рассудка. Тысяча ливров! Заверяю вас, что мне одному не-
обходимо две тысячи.
- Четырежды два - восемь, - отозвался Арамис. - Итак, нам требуется
на нашу экипировку восемь тысяч. Правда, у нас уже есть седла...
- И сверх того... - сказал Атос, подождав, пока д'Артаньян, который
пошел поблагодарить г-на де Тревиля, закроет за собой дверь, - и сверх
того прекрасный алмаз, сверкающий на пальце нашего друга. Что за черт!
Д'Артаньян слишком хороший товарищ, чтобы оставить своих собратьев в
затруднительном положении, когда он носит на пальце такое сокровище!
XXIX
ПОГОНЯ ЗА СНАРЯЖЕНИЕМ
Само собой разумеется, что из всех четырех друзей д'Артаньян был оза-
бочен больше всех, хотя ему как гвардейцу было гораздо легче экипиро-
ваться, чем господам мушкетерам, людям знатного происхождения; однако
наш юный гасконец, отличавшийся, как мог заметить читатель, предусмотри-
тельностью и почти скупостью, был в то же время (как объяснить подобное
противоречие?) чуть ли не более тщеславен, чем сам Портос. Правда, поми-
мо забот об удовлетворении своего тщеславия, д'Артаньян испытывал в это
время и другую тревогу, менее себялюбивого свойства. Несмотря на все
справки, которые он наводил о г-же Бонасье, ему ничего не удалось уз-
нать.
Господин де Тревиль рассказал о ней королеве; королева не знала, где
находится молодая супруга галантерейщика, и обещала начать поиски, но
это обещание было весьма неопределенное и ничуть не успокаивало д'Ар-
таньяна.
Атос не выходил из своей комнаты; он решил, что шагу не сделает для
того, чтобы раздобыть снаряжение.
- Нам остается две недели, - говорил он друзьям. - Что ж, если к кон-
цу этих двух недель я ничего не найду или, вернее, если ничто не найдет
меня, то я, как добрый католик, не желающий пустить себе пулю в лоб, за-
тею ссору с четырьмя гвардейцами его высокопреосвященства или с восемью
англичанами и буду драться до тех пор, пока один из них не убьет меня,
что, принимая во внимание их численность, совершенно неизбежно. Тогда
люди скажут, что я умер за короля, и, следовательно, я исполню свой долг
и без надобности в экипировке.
Портос продолжал ходить по комнате, заложив руки за спину, и, покачи-
вая головой, повторял:
- Я осуществлю свой план.
Арамис, мрачный и небрежно завитый, молчал.
Все эти зловещие признаки ясно говорили о том, что в компании друзей
царило полное уныние.
Слуги, со своей стороны, подобно боевым коням Ипполита, разделяли пе-
чальную участь своих господ. Мушкетон сушил сухари; Базен, всегда отли-
чавшийся склонный к благочестию, не выходил из церкви; Планше считал
мух; а Гримо, которого даже общее уныние не могло заставить нарушить
молчание, предписанное ему его господином, вздыхал так, что способен был
разжалобить камни.
Трое друзей - ибо, как мы сказали выше, Атос поклялся, что не сделает
ни шагу ради экипировки, - итак, трое друзей выходили из дому рано утром
и возвращались очень поздно. Они слонялись по улицам и разглядывали каж-
дый булыжник на мостовой, словно искали, не обронил ли кто-нибудь из
прохожих свой кошелек. Казалось, они выслеживают кого-то - так внима-
тельно смотрели они на все, что попадалось им на глаза. А встречаясь,
они обменивались полными отчаяния взглядами, выражавшими: "Ну? Ты ничего
не нашел? "
Однако же Портос, который первый набрел на какойто план и продолжал
настойчиво думать о нем, первый начал приводить его в исполнение. Он был
энергичным человеком, наш достойный Портос. Д'Артаньян, заметив однажды,
что Портос направляется к церкви Сен-Ле, пошел за ним следом, словно
движимый каким-то чутьем. Перед тем как войти в святую обитель, Портос
закрутил усы и пригладил эспаньолку, что всегда означало у него самые
воинственные намерения. Д'Артаньян, стараясь не попадаться ему на глаза,
вошел вслед за ним, Портос прислонился к колонне. Д'Артаньян, все еще не
замеченный им, прислонился к той же колонне, но с другой стороны.
Священник как раз читал проповедь, и в церкви было полно народу. Вос-
пользовавшись этим обстоятельством, Портос стал украдкой разглядывать
женщин. Благодаря стараниям Мушкетона внешность мушкетера отнюдь не вы-
давала уныния, царившего в его душе; правда, шляпа его была немного по-
терта, перо немного полиняло, шитье немного потускнело, кружева сильно
расползлись, но в полумраке все эти мелочи скрадывались, и Портос был
все тем же красавцем Портосом.
На скамье, находившейся ближе всех от колонны, к которой прислонились
д'Артаньян и Портос, д'Артаньян заметил некую перезрелую красотку в чер-
ном головном уборе, чуть желтую, чуть костлявую, но державшуюся прямо и
высокомерно. Взор Портоса украдкой останавливался на этой даме, потом
убегал дальше, в глубь церкви.
Со своей стороны, и дама, то и дело красневшая, бросала быстрые, как
молния, взгляды на ветреного Портоса, глаза которого тут же с усиленным
рвением начинали блуждать по церкви. Очевидно было, что этот маневр за-
девал за живое даму в черном уборе; она до крови кусала губы, почесывала
кончик носа и отчаянно вертелась на скамейке.
Заметив это, Портос снова закрутил усы, еще раз погладил эспаньолку и
начал подавать знаки красивой даме, сидевшей близ клироса, даме, кото-
рая, видимо, была не только красива, но и знатна, ибо позади нее стояли
негритенок, принесший ее подушку для коленопреклонении, к служанка, дер-
жавшая мешочек с вышитым гербом, служивший футляром для молитвенника, по
которому дама читала молитвы.
Дама в черном уборе проследила направление взглядов Портоса и увиде-
ла, что эти взгляды неизменно останавливаются на даме с красной бархат-
ной подушкой, негритенком и служанкой.
Между тем Портос вел искусную игру: он подмигивал, прикладывал пальцы
к губам, посылал убийственные улыбки, в самом деле убивавшие отвергнутую
красотку.
Наконец, ударив себя в грудь, словно произнося mea culpa [15] она из-
дала такое громкое "гм! ", что все, даже и дама с красной подушкой,
обернулись в ее сторону. Портос выдержал характер: он все понял, но
притворился глухим.
Дама с красной подушкой действительно была очень хороша собой и про-
извела сильное впечатление на даму в черном уборе, которая увидела в ней
поистине опасную соперницу, на Портоса, который нашел, что она гораздо
Красивее дамы в черном, и на д'Артаньяна. Последний узнал в ней ту самую
особу, виденную им в Менге, Кале и Лувре, которую его преследователь,
