сы и ландыши. По обе стороны стола сидели две девушки.
Держали они себя довольно странно: их можно было принять за пансионе-
рок, бежавших из монастыря. Одна, положив локти на стол, старательно вы-
водила буквы на роскошной голландской бумаге; другая, стоя на коленях на
стуле, нагнулась над столом и смотрела, как пишет ее подруга. Они смея-
лись, шутили и, наконец, захохотали так громко, что вспугнули птичек,
игравших в кустах, и прервали сон гвардии его высочества.
Раз уж мы занялись портретами, то да будет нам позволено написать еще
два - последние в этой главе.
Стоявшая на коленях на стуле шумливая хохотунья, красавица лет девят-
надцати - двадцати, смуглая, черноволосая, сверкала глазами, которые
вспыхивали из-под резко очерченных бровей; ее зубы блестели, как жемчуг,
меж коралловых губ. Каждое ее движение казалось вспышкой молнии; она не
просто жила в это мгновенье, она вся кипела и пылала.
Та, которая писала, глядела на свою неугомонную подругу голубыми гла-
зами, светлыми и чистыми, как небо в тот день. Ее белокурые пепельные
волосы, изящна причесанные, обрамляли мягкими кудрями перламутровые щеч-
ки; ее тонкая рука, лежавшая на бумаге, говорила о крайней молодости.
При каждом взрыве смеха приятельницы она с досадой пожимала нежными бе-
лыми плечами, которым, так же как рукам, недоставало еще округлости и
пышности.
- Монтале! Монтале! - сказала она наконец приятным и ласковым голо-
сом. - Вы смеетесь слишком громко, точно мужчина; на вас не только обра-
тят внимание господа караульные, но вы, пожалуй, не услышите звонка ее
высочества.
Девушка, которую звали Монтале, не перестала смеяться и шуметь после
этого выговора. Она лишь ответила:
- Луиза, дорогая, вы говорите не то, что думаете. Вы знаете, что гос-
пода караульные, как вы их называете, теперь заснули и что их не разбу-
дишь даже пушкой; колокол ее высочества слышен даже на Блуаском мосту,
и, стало быть, я услышу, когда мне нужно будет идти к ее высочеству. Вам
просто мешает, что я смеюсь, когда вы пишете: вы боитесь, как бы госпожа
де СенРеми, ваша матушка, не пришла к нам, - что она иногда делает, ког-
да мы смеемся слишком громко, - не застала вас врасплох и не увидела
этого огромного листа бумаги, на котором за четверть часа написано
только "Господин Рауль". И вы совершенно правы, милая Луиза: после этих
двух слов можно написать много других, таких значительных и пламенных,
что ваша добрая матушка получит полное право метать громы и молнии. Не
так ли? Отвечайте.
И тут Монтале расхохоталась еще громче.
Блондинка обиделась не на шутку. Она разорвала лист, на котором кра-
сивым почерком действительно было написано "Господин Рауль", и, смяв бу-
магу дрожащими вальцами, бросила ее за окно.
- Вот как! - сказала Монтале. - Наша овечка, наша голубка рассерди-
лась!.. Не бойтесь, Луиза: госпожа де Сен-Реми не придет, а если б и
вздумала прийти, так вы знаете - у меня тонкий слух. Притом же вполне
позволительно писать старому другу, которого знаешь двенадцать лет, осо-
бенно когда письмо начинается словами: "Господин Рауль!"
- Хорошо, я не буду писать ему, - проговорила Луиза.
- Ах, как я наказана! - воскликнула с хохотом черноглазая насмешница.
- Ну, берите скорей другой лист бумаги, и сейчас допишем письмо... Ах!
Вот и колокол гудит!.. Ну, да мне все равно! Герцогиня подождет или
обойдется сегодня без своей фрейлины!
В самом деле, колокол звонил. Это значило, что герцогиня кончила свой
туалет и ждет его высочество, который обыкновенно вел ее под руку из
гостиной в столовую.
После этой церемонии супруги завтракали и опять расставались до обе-
да, подававшегося обычно ровно в два часа.
При звуке колокола в кухне, на левой стороне двора, отворилась дверь,
и в ней показались двое дворецких и восемь поварят. Они несли подносы с
кушаньями на блюдах, покрытых серебряными крышками.
Один из дворецких, видимо старший по чину, молча коснулся жезлом ка-
раульного, - громко храпевшего на скамейке. Он даже был так добр, что
подал ему алебарду, стоявшую у стены. Солдат, ошалевший от сна, не спра-
шивая объяснений, проводил до столовой слуг, несших яства, предназначен-
ные для их высочеств; впереди шли паж и двое дворецких.
Когда блюда проносили мимо часовых, они отдали честь.
Монтале и ее подруга смотрели из окна на подробности этого церемониа-
ла, хотя давно уже привыкли к нему. Впрочем, их любопытство вызывалось
только желанием убедиться в том, что их оставили в покое. Когда поваря-
та, солдаты, пажи и дворецкие прошли, они опять сели к столу, и солнце,
на мгновение осветившее эти два прелестных личика, теперь опять озаряло
только левкои, примулы и розы.
- Ну, - сказала Монтале, устраиваясь по-прежнему, - ее высочество по-
завтракает и без меня.
- Ах, Монтале, ведь вас накажут! - отвечала блондинка, усаживаясь на
свое место.
- Накажут? Это значит, что меня не повезут на прогулку. Да я только
этого и хочу! Ехать в огромной колымаге, держась за дверцу, поворачивать
то направо, то налево по скверной дороге, по которой едва можно проехать
милю в два часа; потом возвращаться к тому флигелю, где окно Марии Меди-
чи, причем герцогиня непременно скажет: "Кто поверит, что через это окно
бежала королева Мария! Сорок восемь футов высоты! А она была матерью
двух принцев и трех принцесс", - какое развлечение! Нет, Луиза, пусть
меня наказывают каждый день, особенно когда наказание доставляет мне
возможность побыть с вами и писать такие занимательные письма.
- Монтале! Монтале! Надо исполнять свои обязанности.
- Хорошо вам, друг мой, говорить об обязанностях, когда вы пользуе-
тесь полной свободой при дворе. Только вы одна получаете все выгоды и не
несете никаких тягот: вы больше, чем я, фрейлина герцогини, потому что
она переносит на вас свое расположение к вашему отчиму. Вы клюете зер-
нышки в этом печальном доме, точно птички на нашем дворе, вдыхаете воз-
дух, наслаждаетесь цветами и ничего не делаете. И вы же говорите мне,
что надо исполнять свои обязанности! Скажите, моя прелестная ленивица,
какие у вас обязанности? Писать красавцу Раулю? Но вы и ему не пишете, -
значит, вы тоже немножко пренебрегаете своими обязанностями...
Луиза приняла серьезный вид, оперлась подбородком на ладонь и сказа-
ла:
- Упрекать меня за счастливую жизнь! И у вас хватает духа... У вас
есть будущность: вы служите при дворе. Когда король женится, он призовет
к себе его высочество: вы увидите великолепные празднества, увидите ко-
роля... Говорят, он так хорош, так мил...
- А кроме того, я увижу Рауля, который служит у принца, - лукаво при-
бавила Монтале.
- Бедный Рауль! - вздохнула Луиза.
- Пора писать ему, душенька! Ну, начинайте опять слов "Господин Ра-
уль", так красиво выведенных на листке, который вы разорвали.
Она подала подруге перо, улыбкой стараясь ее приободрить.
Та написала знакомые нам слова.
- А теперь что? - спросила блондинка.
- Теперь пишите то, что думаете, Луиза, - отвечала Монтале.
- Уверены ли вы, что я думаю о чем-то?
- Вы думаете о ком-то, а это одно и то же, и даже хуже.
- Вы уверены в этом, Монтале?
- Луиза, Луиза, ваши голубые глаза глубоки, как море, которое я виде-
ла в Булони в прошлом году. Нет, я ошибаюсь, море коварно, а ваши глаза
чисты, как лазурь вон там, над нашими головами.
- Если вы так хорошо читаете в моих глазах, то скажите, что я думаю.
- Во-первых, вы не думаете "Господин Рауль", вы думаете "Мой милый
Рауль".
- О!
- Не краснейте из-за пустяков. Вы думаете: "Мой милый Рауль, вы умо-
ляете меня писать вам в Париж, где вас удерживает служба у принца. Долж-
но быть, вам очень скучно, если вы ищете развлечения в воспоминании о
провинциалке..."
Луиза вдруг встала.
- Нет, Монтале, - сказала она с улыбкой, - нет, я думаю совсем дру-
гое. Смотрите, вот что я думаю...
Она храбро взяла перо и твердой рукой написала следующие строки:
"Я была бы очень несчастлива, если бы вы не так горячо просили меня
вспоминать о вас. Здесь все говорит мне о первых годах нашей дружбы, так
быстро промелькнувших, так незаметно улетевших, и никогда ничто не ист-
ребит их очарования в моем сердце".
Монтале, следившая за быстрым полетом пера и читавшая по мере того,
как ее подруга писала, захлопала в ладоши.
- Давно бы так! - воскликнула она. - Вот искренность, вот чувство,
вот слог! Покажите, милая, этим парижанам, что Блуа - родина хорошего
стиля.
- Он знает, что для меня Блуа - земной рай, - ответила блондинка.
- Вот я и говорю. Ангел не мог бы выразиться более возвышенно.
- Я кончаю, Монтале.
И она продолжала писать:
"Вы говорите, Рауль, что думаете обо мне. Благодарю вас, но это не
может удивить меня: ведь я знаю, сколько раз наши сердца бились одно
возле другого".
- О, - сказала Монтале, - овечка моя, берегитесь волков!
Луиза хотела ответить, как вдруг у ворот замка раздался конский то-
пот.
- Что такое? - удивилась Монтале, подходя к окну. - Право, красивый
всадник.
- Ах, Рауль! - воскликнула Луиза, тоже приблизившись к окну.
Она побледнела и в сильном волнении опустилась на стул подле недопи-
санного письма.
- Вот молодец! - засмеялась Монтале. - Он явился очень кстати.
- Отойдите от окна... Отойдите, умоляю вас! - прошептала Луиза.
- Ну вот! Он не знает меня, дайте же мне посмотреть, зачем он сюда
приехал.
II
КУРЬЕР
Монтале сказала правду: приятно было взглянуть на молодого всадника.
На вид ему было лет двадцать пять. Высокий, стройный, он ловко носил
тогдашнюю красивую военную форму. Высокие ботфорты с раструбами облегали
ногу; от такой ноги не отказалась бы сама Монтале, если бы вздумала на-
рядиться в мужской костюм. Тонкой, но сильной рукой он остановил лошадь
посреди двора; потом приподнял шляпу с перьями, бросавшую тень на его
серьезное и вместе с тем простодушное лицо.
Солдаты проснулись от конского топота и вскочили со скамеек.
Один из них подошел к молодому всаднику, который наклонился к нему и
сказал голосом таким чистым и звонким, что его услышали даже девушки у
своего окна:
- Курьер к его королевскому высочеству!..
- Господин офицер! - закричал часовой. - Курьер приехал!
Но солдат знал, что никто не придет. Единственный офицер жил в глуби-
не замка, в квартире, выходившей в сад.
Поэтому солдат прибавил:
- Господин шевалье, офицер проверяет посты, я доложу о вас господину
де Сен-Реми, дворецкому.
- Де Сен-Реми! - повторил всадник, краснея.
- Вы его знаете?
- Знаю... Сообщите ему поскорее, чтобы обо мне тотчас доложили его
высочеству.
- Значит, дело, должно быть, спешное, - сказал солдат как бы про се-
бя, но надеясь на ответ.
Всадник кивнул головой.
- В таком случае, - продолжал часовой, - я сам пойду к дворецкому.
Тем временем молодой человек спрыгнул на землю, и, покуда другие сол-
даты с любопытством следили за каждым движением статной лошади, принад-
лежащей новоприбывшему, часовой, отошедший было на несколько шагов,
вновь вернулся, чтобы промолвить:
- Позвольте узнать ваше имя.
- Виконт де Бражелон, от его высочества принца Конде.
Солдат низко поклонился и, как будто имя победителя при Рокруа окры-
лило его, взбежал по ступеням лестницы в переднюю.
Не успел виконт де Бражелон привязать лошадь к железным перилам
крыльца, как к нему выбежал запыхавшийся Сен-Реми, придерживая одной ру-
кой толстый живот, а другой рассекая воздух, как гребец рассекает воду
веслом.
- Виконт! Вы здесь, в Блуа? - воскликнул он. - Какое чудо!
Здравствуйте, господин Рауль, здравствуйте!
- Мое почтение, господин де Сен-Реми.
- Как госпожа де Лаваль... я хочу сказать, как госпожа де Сен-Реми
