Поэтому Монтале, наша старинная знакомая, поклонилась его величеству
чрезвычайно низко не только из уважения, но и по необходимости - чтобы
скрыть улыбку, которую король мог неправильно истолковать.
В эту самую минуту король и услышал разговор, заставивший его вздрог-
нуть.
- Как зовут третью? - спрашивал герцог Орлеанский у кардинала.
- Марией, ваше высочество, - отвечал Мазарини.
В этом слове, должно быть, заключалась какая-то магическая сила, по-
тому что, услышав его, король вздрогнул и отвел герцогиню на середину
залы, точно желая сказать ей несколько слов по секрету; в действи-
тельности, он только хотел подойти поближе к Мазарини.
- Ваше высочество, - вполголоса молвил он, улыбаясь, - мой учитель
географии не говорил мне, что между Блуа и Парижем такое огромное расс-
тояние.
- Как так?
- Кажется, моды доходят сюда только через несколько лет. Взгляните на
этих девиц. Некоторые, право, недурны.
- Не говорите слишком громко, дорогой племянник: они могут сойти с
ума от радости.
- Позвольте, позвольте, милая тетушка, - продолжал король с улыбкой.
- Вторая часть моей фразы исправит первую. Одни кажутся старыми, а дру-
гие некрасивыми, потому что они одеты, как одевались десять лет назад.
- Но, ваше величество, от Блуа до Парижа всего пять дней езды.
- Значит, каждый день вы опаздываете на два года.
- В самом деле, вам так кажется? Странно, я этого совсем не замечала.
- Взгляните, милая тетушка, - сказал король, все более приближаясь к
Мазарини под тем предлогом, что так ему удобнее смотреть, - взгляните на
это простое белое платье рядом с устаревшими нарядами и громоздкими при-
ческами. Это, вероятно, одна из приближенных матушки, хотя я ее и не
знаю. Посмотрите, какая простота в обращении, какая грация в движениях!
Вот это женщина, а все остальные просто манекены.
- Милый племянник, - отвечала герцогиня с улыбкой, - позвольте ска-
зать вам, что на этот раз вы не угадали. Та, которую вы так расхваливае-
те, не парижанка, а здешняя...
- Неужели? - спросил король с недоверием.
- Подойдите, Луиза, - позвала герцогиня.
Девушка, которую мы знаем уже под этим именем, подошла робко, покрас-
нев, не поднимая головы, чувствуя, что на нее смотрит король.
- Луиза-Франсуаза де Ла Бом Леблан, дочь маркиза де Лавальер, - цере-
монно сказала королю герцогиня.
Девушка, несмотря на всю свою робость, поклонилась так грациозно,
что, глядя на нее, король пропустил несколько слов из разговора герцога
с кардиналом.
- Это падчерица, - продолжала герцогиня, - господина де Сен-Реми, мо-
его дворецкого, того самого, который руководил приготовлением жаркого с
трюфелями, заслужившего одобрение вашего величества.
Никакая грация, никакая красота и молодость не устояли бы при такой
аттестации. Король улыбнулся. Были ли слова герцогини шуткой или наив-
ностью, во всяком случае, они безжалостно убили все, что король Людовик
находил прекрасным и поэтичным в скромной девушке.
Маркиза де Лавальер тотчас же превратилась для короля в падчерицу че-
ловека, который умел превосходно приготовлять индеек с трюфелями.
Но принцы уж так устроены, такими же были и олимпийские боги. Диана и
Венера, наверное, очень смеялись над красивой Алкменой и бедной Ио, ког-
да за столом Юпитера между нектаром и амброзией начинали для развлечения
говорить о смертных красавицах.
По счастью, Луиза поклонилась так низко, что не расслышала слов гер-
цогини и не видела улыбки короля. В самом деле, если бы эта девушка,
имевшая столько вкуса, чтобы одеться в белое, услышала жестокие слова
герцогини и увидела в ту минуту холодную усмешку короля, она умерла бы
на месте.
И сама остроумная Монтале не пыталась бы возвратить ее к жизни, пото-
му что насмешка убивает все, даже красоту.
Но, к счастью, как мы уже сказали, Луиза, у которой шумело в ушах и
было темно в глазах, ничего не видела и не слышала. Король, внимательно
следивший за разговором герцога с кардиналом, поспешил к ним.
Он подошел, как раз когда кардинал Мазарини говорил:
- Мария вместе с сестрами направляется теперь в Бруаж. Я велел им
ехать по той стороне Луары, а не по этой, где ехали мы. По моим расче-
там, завтра они будут как раз против Блуа.
Слова эти были произнесены с тем обычным тактом, с той уверенностью,
с тем чувством меры, благодаря которым синьор Джулио Мазарини считался
первым актером в мире.
Они поразили Людовика XIV прямо в сердце. Кардинал обернулся, услышав
шаги, и мог убедиться в их действии на своего воспитанника по легкой
краске, выступившей на его лице. Могла ли такая тайна укрыться от чело-
века, смеявшегося в продолжение двадцати лет над всеми уловками евро-
пейских дипломатов?
Слова кардинала поразили молодого короля, как отравленная стрела. Он
не мог стоять на месте и окидывал собравшихся мутным, равнодушным взгля-
дом. Раз двадцать бросал он вопросительные взоры на вдовствующую короле-
ву, увлекшуюся разговором с герцогиней, но она, повинуясь взгляду Маза-
рини, не хотела понять мольбы сына.
С этой минуты музыка, цветы, огни, красавицы - все сделалось для ко-
роля несносным и нелепым. Он сто раз закусывал губы и потягивался, как
благовоспитанный ребенок, который, не смея зевать, старается показать,
что ему скучно; наконец, после напрасных взглядов на мать и министра, он
с отчаянием обратил глаза на двери, где его ждала свобода.
У дверей он заметил высокого стройного человека с орлиным носом, с
твердым, сверкающим взглядом, с длинными седеющими волосами и черными
усами; это был настоящий тип воинственной красоты. В блестящей, как зер-
кало, кирасе офицера отражались все огни. На голове у него была серая
шляпа с красным пером - доказательство, что он находился тут по службе,
а не ради удовольствия. Если б он явился ради удовольствия, как придвор-
ный, а не как солдат, то держал бы шляпу в руках: ведь за всякое удо-
вольствие надо как-нибудь расплачиваться.
Офицер был дежурным и исполнял привычные обязанности; доказательством
служило и то, что он, скрестив руки, с полнейшим равнодушием смотрел на
веселье и на скуку этого празднества. Он, как философ, - а все старые
солдаты философы, - казалось, больше ощущал скуку, чем веселье праздни-
ка; но он примирялся с первою и легко обходился без второго.
Он стоял, прислонясь к резной двери, когда печальный и утомленный
взгляд короля встретился с его взглядом.
Вероятно, не в первый раз глаза офицера встречались с глазами короля.
Офицер знал их выражение и читал затаенную в них мысль; едва взглянув на
Людовика XIV, он прочел на лице его все, что происходило в его душе, по-
нял томившую его скуку, его робкое желание уйти в почувствовал, что надо
оказать королю услугу, хотя од и не просит ее, даже против его воли.
Смело, как будто командуя отрядом кавалерии во время сражения, офицер
громко приказал:
- Конвой его величества!
Слова его произвели действие громового удара и заглушили оркестр,
хор, разговоры и шум шагов; кардинал и королева удивленно взглянули на
короля.
Людовик XIV побледнел, но, увидев, что офицер мушкетеров угадал его
мысль и выразил ее в отданном приказе, решительно встал и направился к
двери.
- Вы уходите, сын мой? - спросила королева, в то время как Мазарини
спрашивал короля только взглядом, который мог бы показаться ласковым,
если бы не был так проницателен.
- Да, ваше величество, - отвечал Людовик XIV, - я чувствую усталость
и, кроме того, собираюсь сегодня вечером писать.
Улыбка промелькнула на губах министра; он отпустил короля, кивнув го-
ловой.
Герцог и герцогиня поспешили отдать приказания служителям, которые
тотчас явились.
Король поклонился и прошел через залу к дверям.
У дверей двадцать мушкетеров, построенные в две шеренги, ожидали его
величество. В конце шеренги стоял офицер, бесстрастный, с обнаженной
шпагою.
Король прошел, и толпа поднялась на цыпочки, чтобы еще раз увидеть
его.
Первые десять мушкетеров, отстраняя толпу в передней и на ступеньках
лестницы, расчищали путь королю. Другой десяток окружил его величество и
герцога, который пожелал проводить короля. Сзади шли слуги. Этот не-
большой кортеж следовал с королем до отведенных ему покоев.
Эти самые покои занимал король Генрих III, когда жил в Блуаском зам-
ке.
Герцог отдал приказание. Мушкетеры, под предводительством офицера,
вошли в узкий коридор, который вел из одного флигеля замка в другой.
Вход в коридор был из маленькой квадратной передней, темной даже в
самые солнечные дни.
Герцог остановил Людовика XIV.
- Вы проходите, государь, - сказал он, - по тому самому месту, где
герцог Гиз получил первый удар кинжалом.
Король, мало знакомый с историей, слышал об этом событии, но не знал
никаких подробностей.
- А! - прошептал он, вздрогнув, и остановился. Шедшие впереди и поза-
ди него тоже остановились.
- Герцог Гиз, - продолжал Гастон Орлеанский, - стоял почти на том
месте, где сейчас стою я; он шел в том же направлении, как вы; господин
де Луань стоял там, где стоит лейтенант ваших мушкетеров. Господин де
Сен-Малин и свита его величества были позади и вокруг него. Тут-то и по-
разили его.
Король повернулся к своему офицеру и увидал тень, скользнувшую по его
мужественному и смелому лицу.
- Да, в спину, - проговорил лейтенант с жестом величайшего презрения.
И он хотел двинуться дальше, как будто ему было неприятно находиться
среди этих стен, куда в прежнее время прокралась измена.
Но король, видимо, желавший узнать все, хотел еще раз осмотреть это
мрачное место.
Герцог понял племянника.
- Посмотрите, ваше величество, - взял он факел из рук Сен-Реми, - вот
место, где Гиз упал. Тут стояла кровать. Он оборвал занавески, схватив-
шись за них при падении.
- Почему паркет в этом месте неровный? - спросил Людовик XIV.
- Потому, что здесь текла его кровь, - отвечал герцог. - Она впита-
лась в дуб, и, только соскоблив паркет, удалось ее отчистить, - прибавил
герцог, поднося факел к паркету, - но, несмотря на все усилия, осталось
темное пятно.
Людовик XIV поднял голову. Быть может, он вспомнил о тех кровавых
следах, на которые ему когда-то указывали в Лувре: это были следы крови
Кончини, пролитой его отцом при подобных же обстоятельствах.
- Пойдемте, - попросил он.
Кортеж тотчас же двинулся вперед: волнение придало голосу юного мо-
нарха непривычную властность.
Когда дошли до назначенных королю покоев, к которым можно было пройти
и по узкому коридору, и по парадной лестнице со двора, герцог Орлеанский
сказал:
- Располагайтесь в этих комнатах, ваше величество, хотя они и недос-
тойны вас.
- Дядюшка, - отвечал король, - благодарю вас за ваше сердечное гос-
теприимство.
Уходя, герцог поклонился племяннику. Король обнял его.
Из двадцати мушкетеров, сопровождавших короля, десять довели герцога
до парадных зал, которые все еще были полны народа, несмотря на уход Лю-
довика.
Остальные десять мушкетеров были расставлены офицером на разных пос-
тах. Офицер самолично в пять минут осмотрел все окружающее холодным и
твердым взглядом, далеко не всегда вырабатываемым привычкой: твердость
взгляда - признак таланта.
Проверив посты, он устроился в передней, где нашел огромное кресло,
лампу, вино, воду и ломоть черствого хлеба.
Он прибавил света, выпил полстакана вина, усмехнулся, выразительно
скривив губы, сел в кресло и приготовился заснуть.
IX
ГДЕ НЕЗНАКОМЕЦ ИЗ "ГОСТИНИЦЫ МЕДИЧИ" ОТКРЫВАЕТ СВОЕ ИНКОГНИТО
Офицер, как будто собиравшийся спать, несмотря на наружную беспеч-
ность, чувствовал на себе тяжелую ответственность.
Как лейтенант королевских мушкетеров, он командовал всей ротой, при-
