- Да, милорд. Но я написал ему письмо.
- Ты обстоятельно изложил в нем мое положение и мои желания?
- О да! - отвечал Парри с печальной улыбкой. - Я описал все и точно
изложил вашу мысль...
- И что же, Парри?
- Генерал вернул мне письмо через своего адъютанта и передал мне, что
велит арестовать меня, если я еще хоть день пробуду в тех местах, где он
командует.
- Арестовать! - прошептал молодой человек. - Арестовать!.. Тебя...
самого верного из моих слуг!
- Да, милорд!
- И ты подписал письмо своим именем, Парри?
- Полностью, милорд. Адъютант знавал меня в СентДжемсе и, - прибавил
старик с глубоким вздохом, - в Уайт-Холле!
Молодой человек опустил голову и печально задумался.
- Да, так поступил Монк при посторонних, - сказал он, пытаясь обма-
нуть самого себя. - Но наедине... что он сделал? Говори.
- Увы, милорд, - отвечал Парри, - он прислал четырех всадников, и они
дали мне лошадь, на которой я приехал сюда, как вы изволили видеть.
Всадники доставили меня галопом до небольшой пристани Тенби, там скорее
бросили, чем посадили, в рыбачью лодку, которая отправлялась во Францию,
в Бретань, и вот - я здесь!
- О! - прошептал молодой человек, конвульсивно прижимая руку к груди,
чтобы из нее не вырвался стон. - И больше ничего, Парри?
- Ничего, милорд.
После этого немногословного ответа Парри наступило продолжительное
молчание. Слышен был только стук каблуков незнакомца, в бешенстве шагав-
шего по паркету.
Старик хотел переменить разговор, пробуждавший слишком мрачные мысли.
- Милорд, - спросил он, - что это за шум в городе? Что это за люди
кричат: "Да здравствует король!"? О каком короле идет речь? И почему та-
кая иллюминация?
- Ах, Парри, ты не знаешь, - иронически ответил молодой человек. -
Французский король посетил сей добрый город Блуа; все эти золоченые сед-
ла, все трубные звуки в его честь; шпаги всех этих дворян принадлежат
ему. Его мать едет перед ним в карете, роскошно украшенной золотом и се-
ребром. Счастливая мать! Министр собирает для него миллионы и везет его
к богатой невесте. Вот отчего радуется весь этот народ, любит своего ко-
роля, встречает его восторженными гласами, кричит: "Да здравствует ко-
роль! Да здравствует король!"
- Хорошо, хорошо, милорд, - сказал Парри, еще лее смущенный такими
словами.
- Ты знаешь, - продолжал незнакомец, - что время этого праздника в
честь короля Людовика четырнадцатого моя мать и моя сестра сидят без де-
нег, хлеба. Ты знаешь, что через две недели, когда всей Европе станет
известно то, что ты рассказал мне сейчас, я буду обесчещен и осмеян...
Парри!.. Бывали ли примеры, чтобы человек моего звания был принужден...
- Милорд, умоляю вас...
- Ты прав, Парри, я жалкий трус, и если я сам ничего не делаю для се-
бя, то кто поможет мне? Нет, нет, Парри, у меня есть руки... есть шпа-
га...
И, с силой ударив себя по руке, он снял со стены шпагу.
- Что вы хотите сделать, милорд?
- Что я хочу сделать, Парри? То, что все делают в моем семействе. Моя
мать живет общественным подаянием; сестра моя собирает милостыню для ма-
тери; где-то у меня есть еще братья, которые тоже питаются милостыней. И
я, старший в роде, тоже примусь, подражая им, собирать подаяние.
С этими словами, перешедшими в жуткий нервный смех, молодой человек
пристегнул шпагу, взял шляпу с сундука, набросил на плечи черный плащ,
который он носил в пути, и, пожав обе руки старику, смотревшему на него
с тревогой, попросил:
- Добрый мой Парри, прикажи затопить камин, ешь, пей, спи, будь
счастлив. Будем счастливы, мой верный, мой единственный друг! Мы богаты,
как короли.
Он ударил рукой по мешку с деньгами, тяжело упавшему на пол, и разра-
зился зловещим хохотом, испугавшим несчастного Парри.
Пока все в доме кричали, пели и готовились принимать путешественников
и их лакеев, незнакомец потихоньку вышел через залу и на улицу и исчез
из глаз старика, смотревшего в окно.
VIII
КАКИМ БЫЛ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ЛЮДОВИК ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ В ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА
Въезд Людовика XIV в Блуа, как видно из нашего рассказа, был очень
шумен и блестящ, и молодой король остался им вполне доволен.
Доехав до ворот замка, король увидел герцога Гастона Орлеанского, ок-
руженного своими телохранителями и дворянами. Лицо его высочества, вели-
чественное от природы, выражало при этих торжественных обстоятельствах
еще больше величия и достоинства.
Герцогиня Орлеанская в парадном туалете ждала на балконе приезда сво-
его племянника. Во всех окнах старого замка, в обыкновенные дни пустын-
ного и печального, видны были дамы и факелы.
Под звуки барабанов, труб и радостные клики вступил молодой король в
тот замок, где Генрих III семьдесят два года тому назад призвал себе на
помощь убийство и измену, чтобы удержать корону, которая уже падала с
его головы и переходила в другой род.
Все, налюбовавшись молодым королем, таким красивым, привлекательным и
благородным, искали другого короля Франции - короля совсем в ином роде,
- старого, бледного, согбенного, имя которого было: кардинал Мазарини.
Людовик в эти годы был одарен всеми качествами образцового дворянина.
Светло-голубые глаза его приветливо блестели; но самые опытные физионо-
мисты, исследователи душ, погрузив в них взгляд, если бы подданным было
дано выдерживать взгляд короля, не могли решить, что таится за этой при-
ветливостью. В глазах короля было столько же глубины, сколько в небесной
лазури или в том гигантском зеркале, которое Средиземное море подставля-
ет кораблям и в котором небо любит отражать то бури, то звезды.
Король был невысокого роста, едва ли пяти футов и двух дюймов; но его
молодость смягчала этот недостаток, к тому же возмещавшийся благо-
родством и замечательной ловкостью движений.
Впрочем, Людовик был король, а быть королем в эту эпоху традиционного
почтения и преданности значило много. Но до той минуты его довольно ред-
ко и скупо показывали народу. Его видели всегда рядом с матерью, женщи-
ной высокого роста, и кардиналом, человеком тоже очень представительным.
И потому многие говорили:
- Король ниже кардинала!
Несмотря на такие замечания, раздававшиеся главным образом в столице,
жители Блуа встретили молодого монарха как полубога; а герцог и герцоги-
ня Орлеанские, его дядя и тетка, приняли его почти как короля.
Надо, однако, сказать, что, когда король Людовик XIV увидел в прием-
ной зале одинаковые кресла для себя, для матери, для кардинала, для тет-
ки и дяди, он покраснел от гнева и окинул взглядом присутствующих, желая
узнать по их лицам, не с умыслом ли нанесено ему такое оскорбление. Но,
не заметив ничего на бесстрастном лице кардинала, на лице матери и на
лицах остальных, он покорился необходимости и сел, поспешив занять место
прежде других.
Дворяне и дамы были представлены их величествам и кардиналу.
Король обратил внимание, что ни мать его, ни он сам не слышали ранее
почти ни одного имени из тех, что им сейчас называли, в то время как
кардинал, напротив, пользуясь своей необычайной памятью и всегдашней на-
ходчивостью, заводил с каждым разговор о его землях, о его предках и де-
тях, припомнив даже имена некоторых из них, что приводило в полное вос-
хищение сих, полных собственного достоинства, уездных дворян и утвержда-
ло их во мнении, что именно кардинал является истинным и единственным
владыкой, знающим своих подданных, по той Самой причине, что ведь у
солнца нет же соперника, ибо оно одно согревает и освещает.
Молодой король, давно уже направив свое вдумчивое внимание на при-
сутствующих, продолжал, таким образом, незаметно изучать их и рассматри-
вал, стараясь разгадать их скрытое выражение, все эти лица, показавшиеся
ему сначала самыми что ни на есть ничтожными и банальными.
Пригласили к столу. Король, не решавшийся заявить о своем голоде,
ждал ужина с нетерпением. На этот раз ему были оказаны все почести, если
не его званию, то, по крайней мере, его желудку.
Кардинал едва прикоснулся бледными губами к бульону, поданному в зо-
лотой чашке. Всемогущий министр, отнявший у вдовствующей королевы ее ре-
гентство и у короля - его королевскую власть, не мог добыть у природы
здорового желудка.
Анна Австрийская, в то время уже больная раком, который позже, лет
через восемь, свел ее в могилу, ела не лучше Мазарини.
Герцог Орлеанский, ошеломленный важным событием, совершавшимся в его
провинциальной жизни, совсем не мог есть.
Только одна герцогиня Орлеанская, как истая уроженка Лотарингии, не
отставала от короля.
Людовик XIV без ее участия должен был бы есть совершенно один; поэто-
му он был очень благодарен и тетке своей, и ее дворецкому господину де
Сен-Реми, который действительно на этот раз отличился.
По окончании ужина по знаку кардинала Мазарини король встал. Тетка
пригласила его пройтись вдоль рядов собравшихся гостей.
Дамы заметили, - есть вещи, так же хорошо замечаемые дамами как Блуа,
так и Парижа, - что у Людовика XIV взгляд быстрый и смелый, обещавший
красавицам отличного ценителя. Мужчины, со своей стороны, отметили, что
юный король горд и надменен и любит заставлять опускать глаза тех, кто
смотрит на него слишком долго или пристально, а это предвещало будущего
владыку.
Людовик XIV обошел уже треть гостей, как вдруг слух его поразило имя,
которое произнес кардинал, разговаривавший с герцогом.
Это было женское имя.
Едва прозвучало это имя, как Людовик XIV уже ничего не стал слушать
и, пренебрегши людьми, которые ждали его взгляда, поспешил окончить об-
ход собрания и дойти до конца залы.
Герцог, как ловкий царедворец, справился у кардинала о здоровье его
племянниц. Лет шесть тому назад к кардиналу приехали из Италии три пле-
мянницы: Гортензия, Олимпия и Мария Манчини.
Герцог выражал сожаление, что не имеет счастье принять их вместе с
дядюшкой. Они, вероятно, выросли, похорошели, стали еще грациознее с тех
пор, как герцог их видел в последний раз.
Короля сразу поразила разница в голосах обоих его собеседников. Гер-
цог говорил спокойным, естественным голосом; кардинал, напротив, отвечал
ему, против обыкновения, громко, сильно возвысив голос.
Казалось, он хотел, чтобы его голос долетел до человека, находящегося
на большом расстоянии.
- Ваше высочество, - сказал он, - племянницы еще должны закончить об-
разование. У них есть свои обязанности. Они должны привыкнуть к своему
положению. Жизнь при блестящем и молодом дворе отвлекала бы их.
Людовик, услышав отзыв о своем дворе, печально улыбнулся. Двор был
молод, это правда, но скупость кардинала мешала ему быть блестящим.
- Однако, - возразил герцог, - не намерены же вы отдать их в монас-
тырь или сделать из них простых горожанок?
- Совсем нет, - отвечал кардинал, стараясь придать своему сладкому,
бархатному итальянскому произношению больше остроты и звучности. - Сов-
сем нет! Я непременно хочу выдать их замуж, и как можно лучше.
- В женихах не будет недостатка, - сказал герцог простодушно, как ку-
пец, поздравляющий своего собрата.
- Надеюсь, ваше высочество, потому что бог наделил невест грацией,
умом и красотой.
Во время этого разговора король Людовик XIV, в сопровождении герцоги-
ни Орлеанской, продолжал обходить собравшихся.
- Вот мадемуазель Арну, - говорила герцогиня, представляя его - вели-
честву толстую блондинку двадцати двух лет, которую на сельском праздни-
ке можно было бы принять за разряженную крестьянку. - Мадемуазель Арну -
дочь моей учительницы музыки.
Король улыбнулся: герцогиня никогда не могла сыграть и четырех нот,
не сфальшивив.
- Вот Ора де Монтале, - продолжала герцогиня, - благонравная и испол-
нительная фрейлина.
На этот раз засмеялся не король, а представляемая девушка; в первый
раз услышала она такой отзыв из уст герцогини, не любившей ее баловать.
