Сидя в глубоком кожаном кресле, воткнув шпоры в паркет, со шпагою между
ног, он читал, покручивая усы, письма, лежавшие перед ним целою грудой.
Заметив сына своего старинного друга, даАртаньян пробурчал что-то ра-
достное.
- Рауль, милый мой, по какому случаю король вызвал тебя?
Эти слова неприятно поразили слух юноши, и он ответил, усаживаясь на
стул:
- Право, ничего об этом не знаю. Знаю лишь то, что я возвратился.
- Гм! - пробормотал даАртаньян, складывая письма и окидывая пронизы-
вающим взглядом своего собеседника. - Что ты там толкуешь, мой милый?
Что король тебя вовсе не вызывал, а ты все же вернулся? Я тут чего-то не
понимаю.
Рауль был бледен и со стесненным видом вертел в руках шляпу.
- Какого черта ты строишь такую кислую физиономию и что за могильный
тон? - сказал капитан. - Это что же, в Англии приобретают такие повадки?
Черт подери! И я побывал в Англии, по возвратился оттуда веселый, как
зяблик. Будешь ли ты говорить?
- Мне надо сказать слишком многое.
- Ах, вот как! Как поживает отец?
- Дорогой друг, извините меня. Я только что хотел спросить вас о том
же.
Взгляд даАртаньяна, проникавший в любые тайны, стал еще более острым.
Он спросил:
- У тебя неприятности?
- Полагаю, что вы об этом отлично осведомлены, господин даАртаньян.
- Я?
- Несомненно. Не притворяйтесь же, что вы удивлены этим.
- Я нисколько не притворяюсь, друг мой.
- Дорогой капитан, я очень хорошо знаю, что ни в уловках, ни в силе я
не могу состязаться с вами, и вы меня с легкостью одолеете. Видите ли,
сейчас я непроходимо глуп, я жалкая, ничтожная тварь. Я лишился ума, и
руки мои висят, как плети. Так не презирайте же меня покажите мне по-
мощь! Я несчастнейший среди смертных.
- Это еще почему? - спросил даАртаньян, расстегивая пояс и смягчая
выражение лица.
- Потому, что мадемуазель де Лавальер обманывает меня.
Лицо даАртаньяна не изменилось.
- Обманывает! Обманывает! И слова-то какие важные! Кто тебе про это
сказал?
- Все.
- А-а, если все говорят тебе про это, значит, тут есть доля истины.
Что до меня, то я верю, что где-то есть пламя, раз я увидел дым. Это
смешно, но тем не менее это так.
- Значит, вы верите! - вскричал Бражелон.
- Если ты со мной делишься...
- Разумеется.
- Я не вмешиваюсь в дела подобного рода, и ты это хорошо знаешь.
- Как! Даже для друга? Для сына?
- Вот именно. Если б ты был чужим, посторонним, я сказал бы тебе... я
бы ничего тебе не сказал... Не знаешь ли, как поживает Портос?
- Сударь! - воскликнул Рауль, сжимая руку д'Артаньяну. - Во имя друж-
бы, которую вы обещали моему отцу!
- Ах, черт! Я вижу, что ты серьезно заболел... - любопытством.
- Это не любопытство, это любовь.
- Поди ты! Вот еще важное слово. Если б ты был влюблен по-настоящему,
мой милый Рауль, это выглядело бы совсем по-иному.
- Что вы имеете в виду?
- Я хочу сказать, что, если бы ты был охвачен настоящей любовью, я
мог бы предполагать, что обращаюсь к твоему сердцу и ни к кому больше...
Ио это немыслимо.
- Поверьте же мне, я безумно люблю Луизу.
ДаАртаньян заглянул в самую глубину души Рауля.
- Немыслимо, повторяю тебе... Ты такой же, как все твои сверстники;
ты не влюблен, ты безумствуешь.
- Ну а если бы это было не так?
- Разумный человек никогда еще не мог повлиять на безумца, у которого
голова идет кругом. За свою жизнь я раз сто обжигался на этом. Ты бы
слушал меня, но не слышал; ты бы слышал меня, но не понял; ты бы понял
меня, но не последовал моему совету.
- Но попробуйте все же, прошу вас, попробуйте!
- Скажу больше: если бы я имел несчастье и впрямь что-то знать и был
бы настолько нечуток, чтобы поделиться с тобой тем, что знаю... Ведь ты
говоришь, что считаешь себя моим другом?
- Ода!
- Ну, так я бы с тобою рассорился. Ты бы никогда не простил мне, что
я разрушил твою иллюзию, как говорится, в любовных делах.
- Господин ДаАртаньян, вы знаете решительно все и оставляете меня в
замешательстве, в полном отчаянии, в агонии! Это ужасно!
- Та, та, та!
- Вам известно, что я никогда ни на что не жалуюсь. Но так как бог и
мой отец никогда не простили бы мне, если б я пустил себе пулю в лоб, то
я сейчас же уйду от вас и заставлю первого встречного рассказать мне то,
чего вы не желаете сообщить; я обвиню его в том, что он лжет...
- И убьешь его? Вот это чудесно! Пожалуйста! Мнето что за дело до
этого? Убивай, мой милый, убивай, если это может доставить тебе удо-
вольствие. Поступи как те, у кого болят зубы. Они говорят, обращаясь ко
мне: "О, как я страдаю! Я готов был бы грызть от боли железо". На это я
отвечаю им: "Ну и грызите, друзья, грызите! Вы и впрямь, пожалуй, изба-
витесь от гнилого зуба".
- Нет, я не стану никого убивать, сударь, - сказал Рауль с мрачным
видом.
- Ну да, вот вы, нынешние, обожаете подобные позы. Вы дадите себя
убить, не так ли? До чего ж это мило! Ты думаешь, я о тебе пожалею? О
нет, я без конца буду повторять в течение целого дня: "Что за ничтожная
дрянь этот сосунок Бражелон, что за глупец! Всю свою жизнь я потратил на
то, чтоб научить его как следует держать шпагу, а этот дурень дал себя
проткнуть, как цыпленка". Идите, Рауль, идите, дайте себя убить, друг
мой. Не знаю, кто обучал вас логике, но прокляни меня бог, как говорят
англичане, если этот субъект не зря получал от вашего отца деньги.
Рауль молча закрыл руками лицо и прошептал:
- Нет на свете друзей, нет, пет!
- Вот как! - сказал ДаАртаньян.
- Есть только насмешники и равнодушные.
- Вздор! Я не насмешник, хоть и чистокровный гасконец. И не равнодуш-
ный. Да если б я был равнодушным, я послал бы вас к черту уже четверть
часа тому назад, потому что человека, обезумевшего от радости, вы прев-
ратили бы в печального, а печального уморили бы насмерть. Неужели же,
молодой человек, вы хотите, чтобы я внушил вам отвращение к вашей милой
и научил вас проклинать женщин, тогда как они честь и счастье человечес-
кой жизни?
- Сударь, сообщите мне все, что вы знаете, и я буду благословлять вас
до конца моих дней!
- Ну, мой милый, неужто вы воображаете, что я набивал себе голову
всеми этими историями о столяре, о художнике, о лестнице и портрете и
еще сотней тысяч таких же басен. Да я ошалел бы от этого!
- Столяр! При чем тут столяр?
- Право, не знаю. Но мне рассказывали, что какой-то столяр продырявил
какой-то паркет.
- У Лавальер?
- Вот уж не знаю где.
- У короля?
- Если б это было у короля, то я так и пошел бы докладывать вам об
этом, верно?
- Но все-таки у кого же?
- Уже битый час я повторяю вам, что решительно ни о чем не осведом-
лен.
- Но художник! И этот портрет?..
- Говорят, что король заказал портрет одной из придворных дам.
- Лавальер?
- Э, да у тебя на устах это имя и ничего больше! Кто ж тебе говорит,
что это был портрет Лавальер?
- Но если речь идет не о ней, то почему вы предполагаете, что эго мо-
жет представлять для меня интерес?
- Я и не хочу, чтобы это представляло для тебя интерес. Ты спрашива-
ешь - я отвечаю. Ты хочешь знать скандальную хронику, я тебе выкладываю
ее. Извлеки из нее все, что сможешь.
Рауль в отчаянии схватился за голову.
- Можно от всего этого умереть!
- Ты уже говорил об этом.
- Да, вы правы.
И он сделал шаг с намерением удалиться.
- Куда ты? - спросил даАртаньян.
- К тому лицу, которое скажет мне правду.
- Кто это?
- Женщина.
- Мадемуазель де Лавальер собственной персоной, не так ли? - усмех-
нулся даАртаньян. - Чудесная мысль - ты жаждешь обрести утешенье, ты об-
ретешь его тотчас же. О себе она дурного не скажет, иди!
- Вы ошибаетесь, сударь, - ответил Рауль, - женщина, к которой я хочу
обратиться, скажет о ней много дурного.
- Держу пари, ты собираешься к Монтале!
- Да, к Монтале.
- Ах, приятельница? Женщина, которая по этой самой причине будет
сильно преувеличивать в ту или другую сторону. Не говорите с Монтале,
мой милый Рауль.
- Не разум вас наставляет, когда вы стремитесь не допустить меня к
Монтале.
- Да, сознаюсь, это так... И, в сущности говоря, к чему мне играть с
тобой, как кошка играет у, бедною мышью? Ты, право, беспокоишь меня. И
если я сейчас не хочу, чтобы ты говорил с Монтале, то лишь потому, что
ты разгласишь свою тайну и этой тайной воспользуются. Подожди, если мо-
жешь.
- Не могу.
- Тем хуже! Видишь ли, Рауль, если б меня осенила какая-нибудь счаст-
ливая мысль... Но она не осеняет меня.
- Позвольте мне, друг мой, лишь делиться с вами своими печалями и
предоставьте мне самостоятельно выпутываться из этой истории.
- Ах так! Дать тебе увязнуть в ней окончательно, вот ты чего захотел?
Садись к столу и возьми в руку перо.
- Зачем?
- Чтобы написать Монтале и попросить у нее свидания.
- Ах! - воскликнул Рауль, хватая перо.
Вдруг отворилась дверь, и мушкетер, подойдя к д'Артаньяну, произнес:
- Господин капитан, здесь мадемуазель де Монтале, которая желает пе-
реговорить с вами.
- Со мной? - пробормотал даАртаньян. - Пусть войдет, и я сразу увижу,
со мной ли хотела она говорить.
Хитрый капитан угадал. Монтале, войдя и увидев Рауля, вскрикнула:
- Сударь, сударь, вы тут! Простите, господин д'Артаньян.
- Охотно прощаю, сударыня, - сказал даАртаньян, - я знаю, я в таком
возрасте, что меня разыскивают только тогда, когда уж очень во мне нуж-
даются.
- Я искала господина де Бражелона, - ответила Монтале.
- Как это удачно совпало! Я вас также хотел повидать.
- Рауль, не желаете ли выйти с мадемуазель Монтале?
- Всем сердцем!
- Идите!
И он тихонько вывел Рауля из кабинета; затем, взяв Монтале за руку,
прошептал:
- Будьте доброй девушкой. Пощадите его, пощадите ее.
- Ах, - ответила она так же тихо, - не я буду с ним разговаривать. За
ним послала принцесса.
- Вот как, принцесса! - вскричал даАртаньян. - Не пройдет и часа, как
бедняжка поправится.
- Или умрет, - сказала Монтале с состраданием. - Прощайте, господин
даАртаньян!
И она побежала вслед за Раулем, который ожидал ее, стоя поодаль от
дверей, встревоженный и озадаченный этим диалогом, не предвещавшим ему
ничего хорошего.
XII
ДВЕ РЕВНОСТИ
Влюбленные нежны со всеми, кто имеет отношение к их любимым. Так
только Рауль остался наедине с Монтале, он с пылом поцеловал ее руку.
- Так, так, - грустно начала девушка. - Вы плохо помещаете капитал
своих поцелуев, дорогой господин Рауль, гарантирую, что они не принесут
вам процентов.
- Как?.. Что?.. Объясните мне, милая Ора...
- Вам все объяснит принцесса. К ней-то я вас и веду.
- Что это значит?
- Тише... и не бросайте на меня таких испуганных взглядов. Тут окна
имеют глаза, а стены - длинные уши. Будьте любезны больше не смотреть на
меня; будьте любезны очень громко говорить со мной о дожде, о прекрасной
погоде и о том, какие развлечения в Англии.
- Наконец...
- Ведь я предупреждала вас, что где-нибудь, я но знаю где, но где-ни-
будь у принцессы обязательно спрятано наблюдающее за нами око и подслу-
шивающее нас ухо. Поймите, что мне вовсе не хочется быть выгнанной вон
или попасть в тюрьму. Давайте говорить о погоде, повторяю еще раз, или
лучше уж помолчим.
Рауль сжал кулаки и пошел быстрее. Он придал себе вид безгранично
храброго человека - это верно, но то был храбрец, идущий на казнь. Мон-
тале, легкая и настороженная, шла впереди него.
Рауля сразу же ввели в кабинет принцессы.
"Пройдет целый день, и я ничего не узнаю, - подумал Рауль. - Де Гиш
пожалел меня, он сговорился с принцессой, и оба они, составив дружеский
заговор, отдаляют разрешение этого больного вопроса. Ах, почему я не
сталкиваюсь тут с откровенным врагом, например, с этой змеею Бардом? Он,
