красивых дубов, чем в королевском парке.
Произнося эти слова, принцесса послала в сторону де Гиша взгляд, на
который тот не мог бы пожаловаться, как на предыдущий, еще сохранявший,
как мы сказали, оттенок некоторой небрежности, очень тягостной для его
любящего сердца.
- Я собирался рассказать вашему высочеству именно о Фонтенбло, -
подтвердил де Сент-Эньян, - потому что дриада, о которой идет речь, жи-
вет в парке замка его величества.
Действие началось; теперь ни для рассказчика, ни для слушателей отс-
тупления не было.
- Послушаем, - согласилась принцесса, - мне кажется, ваша повесть бу-
дет не только очаровательна, как народная сказка, но окажется еще и за-
нимательной, как вполне современная хроника.
- Я должен начать с начала, - сказал граф. - Итак, в Фонтенбло в од-
ной красивой хижине живут пастухи. Один из них называется Тирсис, и ему
принадлежат очень богатые владения, полученные им по наследству от роди-
телей. Тирсис молод и красив и слывет первым из пастухов в округе. Его
положительно можно назвать королем.
Раздался легкий одобрительный шепот, и де СентЭньян продолжал:
- Сила Тирсиса равняется его мудрости; на охоте никто не может сопер-
ничать с ним в ловкости, никто не проявляет столько мудрости в советах.
Управляет ли он конем на прекрасных равнинах своих владений, руководит
ли играми послушных ему пастухов, кажется, будто видишь бога Марса, пот-
рясающего копьем на полях Фракии, или, вернее, Аполлона, бога света,
рассыпающего над землей огненные стрелы.
Каждый поймет, что этот аллегорический портрет короля был неплохим
вступлением. Поэтому слушатели не остались равнодушны к нему и разрази-
лись громкими рукоплесканиями; не остался равнодушен и сам король, кото-
рый очень любил тонкую похвалу, но никогда не выражал неудовольствия и в
тех случаях, когда она бывала явно утрированной. Де Сент-Эньян говорил:
- Не только благодаря воинственным играм, сударыня, пастух Тирсис
стяжал себе славу короля пастухов.
- Пастухов Фонтенбло, - добавил король, улыбаясь принцессе.
- О, - воскликнула она, - Фонтенбло произвольно выбрано поэтом; я
сказала бы: пастухов всего мира.
Король забыл свою роль бесстрастного слушателя и поклонился.
- И достоинства этого короля пастухов блещут особенно ярко в обществе
красавиц, - продолжал де СентЭньян посреди льстивого шепота. - Ум у него
утонченный, а сердце чистое; он умеет сказать комплимент с необыкновен-
ной приятностью, он умеет любить со скромностью, которая обещает побеж-
денным счастливицам самую завидную участь. Все окружено тайной и трога-
тельным вниманием. Кто видел Тирсиса и слышал его, не может его не лю-
бить, а кто любит его и любим Тирсисом, тот обрел счастье.
Де Сент-Эньян сделал паузу; он смаковал сказанные им комплименты, и
как ни уродливо преувеличен был этот портрет, он все же некоторым понра-
вился, особенно тем, кто был искренне убежден в достоинствах пастуха
Тирсиса. Принцесса попросила рассказчика продолжать.
- У Тирсиса, - рассказывал граф, - был верный товарищ, или, вернее,
преданный слуга, которого зовут... Аминтас.
- Теперь нарисуйте нам портрет этого Аминтаса, - с лукавой улыбкой
перебила принцесса, - вы такой прекрасный художник, господин де
Сент-Эньян...
- Принцесса...
- Ах, граф, пожалуйста, не приносите в жертву этого бедного Аминтаса;
я никогда не прощу вам этого.
- Принцесса, Аминтас слишком ничтожен по сравнению с Тирсисом для то-
го, чтобы здесь возможна была какая-нибудь параллель. Некоторые друзья
похожи на тех слуг древности, которые просили заживо погребать себя у
ног своих господ. Место Аминтаса у ног Тирсиса; он ничего больше не про-
сит, и если иногда славный герой...
- Славный пастух, хотите вы сказать? - спросила принцесса, притворно
упрекая г-на де Сент-Эньяна.
- Ваше высочество правы, я ошибся, - отвечал придворный, - итак, если
пастух Тирсис делает иногда Аминтасу честь, называя его своим другом и
открывая ему сердце, то это исключительная милость, которую последний
принимает как несказанное блаженство.
- Все это, - перебила принцесса, - рисует нам полную преданность
Аминтаса Тирсису, но у нас ведь нет портрета Аминтаса. Граф, не льстите
ему, если угодно, нарисуйте его нам; я хочу видеть Аминтаса.
Де Сент-Эньян повиновался, низко поклонившись невестке его величест-
ва.
- Аминтас, - сказал он, - немного старше Тирсиса. этот пастух не
вполне обездолен природой; говорят даже что музы улыбнулись при его рож-
дении, как Геба улыбается молодости. Он не имеет притязания блистать;
ему только хочется быть любимые, и, может быть, если бы его узнали хоро-
шенько, он не оказался бы недостойным любви.
Эта последняя фраза, подкрепленная убийственным взглядом, была обра-
щена прямо к мадемуазель де ТоннеШарант, которая, не дрогнув, выдержала
атаку.
Однако скромность и тонкость намека произвели хорошее впечатление;
Аминтас пожал его плоды в виде рукоплесканий; даже голова самого Тирсиса
благожелательно кивнула в знак согласия.
- Однажды вечером, - продолжал де Сент-Эньян, - Тирсис и Аминтас про-
гуливались по лесу, разговаривая о своих любовных страданиях. Заметьте,
сударыни, что это уже рассказ дриады; ибо как иначе можно было узнать
то, о чем беседовали Тирсис и Аминтас, двое самых скромных и сдержанных
пастухов на земле? Итак, они вошли в самую густую часть леса с целью уе-
диниться и без помехи поверить друг другу свои горести, как вдруг звуки
голосов поразили их слух.
- Ах, ах! - раздались восклицания. - Это очень интересно.
Тут принцесса, подобно бдительному генералу, делающему смотр своей
армии, взглядом заставила подтянуться Монтале и де Тонне-Шарант, которые
уже изнемогали под бременем этих слишком прозрачных намеков.
- Эти мелодичные голоса, - опять начал де Сент-Эньян, - принадлежали
нескольким пастушкам, которые, в свою очередь, желали насладиться све-
жестью леса и, зная, что эта часть его уединенна, почти недоступна, соб-
рались там, чтобы обменяться мыслями об овчарне.
Громкий взрыв хохота, еле заметная улыбка короля, взглянувшего на де
Тонне-Шарант, - таков был результат последней фразы де Сент-Эньяна.
- Дриада уверяет, - продолжал де Сент-Эньян, - что пастушек было три
и что все они были молоды и красивы.
- Их звали? - спокойно произнесла принцесса.
- Как их звали? - переспросил де Сент-Эньян, как будто возмущенный
этой нескромностью.
- Ну да. Своих пастухов вы назвали Тирсис и Амитас; назовите же
как-нибудь пастушек.
- О, принцесса, я не сочинитель, не трувер, как говорили когда-то; я
просто пересказываю то, что сообщила дриада.
- Как же ваша дриада называла этих пастушек? Какая у вас непослушная
память. Разве эта дриада в ссоре с богиней Мнемозиной?
- Принцесса, этих пастушек... но помните, что разоблачать имена жен-
щин - преступление!
- За которое женщина прощает вас, граф, при условии, чтобы вы открыли
нам имена пастушек.
- Они назывались: Филис, Амарилис и Галатея.
- Наконец-то! Стоило ожидать так долго, чтобы вы их назвали, - сказа-
ла принцесса, - это очаровательные имена. Теперь их портреты?
Де Сент-Эньян снова поморщился.
- О, пожалуйста, граф, по порядку! - попросила принцесса. - Не правда
ли, государь, нам нужны портреты пастушек?
Король, ожидавший этой настойчивости и уже ощущавший некоторую трево-
гу, не счел нужным дразнить такую опасную допросчику. Кроме того, он ду-
мал, что де Сент-Эньян, рисуя портреты, сумеет найти несколько тонких
штрихов, и они произведут благоприятное впечатление на ту слушательницу,
которую его величеству хотелось пленить. С такой надеждой и с такими
опасениями Людовик разрешил де Сент-Эньяну набросать портреты пастушек
Филис, Амарилис и Галатеи.
- Хорошо, - согласился де Сент-Эньян с видом человека решившегося.
И он начал.
XXXVIII
ОКОНЧАНИЕ РАССКАЗА НАЯДЫ И ДРИАДЫ
- Филис, - вздохнул де Сент-Эньян, бросая вызывающий взгляд на Монта-
ле с видом учителя фехтования, который предлагает достойному противнику
занять оборонительную позицию, - Филис не брюнетка и не блондинка, не
велика ростом и не мала, не холодна и не восторженна; несмотря на то,
что она пастушка, Филис умна, как принцесса, и кокетлива, как демон.
Зрение у нее превосходное, и сердце желает завладеть всем, что охва-
тывает ее взгляд. Она похожа на птичку, которая вечно щебечет и то спус-
кается на лужайку, то гоняется за бабочкой, то садится на верхушку дере-
ва и шлет оттуда вызов всем птицеловам, как бы приглашая их либо влезть
на дерево, чтобы поймать ее руками, либо заманить на землю, в свои сети.
Портрет был до того верен, что все глаза обратились на Монтале, кото-
рая внимательно слушала г-на де СентЭньяна, точно речь шла о ком-то со-
вершенно постороннем.
- Это все, господин де Сент-Эньян? - спросила принцесса.
- Это только эскиз, ваше высочество. О Филис можно было бы сказать
еще многое. Но боюсь истощить терпение вашего высочества или оскорбить
скромность пастушки, а потому перехожу к ее подруге Амарилис.
- Хорошо, - согласилась принцесса, - переходите к Амарилис, господин
де Сент-Эньян, мы вас слушаем.
- Амарилис самая старшая из троих, и, однако, поспешил прибавить де
Сент-Эньян, - этой зрелой особе еще нет двадцати лет.
Брови мадемуазель де Тонне-Шарант, которые нахмурились было в начале
рассказа де Сент-Эньяна, разгладились, и она улыбнулась.
- Она высока, у нее роскошные волосы, причесанные как у греческих
статуй, походка у нее величественная, движения горды, так что она скорее
похожа на богиню, чем на простую смертную, и больше всего на Диануохот-
ницу, с той только разницей, что жестокая пастушка, похитив однажды кол-
чан Амура, когда этот бедный малютка спал в розовом кусте, теперь нап-
равляет свои стрелы не в обитателей леса, а безжалостно пускает их во
всех бедных пастухов, приближающихся к ней на расстояние выстрела и
взгляда.
- О, какая злая пастушка! - сказала принцесса. - Неужели она никогда
не уколется ни одной из стрел, так безжалостно рассыпаемых ею направо и
налево?
- Все пастухи надеются на это, - вздохнул де СентЭньян.
- Особенно пастух Аминтас, не правда ли? - улыбнулась принцесса.
- Пастух Аминтас так робок, - продолжал де СентЭньян с самым смирен-
ным видом, - что если в нем и живет эта надежда, то он никому ее не по-
веряет и хранит ее в самой глубине своего сердца.
Одобрительный шепот был ответом на эту характеристику пастуха.
- А Галатея? - спросила принцесса. - Я с нетерпением ожидаю, когда
ваша искусная рука кончит портрет, не дописанный Вергилием.
- Принцесса, - отвечал де Сент-Эньян, - ваш покорный слуга ничтожен
как поэт по сравнению с великим Вергилием Мароном, тем не менее, обод-
ренный вашим приказанием, я приложу все старания.
- Мы слушаем, - повторила принцесса.
Сент-Эньян выставил ногу, поднял руку и заговорил:
- Белая, как молоко, золотистая, как колос, она разливает в воздухе
аромат своих белокурых волос. И тогда спрашиваешь себя, не красавица ли
это Европа, которая внушила любовь Юпитеру, играя с подругами на цвету-
щем лугу. Из ее глаз, голубых, как небесная лазурь в самые прекрасные
летние дни, струится нежное пламя; мечтательность питает его, любовь
расточает. Когда она хмурит брови или склоняет лицо к земле, солнце в
знак печали закрывайся облаком.
Зато, когда она улыбается, вся природа оживает и замолкщие на мгнове-
ние птицы вновь - начинают распевать свои песни среди ветвей.
- Галатея, - так заключил де Сент-Эньян, - наиболее достойна обожания
всего мира: и если когда-нибудь она подарит кому-нибудь свое сердце,
счастлив будет смертный, которого ее девственная любовь пожелает превра-
тить в божество.
Принцесса, слушая это описание, как и все, лишь одобряла самые поэти-
