него.
В самом деле, король вдруг перестал расхаживать по комнате и, устре-
мив на Сент-Эньяна разгневанный взгляд, произнес:
- А ты, де Сент-Эньян?
Де Сент-Эньян сделал движение, которое обозначало: "Что вы хотите
сказать, государь?"
- Да, ты оказался таким же дураком, как и я, не правда ли?
- Государь... - пролепетал де Сент-Эньян.
- Ты попался на эту грубую шутку?
- Государь, - заговорил де Сент-Эньян, начав дрожать всем телом, -
пусть ваше величество не гневается: вашему величеству известно, что жен-
щины существа несовершенные, созданные для зла; следовательно, требовать
от них добра невозможно.
Король, питавший глубокое уважение к своей личности и начинавший пос-
тигать искусство владеть своими страстями, которое он сохранил на всю
жизнь, - король понял, что роняет свое достоинство, проявляя столько го-
рячности по такому ничтожному поводу.
- Нет, - живо сказал он, - нет, ты ошибаешься, Сент-Эньян, я не сер-
жусь; я только восхищаюсь той ловкостью и смелостью, которые были обна-
ружены этими двумя девицами, а больше всего удивляюсь я тому, как глупо
положились мы на голос своего сердца, имея возможность разузнать все
подробности.
- О, сердце, государь, сердце! Этому органу следует предоставить
только его физические функции, отняв от него все функции моральные.
Признаюсь, увидев, что сердце вашего величества так сильно занято
этой...
- Занято? Мое сердце? Ум, может быть; что же касается сердца... то
оно.
Людовик снова заметил, что, желая прикрыть один фланг, он готов обна-
жить другой.
- Впрочем, - прибавил он, - мне не за что упрекать эту малютку. Я же
знал, что она любит другого.
- Виконта де Бражелона, да. Я ведь предупреждал ваше величество.
- Ты прав, но не ты был первый. Граф де Ла Фер просил у меня руки ма-
демуазель де Лавальер для своего сына. Ну, раз они любят друг друга, я
обвенчаю их, как только Бражелон вернется из Англии.
- Узнаю все великодушие короля.
- Довольно, Сент-Эньян, довольно об этом, - остановил его Людовик.
- Да, позабудем обиду, государь, - покорился придворный.
- К тому же это будет нетрудно, - отвечал король со вздохом.
- И для начала я напишу на всю эту троицу хорошенькую эпиграмму. Я
озаглавлю ее: "Наяда и Дрцада"! это доставит удовольствие принцессе.
- Действуй, Сент-Эньян, действуй, - прошептал король. - Ты прочитаешь
стихи, это меня развлечет. Все это пустяки, Сент-Эньян, пустяки, - при-
бавил король с видом человека, которому трудно дышать.
Когда король оправился и ему удалось придать своему лицу выражение
ангельского терпения, в дверь постучал камердинер.
Де Сент-Эньян почтительно отошел в сторону.
- Войдите, - сказал король.
Камердинер приоткрыл дверь.
- Что случилось? - спросил Людовик.
Камердинер показал записку, сложенную треугольником.
- Для его величества, - сказал он.
- От кого?
- Не знаю, письмо было передано одним из дежурных офицеров.
По знаку короля лакей подал письмо.
Король подошел к свече, вскрыл письмо, прочитал подпись и не мог
удержаться от восклицания.
Сент-Эньян, почтительно отошедший в сторону, тем не менее все видел и
слышал.
Он подбежал к королю.
Король отпустил лакея движением руки.
- Боже мой! - произнес король, читая письмо.
- Ваше величество нездоровы? - спросил Сент-Эньян.
- Нет, нет, Сент-Эньян; читай!
И король подал ему письмо.
Глаза де Сент-Эньяна жадно устремились к подписи.
- Лавальер! - воскликнул он. - О, государь!
- Читай, читай!
И Сент-Эньян прочел:
"Государь, простите мне мою назойливость, главное же, простите несоб-
людение этикета в этом письме; но оно кажется мне более спешным и более
неотложным, чем какая-нибудь депеша; итак, я позволяю себе обратиться с
письмом к вашему величеству.
Я вернулась к себе, разбитая горем и усталостью, государь, и умоляю
ваше величество дать мне аудиенцию, на которой я скажу моему королю всю
правду.
Луиза де Лавальер".
- Что скажешь? - спросил король, отбирая письмо от Сент-Эньяна, со-
вершенно озадаченного тем, что он прочитал.
- Что я скажут - повторил Сент-Эньян.
- Что ты об этом думаешь?
- Не знаю.
- А все-таки?
- Государь, малютка почуяла грозу и испугалась.
- Чего испугалась? - удивился Людовик.
- Гм. У вашего величества есть тысяча причин сердиться на автора или
на авторов этой злой шутки, а память вашего величества, обращенная в не-
добрую сторону, служит вечной угрозой для человека, проявившего неосто-
рожность.
- Я другого мнения.
- Король видит лучше меня.
- Вот что я вижу в этих строчках: горе, принуждение... Особенно если
вспомнить некоторые подробности сцены, разыгравшейся у принцессы... Сло-
вом...
Король не договорил.
- Словом, - подхватил Сент-Эньян, - ваше величество хотите дать ауди-
енцию. Вот что для меня ясно.
- Я сделаю больше, Сент-Эньян.
- Что именно, государь?
- Возьми плащ...
- Но, государь...
- Ты знаешь, где комната фрейлин принцессы?
- Конечно.
- И знаешь, как туда проникнуть?
- Нет, этого я не знаю.
- Но все-таки ты знаком там с кем-нибудь?
- Поистине, вы, государь, - источник счастливых мыслей.
- Ты кого-нибудь знаешь?
- Да.
- Кого же?
- Одного молодого человека, который в хороших отношениях с одной де-
вушкой.
- Фрейлиной?
- Да, фрейлиной, государь.
- Де Тонне-Шарант? - со смехом спросил Людовик.
- К несчастью, нет; с Монтале.
- Его зовут?
- Маликорн.
- И ты можешь положиться на него?
- Мне кажется, государь. У него, наверное, есть какой-нибудь ключ...
А если есть, он мне одолжит его... Я оказал ему одну услугу.
- Тем лучше. Идем!
- Я к услугам вашего величества.
Король накинул свой плащ на плечи де Сент-Эньяна, а сам надел его
плащ, и оба вышли в вестибюль.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I
ЧЕГО НЕ ПРЕДВИДЕЛИ НИ НАЯДА, НИ ДРИАДА
Де Сент-Эньян остановился на площадке лестницы, которая вела на ант-
ресоли к фрейлинам и во второй этаж к принцессе. Там он велел проходив-
шему лакею позвать Маликорна, который еще был у принца.
Через десять минут пришел Маликорн и стал внимательно всматриваться в
темноту.
Король отступил в дальний угол вестибюля. Наоборот, де Сент-Эньян
выступил вперед.
Выслушав его просьбу, Маликорн растерялся.
- Ого, - сказал он, - вы хотите, чтобы я провел вас в комнаты фрей-
лин?
- Да.
- Вы понимаете, что я не могу исполнить подобной просьбы, не зная це-
ли вашего визита.
- К несчастью, дорогой Маликорн, я лишен возможности дать вам ка-
кое-либо объяснение; вы должны довериться мне, как другу, оказавшему вам
услугу вчера, который просит, чтобы вы оказали ему услугу сегодня.
- Но ведь я, сударь, сказал вам, что мне было нужно: я просто не хо-
тел спать под открытым небом. Каждый честный человек может признаться в
этом, вы же ничего не сообщаете мне.
- Поверьте, дорогой Маликорн, - настаивал де СентЭньян, - что, если
бы мне было позволено, я объяснил бы вам все.
- В таком случае, сударь, я никак не могу дозволить вам войти к маде-
муазель де Монтале.
- Почему?
- Вам это известно лучше, чем кому-нибудь, потому что вы застали меня
на заборе, когда я открывал свое сердце мадемуазель де Монтале; согласи-
тесь, что моя любезность простиралась бы слишком далеко, если бы, ухажи-
вая за ней, я сам открыл бы дверь в ее комнату.
- Кто же вам сказал, что я прошу у вас ключ от ее комнаты?
- Тогда от чьей же?
- Она, кажется, живет не одна?
- Нет, не одна.
- Вместе с мадемуазель де Лавальер?
- Да; но у вас не может быть дела к мадемуазель де Лавальер, так же
как и к мадемуазель де Монтале; есть только два человека, которым я вру-
чил бы этот ключ: господину де Бражелону, если бы он попросил меня дать
его, и королю, если бы он приказал мне.
- В таком случае дайте мне этот ключ, сударь, я вам приказываю, -
произнес король, выступая из темноты и распахивая свой плащ. - Мадемуа-
зель де Монтале спустится к вам, а мы поднимемся к мадемуазель де Ла-
вальер; у нас дело только к ней.
- Король! - вскричал Маликорн, падая к ногам Людовика.
- Да, король, - отвечал с улыбкой Людовик, - который вам так же бла-
годарен за ваше сопротивление, как и за вашу капитуляцию. Вставайте, су-
дарь, и окажите нам услугу, которую мы просим от вас.
- Слушаю, государь, - сказал Маликорн, поднимаясь с колен.
- Попросите мадемуазель де Монтале спуститься, - приказал король, - и
ни слова о моем визите.
Маликорн поклонился в знак повиновения и стал подниматься по лестни-
це.
Однако король внезапно изменил решение и двинулся за ним так поспеш-
но, что хотя Маликорн поднялся уже до половины лестницы, Людовик однов-
ременно с ним дошел до комнаты фрейлин.
Он увидел через полуоткрытую дверь Лавальер, сидевшую в кресле, и в
другом углу комнаты Монтале, причесывающуюся перед зеркалом и вступившую
в переговоры с Маликорном.
Король быстро распахнул дверь и вошел. Монтале вскрикнула и, узнав
короля, убежала. Видя это, Лавальер тоже выпрямилась, но тотчас же снова
упала в кресло.
Король медленно подошел к ней.
- Вы хотели аудиенции, мадемуазель, - холодно начал он ей, - я готов
выслушать вас. Говорите.
Де Сент-Эньян, верный своей роли глухого, слепого и немого, поместил-
ся в углу подле двери на табурете, который точно нарочно был поставлен
для него. Спрятавшись за портьеру, он исполнял роль доброй сторожевой
собаки, охраняющей своего хозяина и не беспокоящей его.
Пришедшая в ужас при виде раздраженного короля, Лавальер встала во
второй раз и умоляюще взглянула на Людовика.
- Государь, - пробормотала она, - простите меня.
- За что же вас прощать, сударыня? - спросил Людовик XIV.
- Государь, я очень провинилась, больше того: я совершила преступле-
ние.
- Вы?
- Государь, я оскорбила ваше величество.
- Ни капельки, - отвечал Людовик XIV.
- Государь, умоляю вас, не говорите со мной так сурово. Я чувствую,
что я оскорбила вас, государь. Но я объясню вам, что это было сделано
мной не умышленно.
- Чем же, однако, сударыня, - слазал король, - вы оскорбили меня? Я
ничего не понимаю. Шуткой молодой девушки, шуткой совершенно наивной? Вы
посмеялись над легковерным молодым человеком: это вполне естественно;
каждая женщина на вашем месте подшутила бы точно так же.
- О ваше величество, вы уничтожаете меня этими словами.
- Почему же?
- Потому что, если бы шутка исходила от меня, она не была бы невин-
ной.
- Это все, что вы хотели сказать мне, прося у меня аудиенции?
И король сделал движение, как бы собираясь уйти.
Тогда Лавальер, шагнув к королю, отрывистым, прерывающимся голосом
воскликнула:
- Ваше величество слышали все?
- Что все?
- Все, что было сказано мной под королевским дубом?
- Я не проронил ни одного слова, мадемуазель.
- И, слушая меня, ваше величество могли подумать, что я злоупотребила
вашим легковерием?
- Да, легковерием, это вы правильно сказали.
- Разве вашему величеству неизвестно, что бедные девушки иногда быва-
ют вынуждены повиноваться чужой воле?
- Простите, я не могу понять, каким образом та воля, которая, по всей
вероятности, проявилась так свободно под королевским дубом, могла до та-
кой степени подчиниться чужой воле.
- О, но угроза, государь?
- Угроза?.. Кто вам грозил? Кто смел вам грозить?..
- Те, кто имеет на это право, государь.
- Я не признаю ни за кем права грозить в моем королевстве.
- Простите меня, государь, даже около вашего величества есть люди,
достаточно высокопоставленные, которые считают возможным погубить девуш-
ку без будущности, без состояния, не имеющую ничего, кроме доброго име-
ни.
- Как же они могут погубить ее?
