насье знали как женщину, принадлежавшую к штату королевы, а герцог был в
форме мушкетеров г-на де Тревиля, рота которого, как мы уже упоминали, в
тот вечер несла караул во дворце. Впрочем, Жермен был слепо предан коро-
леве, и, случись что-нибудь, г-жу Бонасье обвинили бы только в том, что
она провела в Лувр своего любовника. Этим бы все и кончилось. Она приня-
ла бы грех на себя, доброе имя ее было бы, правда, загублено, но что
значит для сильных мира доброе имя какой-то жалкой галантерейщицы!
Войдя во двор, герцог и г-жа Бонасье прошли шагов двадцать пять вдоль
каменной ограды. Затем г-жа Бонасье нажала на ручку небольшой служебной
двери, открытой днем, но обычно запиравшейся на ночь. Дверь подалась.
Они вошли. Кругом было темно, но г-же Бонасье были хорошо знакомы все
ходы и переходы в этой части Лувра, отведенной для дворцовых служащих.
Заперев за собой дверь, она взяла герцога за руку, сделала осторожно
несколько шагов, ухватилась за перила, коснулась ногой ступеньки и нача-
ла подниматься. Герцог следовал за ней. Они достигли третьего этажа.
Здесь г-жа Бонасье свернула вправо, провела своего спутника по длинному
коридору и спустилась на один этаж, прошла еще несколько шагов, вложила
ключ в замок, отперла дверь и ввела герцога в комнату, освещенную только
ночной лампой.
- Побудьте здесь, милорд, - шепнула она. - Сейчас придут.
Сказав это, она вышла в ту же дверь и заперла ее за собой на ключ,
так что герцог оказался пленником в полном смысле этого слова.
Нельзя не отметить, что герцог Бекингэм, несмотря на полное одино-
чество, в котором он очутился, не почувствовал страха. Одной из наиболее
замечательных черт его характера была жажда приключений и любовь ко все-
му романтическому. Смелый, мужественный и предприимчивый, он не впервые
рисковал жизнью при подобных обстоятельствах. Ему было уже известно, что
послание Анны Австрийской, заставившее его примчаться в Париж, было под-
ложным и должно было заманить его в ловушку. Но, вместо того чтобы вер-
нуться в Лондон, он, пользуясь случившимся, просил передать королеве,
что не уедет, не повидавшись с ней. Королева вначале решительно отказа-
ла, затем, опасаясь, что герцог, доведенный ее отказом до отчаяния, нат-
ворит каких-нибудь безумств, уже решилась принять его, с тем чтобы упро-
сить немедленно уехать. Но в тот самый вечер, когда она приняла это ре-
шение, похитили г-жу Бонасье, которой было поручено отправиться за гер-
цогом и провести его в Лувр. Два дня никто не знал, что с нею, и все
приостановилось. Но, лишь только г-жа Бонасье, вырвавшись на свободу,
повидалась с де Ла Портом, все снова пришло в движение, и она довела до
конца опасное предприятие, которое, не будь она похищена, осуществилось
бы тремя днями раньше.
Оставшись один, герцог подошел к зеркалу. Мушкетерское платье очень
шло к нему.
Ему было тридцать пять лет, и он недаром слыл самым красивым вельмо-
жей и самым изысканным кавалером как во всей Франции, так и в Англии.
Любимец двух королей, обладатель многих миллионов, пользуясь неслы-
ханной властью в стране, которую он по своей прихоти то будоражил, то
успокаивал, подчиняясь только своим капризам, Джордж Вилльерс, герцог
Бекингэмский, вел сказочное существование, способное даже спустя столе-
тия вызывать удивление потомков.
Уверенный в себе, убежденный, что законы, управляющие другими людьми,
не имеют к нему отношения, уповая на свое могущество, он шел прямо к це-
ли, поставленной себе, хотя бы эта цель и была так ослепительна и высо-
ка, что всякому другому казалось бы безумием даже помышлять о ней. Все
это вместе придало ему решимости искать встреч с прекрасной и недоступ-
ной Анной Австрийской и, ослепив ее, пробудить в ней любовь.
Итак, Джордж Вилльерс остановился, как мы уже говорили, перед зерка-
лом. Поправив свои прекрасные золотистые волосы, несколько примятые муш-
кетерской шляпой, закрутив усы, преисполненный радости, счастливый и
гордый тем, что близок долгожданный миг, он улыбнулся своему отражению,
полный гордости и надежды.
В эту самую минуту отворилась дверь, скрытая в обивке стены, и в ком-
нату вошла женщина. Герцог увидел ее в зеркале. Он вскрикнул - это была
королева!
Анне Австрийской было в то время лет двадцать шесть или двадцать
семь, и она находилась в полном расцвете своей красоты.
У нее была походка королевы или богини. Отливавшие изумрудом глаза
казались совершенством красоты и были полны нежности и в то же время ве-
личия.
Маленький ярко-алый рот не портила даже нижняя губа, слегка выпячен-
ная, как у всех отпрысков австрийского королевского дома, - она была
прелестна, когда улыбалась, но умела выразить и глубокое пренебрежение.
Кожа ее славилась своей нежной и бархатистой мягкостью, руки и плечи
поражали красотой очертаний, и все поэты эпохи воспевали их в своих сти-
хах. Наконец, волосы, белокурые в юности и принявшие постепенно каштано-
вый оттенок, завитые и слегка припудренные, очаровательно обрамляли ее
лицо, которому самый строгий критик мог пожелать разве только несколько
менее яркой окраски, а самый требовательный скульптор - больше тонкости
в линии носа.
Герцог Бекингэм на мгновение застыл, ослепленный: никогда Анна
Австрийская не казалась ему такой прекрасной во время балов, празднеств
и увеселений, как сейчас, когда она, в простом платье белого шелка, вош-
ла в комнату в сопровождении доньи Эстефании, единственной из ее испанс-
ких прислужниц, не ставшей еще жертвой ревности короля и происков карди-
нала Ришелье.
Анна Австрийская сделала шаг навстречу герцогу. Бекингэм упал к ее
ногам и, раньше чем королева успела помешать ему, поднес край ее платья
к своим губам.
- Герцог, вы уже знаете, что не я продиктовала то письмо.
- О да, сударыня, да, ваше величество! - воскликнул герцог. - Я знаю,
что был глупцом, безумцем, поверив, что мрамор может ожить, снег - излу-
чить тепло. Но что же делать: когда любишь, так легко поверить в ответ-
ную любовь! А затем, я совершил это путешествие недаром, если я все же
вижу вас.
- Да, - ответила Анна Австрийская, - но вам известно, почему я согла-
силась увидеться с вами. Беспощадный ко всем моим горестям, вы упорно
отказывались покинуть этот город, хотя, оставаясь здесь, вы рискуете
жизнью и заставляете меня рисковать моей честью. Я согласилась увидеться
с вами, чтобы сказать, что все разделяет нас - морские глубины, вражда
между нашими королевствами, святость принесенных клятв. Святотатство -
бороться против всего этого, милорд! Я согласилась увидеться с вами, на-
конец, для того, чтобы сказать вам, что мы не должны больше встречаться.
- Продолжайте, сударыня, продолжайте, королева! - проговорил Бекин-
гэм. - Нежность вашего голоса смягчает жестокость ваших слов... Вы гово-
рите о святотатстве. Но святотатство - разлучать сердца, которые бог
создал друг для друга!
- Милорд, - воскликнула королева, - вы забываете: я никогда не гово-
рила, что люблю вас!
- Но вы никогда не говорили мне и того, что не любите меня. И, право
же, произнести такие слова - это было бы слишком жестоко со стороны ва-
шего величества. Ибо, скажите мне, где вы найдете такую любовь, как моя,
любовь, которую не могли погасить ни разлука, ни время, ни безнадеж-
ность? Любовь, готовую удовлетвориться оброненной ленточкой, задумчивым
взглядом, нечаянно вырвавшимся словом? Вот уже три года, сударыня, как я
впервые увидел вас, и вот уже три года, как я вас так люблю! Хотите, я
расскажу, как вы были одеты, когда я впервые увидел вас? Хотите, я под-
робно опишу даже отделку на вашем платье?.. Я вижу вас, как сейчас. Вы
сидели на подушках, по испанскому обычаю. На вас было зеленое атласное
платье, шитое серебром и золотом, широкие свисающие рукава были припод-
няты выше локтя, оставляя свободными ваши прекрасные руки, вот эти див-
ные руки, и скреплены застежками из крупных алмазов. Шею прикрывали кру-
жевные рюши. На голове у вас была маленькая шапочка того же цвета, что и
платье, а на шапочке - перо цапли... О да, да, я закрываю глаза - и вижу
вас такой, какой вы были тогда! Я открываю их - и вижу вас такой, как
сейчас, то есть во сто крат прекраснее!
- Какое безумие! - прошептала Анна Австрийская, у которой не хватило
мужества рассердиться на герцога за то, что он так бережно сохранил в
своем сердце ее образ. - Какое безумие питать такими воспоминаниями бес-
полезную страсть!
- Чем же мне жить иначе? Ведь нет у меня ничего, кроме воспоминаний!
Они мое счастье, мое сокровище, моя надежда! Каждая встреча с вами - это
алмаз, который я прячу в сокровищницу моей души. Сегодняшняя встреча -
четвертая драгоценность, оброненная вами и подобранная мной. Ведь за три
года, сударыня, я видел вас всего четыре раза: о первой встрече я только
что говорил вам, второй раз я видел вас у госпожи де Шеврез, третий раз
- в амьенских садах...
- Герцог, - краснея, прошептала королева, - не вспоминайте об этом
вечере!
- О пет, напротив: вспомним о нем, сударыня! Это самый счастливый,
самый радостный вечер в моей жизни. Помните ли вы, какая была ночь? Воз-
дух был неясен и напоен благоуханиями. На синем небе поблескивали звез-
ды. О, в тот раз, сударыня, мне удалось на короткие мгновения остаться с
вами наедине. В тот раз вы готовы были обо всем рассказать мне - об оди-
ночестве вашем и о страданиях вашей души. Вы опирались на мою руку...
вот на эту самую. Наклоняясь, я чувствовал, как ваши дивные волосы каса-
ются моего лица, и каждое прикосновение заставляло меня трепетать с ног
до головы. Королева, о королева моя! Вы не знаете, какое небесное
счастье, какое райское блаженство заключено в таком мгновении!.. Все
владения мои, богатство, славу, все дни, которые осталось мне еще про-
жить, готов я отдать за такое мгновение, за такую ночь! Ибо в ту ночь,
сударыня, в ту ночь вы любили меня, клянусь вам!..
- Милорд, возможно... да, очарование местности, прелесть того дивного
вечера, действие вашего взгляда, все бесчисленные обстоятельства, слива-
ющиеся подчас вместе, чтобы погубить женщину, объединились вокруг меня в
тот роковой вечер. Но вы видели, милорд, королева пришла на помощь сла-
беющей женщине: при первом же слове, которое вы осмелились произнести,
при первой вольности, на которую я должна была ответить, я позвала свою
прислужницу.
- О да, это правда. И всякая другая любовь, кроме моей, не выдержала
бы такого испытания. Но моя любовь, преодолев его, разгорелась еще
сильнее, завладела моим сердцем навеки. Вы думали, что, вернувшись в Па-
риж, спаслись от меня, вы думали, что я не осмелюсь оставить сокровища,
которые мой господин поручил мне охранять. Но какое мне дело до всех
сокровищ, до всех королей на всем земном шаре! Не прошло и недели, как я
вернулся, сударыня. На этот раз вам не в чем было упрекнуть меня. Я
рискнул милостью моего короля, рискпул жизнью, чтобы увидеть вас хоть на
одно мгновение, я даже не коснулся вашей руки, и вы простили меня, уви-
дев мое раскаяние и покорность.
- Да, но клевета воспользовалась всеми этими безумствами, в которых я
- вы знаете это сами, милорд, - была неповинна. Король, подстрекаемый
господином кардиналом, страшно разгневался. Госпожа де Верно была удале-
на, Пюнтаж изгнан из Франции, госпожа де Шеврез впала в немилость. Когда
же вы пожелали вернуться во Францию в качестве посла, король лично, -
вспомните, милорд, - король лично воспротивился этому.
- Да, и Франция заплатит войной за отказ своего короля. Я лишен воз-
можности видеть вас, сударыня, - что ж, я хочу, чтобы вы каждый день
слышали обо мне. Знаете ли вы, что за цель имела экспедиция на остров Рэ
и союз с протестантами Ла-Рошели, который я замышляю? Удовольствие уви-
