тряслись. Последний проблеск сознания мелькнул на его лице; вслед за
тем, словно пораженный громом, он тяжело рухнул в кресло.
- Полно, полно, - сказал Арамис после длительного молчания, во время
которого комендант понемногу пришел в себя, - не заставляйте меня пове-
рить, будто присутствие генерала ордена так же страшно, как присутствие
самого господа бога, и что люди, увидев его, умирают. Мужайтесь!
Встаньте, дайте мне руку и повинуйтесь.
Ободренный, если и не вполне успокоенный, Безмо повиновался приказа-
нию Арамиса, поцеловал его руку и встал.
- Немедленно? - пробормотал он.
- О, никогда не следует пересаливать, мой гостеприимный хозяин; сади-
тесь на ваше прежнее место, и давайте окажем честь этому чудеснейшему
десерту.
- Монсеньер, я не в силах оправиться после такого удара; я смеялся,
шутил с вами, я осмелился быть на равной с вами ноге.
- Молчи, старый приятель, - возразил епископ, почувствовавший, что
струна натянута до предела и что грозит опасность порвать ее, - молчи!
Пусть каждый из нас живет своей собственной жизнью: тебе - мое покрови-
тельство и моя дружба, мне - твое беспрекословное повиновение. Уплатим
же честно нашу взаимную дань и предадимся веселью.
Безмо задумался: ему представились все последствия, какие могут обру-
шиться на него за то, что он уступил домогательствам и по подложному
приказу освободил заключенного, и, сопоставив с этим гарантию, которую
давал официальный приказ генерала, он счел ее недостаточно веской.
Арамис угадал, какие мысли мучила коменданта.
- Дорогой мой Безмо, - заговорил он, - вы простак. Бросьте же наконец
вашу привычку предаваться раздумьям, когда я сам даю себе труд думать за
вас.
Безмо снова склонился пред Арамисом.
- Что же мне делать? - спросил он.
- Как вы освобождаете ваших узников?
- У меня есть регламент.
- Отлично, действуйте по регламенту, дорогой мой.
- Если это особа важная, то я отправляюсь к ней в камеру вместе с ма-
йором и лично освобождаю ее.
- Но разве этот Марчиали важная птица? - небрежно заметил Арамис.
- Не знаю, - отвечал комендант. Он произнес эти слова таким тоном,
точно хотел сказать: "Вам это известно лучше моего".
- Раз так, если вы не знаете этого, то, по-моему, вам следует посту-
пить с Марчиали так же, как вы поступаете с мелкими сошками.
- Хорошо. Регламент велит, чтобы тюремщик или кто-нибудь из числа
младших офицеров привели заключенного в канцелярию к коменданту.
- Ну что ж, это весьма разумно. А затем?
- А затем узнику вручают ценные вещи, отобранные у него при заключе-
нии в крепость, платье, а также бумаги, если приказ министра не содержит
каких-либо иных указаний.
- Что же говорит приказ министра относительно этого Марчиали?
- Ничего: этот несчастный прибыл сюда без ценностей, без бумаг, почти
без одежды.
- Видите, как удачно все складывается! Право, Безмо, вы делаете из
мухи слона. Оставайтесь же здесь и прикажите привести узника в канцеля-
рию.
Безмо повиновался. Он позвал своего лейтенанта и отдал ему приказа-
ние, которое тот, не задумываясь, передал по назначению. Спустя полчаса
со двора донесся звук закрываемой двери: это была дверь темницы, выпус-
тившей на волю свою многолетнюю жертву.
Арамис задул свечи, освещавшие комнату; он оставил только од-
ну-единственную свечу, поместив ее позади двери. Этот трепетный свет не
позволял взгляду сосредоточиться на окружающих предметах. Он множил их и
изменял их очертания.
Послышались приближавшиеся шаги.
- Ступайте навстречу своим подчиненным, - проговорил Арамис, обраща-
ясь к Безмо.
Комендант повиновался. Сержант и тюремщики удалились. Безмо возвра-
тился в сопровождении узника. Арамис стоял в тени; он видел все, но сам
был невидим.
Безмо взволнованным голосом ознакомил молодого человека с приказом,
возвращавшим ему свободу. Узник выслушал его не шевельнувшись, не проро-
нив ни слова.
- Клянетесь ли вы, - таково требование регламента, - сказал комен-
дант, - никогда, ни при каких обстоятельствах не разглашать того, что вы
видели или слышали в стенах Бастилии?
Узник заметил распятие; он поднял руку и поклялся.
- Теперь, сударь, вы свободны располагать собою; куда намерены вы
отправиться?
Узник оглянулся по сторонам, точно искал покровительства, на которое,
очевидно, рассчитывал.
Арамис выступил из скрывавшей его тени.
- Я здесь, - поклонился он, - и готов оказать вам услугу, сударь, ко-
торую вам будет угодно потребовать от меня.
Узник слегка покраснел, но без колебания подошел
К Арамису и взял его под руку.
- Да хранит вас господь под своею святою дланью! - произнес он голо-
сом, поразившим Безмо своей твердостью и заставившим его содрогнуться.
Арамис, пожимая руку Безмо, спросил:
- Не повредит ли вам мой приказ? Не боитесь ли вы, что в случае, если
бы пожелали у вас пошарить, он будет обнаружен среди ваших бумаг?
- Я хотел бы оставить его у себя, монсеньер, - ответил Безмо. - Если
бы его у меня нашли, это было бы верным предвестием моей гибели, но в
этом случае вы стали бы моим могущественным и последним союзником.
- Как ваш сообщник, не так ли? - пожимая плечами, сказал Арамис. -
Прощайте, Безмо!
Ожидавшие во дворе лошади нетерпеливо били копытами.
Безмо проводил епископа до крыльца.
Арамис, пропустив в карету своего спутника первым, вошел в нее следом
за ним и, не отдавая кучеру никаких других приказаний" молвил:
- Трогайте!
Карета загремела по булыжнику мощеных дворов. Впереди нее шел офицер
с факелом, отдавая возле каждой караульни приказание пропустить.
Все время, пока перед ними одна за другою открывались рогатки, Арамис
сидел чуть дыша; можно было расслышать, как у него в груди колотится
сердце. Узник, забившись в угол, не подавал признаков жизни. Наконец
толчок, более резкий, чем все предыдущие, оповестил их о том, что пос-
ледняя сточная канава осталась уже позади. За каретой захлопнулись пос-
ледние ворота, выходившие на улицу Сент-Антуан. Ни справа, ни слева -
нигде больше не было стен; повсюду небо, повсюду свобода, повсюду жизнь.
Лошади, сдерживаемые сильной, рукой, медленно трусили до середины пред-
местья. Отсюда они пошли рысью.
Мало-помалу, оттого ли, что они постепенно разгорячились, или оттого,
что их подгоняли, они набирали все большую и большую скорость, и уже в
Берси карета, казалось, летела. Не замедляя хода, неслись они так вплоть
до Вильнев-Сен-Жорж, где их ожидала подстава. Затем вместо пары дальше к
Мелену карету повезла уже четверка. На мгновение они остановились посре-
ди Сенарского леса. Приказание остановиться было отдано, очевидно, зара-
нее, так как Арамис не подал к этому ни малейшего знака.
- Что случилось? - спросил узник, точно пробуждаясь от долгого сна.
- Монсеньер, прежде чем ехать дальше, я должен побеседовать с вашим
высочеством.
- Подождем более удобного случая, сударь.
- Лучшего случая не представится, ваше высочество; мы среди леса, и
никто не услышит нас.
- А кучер?
- Кучер этой подставы глухонемой.
- Я к вашим услугам, господин д'Эрбле.
- Угодно ли вам остаться в карете?
- Да, мне здесь удобно, и я ее полюбил; ведь в ней я вернулся на во-
лю.
- Подождите, монсеньер... нужно принять еще одну меру предосторожнос-
ти. Мы на большой дороге; тут могут проехать верховые или кареты и, уви-
дев нас, подумают, что с нами стряслась какая-нибудь беда. Если они
предложат нам помощь, это будет для нас чрезвычайно стеснительно.
- Прикажите кучеру выехать на какую-нибудь боковую дорогу.
- Я так и предполагал, монсеньер.
Прикоснувшись к немому, Арамис указал ему, что нужно сделать. Тот,
сойдя с козел, взял лошадей под уздцы и отвел их на заросшую густою тра-
вой извилистую тропу, где в эту безлунную ночь царила тьма столь же неп-
роницаемая, как за пологом, который чернее черных чернил.
- Слушаю вас, - сказал принц Арамису, - но чем это вы занялись?
- Разряжаю свои пистолеты, так как теперь, монсеньер, они нам уже не
понадобятся.
XXXVI
ИСКУСИТЕЛЬ
- Мой принц, - начал, оборачиваясь к своему спутнику, Арамис, - хотя
я не более чем жалкое, немощное создание, хотя ум у меня не более чем
посредственный, хотя я один из низших в ряду разумных существ, тем не
менее мне всегда удавалось, говоря с людьми, проникать в их самые сокро-
венные мысли, читая эти мысли на их лице, этой живой маске, наброшенной
на наш разум, чтобы скрывать его истинные движения. Но сейчас, в этой
кромешной тьме, при той сдержанности, которую я встречаю в вас, я ничего
не могу прочесть в ваших чертах, и я предчувствую, сколько труда мне
предстоит положить, чтобы добиться от вас полной искренности. Итак, умо-
ляю вас, не из любви ко мне, ибо подданный не должен иметь веса на тех
весах, что держат в своих руках короли, но из любви к себе самому, за-
помните каждое мое слово, каждую интонацию моего голоса, поскольку в
серьезных обстоятельствах, в которых мы с вами вскоре окажемся, они при-
обретут такой смысл и такое значение, каких никогда еще не имело ни одно
слово, произнесенное на нашей земле.
- Слушаю, - повторил принц с решимостью в голосе, - слушаю, ничего не
домогаясь от вас и, что бы вы ни сказали, ничего не боясь.
И он еще глубже уселся в мягкие подушки кареты, стремясь не только
быть невидимым своему спутнику, но в не подавать никаких признаков жиз-
ни.
Кругом была непроглядная ночь. Густая и непроницаемая мгла опуска-
лась, казалось, с верхушек переплетающихся ветвями деревьев. В карете
было совершенно темно: ее плотный верх не пропустил бы в нее ни малейшей
частички света даже в том случае, если бы какой-нибудь светящейся точке
и удалось пробиться сквозь клубившийся на лесной дороге туман.
- Монсеньер, - продолжал Арамис, - вам известна история нынешних пра-
вителей Франции. Король провел свое детство в таком же затворничестве,
как то, в котором протекли ваши детские годы, в такой же скудости и та-
кой же безвестности. Только вместо рабства тюрьмы, безвестности, одино-
чества и скудости, скрытых от людских взоров, ему пришлось терпеть все
обиды, все несчастья и унижения на виду у всех, под лучами беспощадного
солнца, имя которому - королевская власть. Ведь трон залит таким сияни-
ем, что даже небольшое пятно на нем кажется несмываемой грязью, и всякий
ореол славы на его фоне представляется только пятном. Король страдал, он
злопамятен, и он будет мстить. Он будет плохим королем. Не стану утверж-
дать, что он прольет столько Же крови, сколько пролил Людовик Одиннадца-
тый или Карл Девятый, - он не испытал в прошлом таких оскорблений, какие
испытали они, - но все же он будет лить кровь и поглотит и государствен-
ную казну, и состояние своих подданных, потому что в свое время ему были
ведомы и унижения, и нужда в деньгах. Сравнивая достоинства и недостатки
короля Франции, я прежде всего стараюсь внести успокоение в свою со-
весть, и моя совесть оправдывает меня.
Арамис сделал паузу. Он остановился не с тем, чтобы слушаться, не на-
рушена ли чем-нибудь тишина леса, но с тем, чтобы в глубине души еще раз
проверить высказанную им мысль и дать ей время запечатлеться в уме его
собеседника.
- Все, что свершает бог, делается ко благу, - продолжал ваннский
епископ, - я в этом до того убежден, что уже давно приветствовал его вы-
бор, павший на меня и сделавший меня хранителем той самой тайны, которую
я помог вам раскрыть. Богу, который осуществляет высшую справедливость и
который предвидит решительно все, для выполнения великого дела понадоби-
лось острое, стойкое, не останавливающееся ни перед чем орудие. Это ору-
дие - я. Во мне есть и необходимая острота, и упорство, и стойкость; я
правлю окутанным тайной народом, взявшим себе девизом девиз самого бога:
