Людовик взял в руку повод; офицер держал ему стремя, не сходя с сед-
ла, и тихим голосом спросил приказаний его величества.
- Поезжайте за мной!
Офицер пустил свою лошадь рысью за Людовиком XIV. Так они добрались
до моста.
Когда они переехали через Луару, король повернулся к своему спутнику:
- Поезжайте вперед, все прямо, пока не заметите кареты. Увидев ее,
возвращайтесь известить меня. Я буду ждать вас здесь.
- Не соблаговолит ли ваше величество сообщить мне приметы этого эки-
пажа?
- В нем приедут две дамы. Возможно, что с ними будут горничные.
- Ваше величество, я не хотел бы ошибиться. Нет ли еще каких-нибудь
особенностей?
- На карете, вероятно, будет герб кардинала.
- Этого мне достаточно, - сказал офицер, знавший теперь точно, кого
он должен искать.
Он поскакал в указанную сторону. Не проехал он и пятисот шагов, как
увидел за пригорком четырех, мулов и карету.
За первой каретой следовала другая.
Достаточно было офицеру взглянуть на них, чтобы убедиться, что это те
самые экипажи, которые ему поручено было отыскать.
Он тотчас повернул назад и, подъехав к королю, доложил:
- Ваше величество, экипажи близко. В одном две дамы со своими служан-
ками, а в другом лакеи, провизия и поклажа.
- Хорошо, хорошо, - взволнованно отвечал король. - Поезжайте, прошу
вас, и скажите этим дамам, что придворный кавалер желает засвиде-
тельствовать им свое почтение.
Офицер поскакал галопом.
- Черт возьми! - ворчал он, погоняя лошадь. - Вот новая должность, и,
надеюсь, почетная! Я жаловался на свое ничтожество - и вдруг стал на-
персником короля. Я - мушкетер! Можно лопнуть от гордости.
Он подъехал к карете и выполнил поручение, как учтивый и искусный
посредник.
Действительно, в карете сидели две дамы: одна - замечательная краса-
вица, хотя и несколько худощавая; другая - менее красивая, но чрезвычай-
но живая и грациозная. Легкие морщинки на лбу указывали на ее сильную
волю. Проницательный взгляд ее живых глаз был красноречивее всех любез-
ных слов, общепринятых в те времена.
ДаАртаньян обратился ко второй, и не ошибся, хотя первая, как мы ска-
зали, была гораздо красивее.
- Сударыня, - поклонился он, - я лейтенант королевских мушкетеров.
Здесь, на дороге, вас ждет один кавалер, желающий засвидетельствовать
вам свое почтение.
При этих словах черноглазая дама вскрикнула от радости, выглянула в
дверцу кареты и, видя, что король скачет к ним навстречу, протянула к
нему руки с возгласом:
- Ах, дорогой государь!
Слезы брызнули из ее глаз.
Кучер остановил лошадей, горничные в смущении встали, а другая дама
слегка поклонилась и улыбнулась той насмешливой улыбкой, какую вызывает
ревность на уста женщины.
- Мария, милая Мария! - вскричал король, схватив руки дамы с черными
глазами.
Он сам отворил тяжелую дверцу кареты и с таким пылом помог даме вый-
ти, что она очутилась в его объятиях, прежде чем ступила на землю.
Лейтенант, стоявший по другую сторону кареты, все видел и слышал, не
будучи, однако, никем замечен.
Король взял Марию Манчини под руку и подал кучерам и лакеям знак,
чтобы они ехали дальше.
Было около шести часов утра. Дорога была очаровательна. На деревьях
со свежею, едва распускавшеюся зеленью, точно алмазные капли, блестела
утренняя роса. Ласточки, недавно вернувшиеся с юга, грациозно кружились
над водой; ароматный ветерок пролетал по дороге и рябил гладкую поверх-
ность реки. Вся эта красота, благоухание цветов, вздохи земли опьяняли
влюбленных. Они шли рядом, тесно прижавшись друг к другу, глядя друг
другу в глаза, держась за руки; они двигались медленно, не начиная раз-
говора: слишком много хотелось им сказать.
Офицер заметил, что брошенная королем лошадь не стоит на месте и бес-
покоит Марию Манчини. Он воспользовался этим предлогом, подошел ближе к
влюбленным и взял лошадь под уздцы; став между обеими лошадьми и удержи-
вая их за поводья, он не упустил ни одного слова, ни одного движения
влюбленных.
Первой заговорила Мария.
- Ах, ваше величество, - сказала она, - вы не покидаете меня!
- О нет... - отвечал король. - Вы видите, Мария!
- А мне часто говорили, что, если нас разлучат, вы тотчас забудете
меня.
- Милая Мария, неужели вы только сегодня заметили, что мы окружены
людьми, которым выгодно нас обманывать?
- Но, однако... ваше величество... Это путешествие, этот союз с Испа-
нией!.. Вас женят!
Людовик опустил голову.
Офицер увидел, как, словно кинжал, выхваченный из ножен, сверкнули
глаза Марии Манчини.
- И вы ничего не сделали для нашей любви? - спросила она, помолчав
минуту.
- Ах, Мария! Как можете вы думать это! Я на коленях молил свою мать.
Я сказал ей, что все мое счастье в вас! Я даже грозил...
- И что же? - живо спросила она.
- Королева написала в Рим, и ей ответили, что брак между нами не бу-
дет считаться действительным и папа расторгнет его. Увидев наконец, что
нет никакой надежды, я просил, по крайней мере, отсрочить мою свадьбу с
инфантой.
- Однако вы уже в дороге и спешите навстречу невесте.
- Что ж делать? На мои просьбы, мольбы, слезы мне отвечали госу-
дарственными соображениями.
- И что же?
- Что же?.. Что делать, когда столько людей соединилось против меня!
Мария, в свою очередь, опустила голову.
- Значит, я должна навсегда проститься с вами! - промолвила она. - Вы
знаете, что меня удаляют... отправляют в ссылку. Мало этого, вы знаете,
меня хотя! выдать замуж!
Людовик побледнел и приложил руку к сердцу.
- Если бы дело шло только о моей жизни - меня так измучили, что я,
вероятно, покорилась бы; но я думала, что дело идет о вашей жизни, и по-
тому сопротивлялась, надеясь сохранить вам себя, ваше достояние...
- Да, мое достояние, мое сокровище! - прошептал король, пожалуй, ско-
рее любезно, чем страстно.
- Кардинал уступил бы, - сказала Мария, - если бы вы обратились к не-
му и настоятельно потребовали его согласия. Кардинал назвал бы короля
своим племянником, понимаете вы? Ради этого он решился бы на все, даже
на войну! Уверенный, что он один будет править, воспитав короля и дав
ему в жены свою племянницу, кардинал поборол бы всех противников, опро-
кинул бы все препятствия. Ах, ваше величество, я отвечаю вам за это!
Ведь я женщина и очень проницательна во всем, что касается любви.
Ее слова производили на короля странное воздействие. Они не возбужда-
ли его страсть, а охлаждали ее. Он замедлил шаги и проговорил поспешно:
- Что ж делать? Все против нас!
- Кроме вашей воли, не так ли, ваше величество?
- Ах, боже мой! - вздохнул король, покраснев. - Разве у меня есть во-
ля?
- О! - с горечью прошептала Мария Манчини, оскорбленная его ответом.
- У короля одна воля: та, которую ему диктует политика, та, которую
предписывает ему польза государства.
- О, так вы не любите! - вскричала Мария Манчини. - Если бы вы любили
меня, у вас была бы воля.
При этих словах Мария подняла глаза на своего возлюбленного и увиде-
ла, что он бледен и расстроен, как изгнанник, навсегда расстающийся с
родиной.
- Обвиняйте меня, - воскликнул король, - только не говорите, что я не
люблю вас.
Они долго молчали после этих слов, которые молодой король произнес с
глубоким и искренним чувством.
- Я не могу себе представить, - заговорила Мария, делая последнюю по-
пытку, - что завтра и послезавтра я не увижу вашего величества. Не могу
представить, что мне придется вести печальную жизнь вдали от Парижа, что
губы старика, чуждого мне, будут прикасаться к той руке, которую теперь
держите вы. Нет, нет, не могу думать об этом; сердце мое разрывается от
отчаяния...
И действительно, Мария зарыдала.
Растроганный король поднес платок к губам и подавил глухой стон.
- Смотрите, - продолжала она, - кареты остановились, сестра ждет ме-
ня. Настала решительная минута. То, что вы скажете теперь, определит всю
нашу жизнь... Ах, ваше величество! Вы хотите, чтобы я потеряла вас! Вы
хотите, Луи, чтобы та, которой вы сказали: "Я люблю тебя", принадлежала
другому, а не своему королю, не своему владыке, не своему любимому? Ах,
Луи, будьте мужественны, одно слово, только одно... Произнесите: "Я хо-
чу! - и жизнь моя сольется с вашей, сердце мое будет вашим...
Король не отвечал.
Мария взглянула на него, как Дидона на Энея в полях Элизиума, с гне-
вом и презрением.
- Прощайте же, - сказала она. - Прощай, жизнь, прощай, любовь, про-
щай, небо!
И она сделала шаг в сторону. Король остановил ее, схватил ее руку и
прижал к губам. Отчаяние взяло верх над его решимостью: он уронил горя-
чую слезу на прелестную ручку. Мария вздрогнула, как будто эта слеза
действительно ее обожгла.
Она увидела влажные глаза короля, его бледное лицо, его сжатые губы и
воскликнула с непередаваемым выражением:
- Ах, ваше величество, вы король, вы плачете, а я уезжаю!
Вместо ответа король закрыл лицо платком.
У офицера вырвался такой громкий вздох, что обе лошади испугались.
Разгневанная Мария Манчини отвернулась от короля, бросилась в карету
и крикнула кучеру:
- Поезжай! Скорей! Скорей!
Кучер повиновался, ударил по лошадям, и тяжелая карета покачнулась на
скрипучих осях. Король Франции остался один, в раздумье, в отчаянии, не
смея взглянуть ни вперед, ни назад.
XIV
КОРОЛЬ И ЛЕЙТЕНАНТ ОБНАРУЖИВАЮТ ХОРОШУЮ ПАМЯТЬ
Король, как все влюбленные в мире, долго и пристально смотрел в ту
сторону, где исчезла карета, уносившая его возлюбленную; сто раз он обо-
рачивался и наконец, успокоив немного волнение сердца и мыслей, вспом-
нил, что он не один.
Офицер все еще держал лошадей под уздцы, все еще надеялся, что король
изменит свое решение.
"Есть еще возможность, - думал он, - остановить карету: стоит только
сесть на коня и догнать ее".
Но лейтенант мушкетеров обладал слишком смелой и богатой фантазией;
она далеко оставляла за собою воображение короля, которое никак не могло
возвыситься до такого полета.
Он просто подошел к офицеру и печальным голосом произнес:
- Все кончено... Едем!
Офицер, подражая его движениям, его медлительности и грусти, медленно
и печально сел на лошадь.
Король поскакал. Офицер последовал за ним.
На мосту Людовик обернулся в последний раз. Офицер, терпеливый, как
бог, у которого позади и впереди вечность, все еще надеялся, что к коро-
лю вернется энергия. Но тщетно. Людовик выехал на улицу, ведущую к зам-
ку, и к семи часам вернулся во дворец.
Когда король вошел в свои комнаты и офицер заметил (он все замечал!),
что в окне кардинала приподнялась штора, он глубоко вздохнул, как чело-
век, с которого снимают тяжкие оковы, и сказал вполголоса:
- Ну, брат, теперь уж кончено!
Король позвал приближенного.
- Я никого не принимаю до двух часов, вы слышите?
- Ваше величество, - ответил приближенный, - вас хотел видеть...
- Кто?
- Лейтенант ваших мушкетеров.
- Хорошо! Впустите его!
Офицер вошел.
По знаку, данному королем, приближенный и слуга удалились из комнаты.
Людовик проводил их взглядом: когда они затворили за собою дверь и
портьера опустилась за ними, он сказал:
- Вы своим появлением напоминаете мне, что я забыл предписать вам
молчание.
- Ах, ваше величество, вы напрасно утруждаете себя таким приказанием.
Видно, что вы не знаете меня!
- Да, господин лейтенант, вы правы. Я знаю, что вы умеете молчать; но
я ведь не предупреждал вас.
Офицер поклонился.
- Не будет ли еще каких-нибудь приказаний, ваше величество? - спросил
он.
- Нет, можете идти.
- Не разрешите ли мне остаться и сказать несколько слов вашему вели-
честву?
- Что вы желаете сказать? Говорите!
- Я хочу поговорить о деле, весьма ничтожном для вашего величества,
но чрезвычайно важном для меня. Простите, что я осмеливаюсь беспокоить
