важное, просит принять его. Минут через пять г-н де Тревиль уже прошел в
кабинет. Он спросил у д'Артаньяна, чем он может быть ему полезен и чему
он обязан его посещением в такой поздний час.
- Простите, сударь! - сказал Д'Артаньян, который, воспользовавшись
минутами, пока оставался один, успел переставить часы на три четверти
часа назад. - Я думал, что в двадцать пять минут десятого еще не слишком
поздно явиться к вам.
- Двадцать пять минут десятого? - воскликнул г-н де Тревиль, повора-
чиваясь к стенным часам. - Да нет, не может быть!
- Поглядите сами, - сказал Д'Артаньян, - и вы убедитесь.
- Да, правильно, - произнес де Тревиль. - Я был уверен, что уже позд-
нее. Но что же вам от меня нужно?
Тогда Д'Артаньян пустился в пространный рассказ о королеве. Он поде-
лился своими тревогами по поводу ее положения, сообщил, что он слышал
относительно замыслов кардинала, направленных против Бекингэма, и речь
его была полпа такой уверенности и такого спокойствия, что де Тревиль не
мог ему не поверить, тем более что и он сам, как мы уже говорили, уловил
нечто новое в отношениях между кардиналом, королем и королевой.
Когда пробило десять часов, д'Артаньян расстался с г-ном до Тревилем,
который, поблагодарив его за сообщенные ему сведения и посоветовав всег-
да верой и правдой служить королю и королеве, вернулся в гостиную.
Спустившись с лестницы, д'Артаньян вдруг вспомнил, что забыл свою
трость. Поэтому он быстро поднялся обратно, вошел в кабинет и тут же
сразу передвинул стрелки на место, чтобы на следующее утро никто не мог
заметить, что часы отставали. Уверенный теперь, что у него есть свиде-
тель, готовый установить его алиби, он спустился вниз и вышел на улицу.
XI
ИНТРИГА ЗАВЯЗЫВАЕТСЯ
Выйдя от г-на де Тревиля, д'Артаньян в задумчивости избрал самую
длинную дорогу для возвращения домой.
О чем же думал молодой гасконец, так далеко уклоняясь от своего пути,
поглядывая на звезды и то улыбаясь, то вздыхая?
Он думал о г-же Бонасье. Ученику-мушкетеру эта молодая женщина каза-
лась чуть ли не идеалом возлюбленной. Хорошенькая, полная таинственнос-
ти, посвящение чуть ли не во все придворные интриги, которые налагали на
ее прелестные черты особый отпечаток озабоченности, она казалась не
слишком недоступной, что придает женщине несказанное очарование в глазах
неопытного любовника. Кроме того, д'Артаньян вырвал ее из рук этих чело-
век, собиравшихся обыскать ее и, быть может, подвергнуть истязаниям, и
эта незабываемая услуга породила в ней чувство признательности, так лег-
ко переходящее в нечто более нежное.
Д'Артаньян уже представлял себе - настолько быстро летят мечты на
крыльях воображения, - как к нему приближается посланец молодой женщины
и вручает записку о предстоящем свидании, а в придачу к ней и золотую
цепочку или перстень с алмазом. Мы говорили уже, что молодые люди тех
времен принимали без стеснения подарки от своего короля. Добавим к это-
му, что в те времена не слишком требовательной морали они не выказывали
чрезмерной гордости и по отношению к своим возлюбленным. Их дамы почти
всегда оставляли им на память цепные и долговечные подарки, словно ста-
раясь закрепить их неустойчивые чувства неразрушимой прочностью своих
даров.
В те времена путь себе прокладывали с помощью женщин и не стыдились
этого. Те, что были только красивы, дарили свою красоту, и отсюда, долж-
но быть, произошла пословица, что "самая прекрасная девушка может отдать
лишь то, что имеет". Богатые отдавали часть своих денег, и можно было
назвать немало героев той щедрой на приключения эпохи, которые не доби-
лись бы ни чинов, ни побед на поле брани, если бы не набитые более или
менее туго кошельки, которые возлюбленные привязывали к их седлу.
Д'Артаньян был беден. Налет провинциальной нерешительности - этот
хрупкий цветок, этот пушок персика - был быстро унесен вихрем не слиш-
ком-то нравственных советов, которыми три мушкетера снабжали своего дру-
га. Подчиняясь странным обычаям своего времени, д'Артаньян чувствовал
себя в Париже словно в завоеванном городе, почти так, как чувствовал бы
себя во Фландрии: испанцы - там, женщины - здесь. И там и тут был враг,
с которым полагалось бороться, была контрибуция, которую полагалось на-
ложить.
Все же мы должны сказать, что сейчас д'Артаньяном руководило более
благородное и бескорыстное чувство. Правда, галантерейщик говорил ему,
что он богат. Д'Артаньяну нетрудно было догадаться, что у такого прос-
тачка-мужа, каким был г-н Бонасье, кошельком, по всей вероятности, рас-
поряжалась жена. Но все это нисколько не повлияло на те чувства, которые
вспыхнули в нем при виде г-жи Бонасье, и любовь, зародившаяся в его
сердце, была почти совершенно чужда какой-либо корысти. Мы говорим "поч-
ти", ибо мысль о том, что красивая, приветливая и остроумная молодая
женщина к тому же и богата, не мешает увлечению и даже наоборот - усили-
вает его.
С достатком сопряжено множество аристократических мелочей, которые
приятно сочетаются с красотой. Тонкий, сверкающий белизной чулок, кру-
жевной воротничок, изящная туфелька, красивая ленточка в волосах не
превратят уродливую женщину в хорошенькую, но хорошенькую сделают краси-
вой, не говоря уж о руках, которые от всего этого выигрывают. Руки жен-
щины, чтобы остаться красивыми, должны быть праздными.
Кроме того, Д'Артаньян - состояния его денежных средств мы не скрыли
от читателя, - Д'Артаньян отнюдь не был миллионером. Он, правда, надеял-
ся когда-нибудь стать им, но срок, который он сам намечал для этой бла-
гоприятной перемены, был довольно отдаленный. А пока - что за ужас ви-
деть, как любимая женщина жаждет тысячи мелочей, которые составляют всю
радость этих слабых существ, и не иметь возможности предложить ей эту
тысячу мелочей! Если женщина богата, а любовник ее беден, она, по край-
ней мере, может сама купить себе то, чего он не имеет возможности ей
преподнести. И, хотя приобретает она обычно все эти безделушки на деньги
мужа, ему редко бывают за то признательны.
Д'Артаньян, готовясь стать нежнейшим любовником, оставался преданней-
шим другом. Всецело увлеченный прелестней г-жой Бонасье, он не забывал и
о своих приятелях. Она была женщиной, с которой лестно было прогуляться
по поляне Сен-Дени или по Сен-Жерменской ярмарке в сопровождении Атоса,
Портоса и Арамиса, перед которыми Д'Артаньян был не прочь похвастать
своей победой. Затем, после долгой прогулки, появляется аппетит. Д'Ар-
таньян с некоторого времени стал это замечать. Можно будет время от вре-
мени устраивать один из тех очаровательных обедов, когда рука касается
руки, а нога - ножки возлюбленной. И, наконец, в особо трудные минуты,
когда положение становится безвыходным, Д'Артаньян будет иметь возмож-
ность выручать своих друзей.
А как же г-н Бонасье, которого Д'Артаньян передал в руки сыщиков,
громко отрекаясь от него и шепотом обещая спасение и помощь? Мы вынужде-
ны признаться нашим читателям, что Д'Артаньян и не вспоминал о нем, а
если и вспоминал, то лишь для того, чтобы мысленно пожелать ему, где бы
он ни находился, оставаться там, где он есть. Любовь из всех видов
страсти - самая эгоистичная.
Пусть, однако, наши читатели не беспокоятся: если д'Артаньян забыл
или сделал вид, что забыл своего хозяина, ссылаясь на то, что не знает,
куда его отправили, мыто не забываем о нем, и нам его местопребывание
известно. Но временно последуем примеру влюбленного гасконца - к почтен-
ному галантерейщику мы вернемся позже.
Предаваясь любовным мечтам, разговаривая с ночным небом и улыбаясь
звездам, Д'Артаньян шел вверх по улице Шерш-Миди, или Шасс-Миди, как ее
называли в те годы. Оказавшись поблизости от дома, где жил Арамис, он
решил зайти к своему другу, чтобы объяснить ему, зачем он посылал к нему
Планше с просьбой немедленно прийти в мышеловку. Если Арамис был у себя,
когда пришел Планше, оп, без сомнения, поспешил на улицу Могильщиков и,
не застав там никого, кроме разве что двух своих товарищей, не мог по-
нять, что все это должно было значить. Необходимо было объяснить, почему
Д'Артаньян позвал своего друга. Вот что громко говорил себе Д'Артаньян.
В глубина души он видел в этом удобный повод поговорить о прелестной
г-же Бонасье, которая целиком заполонила если не сердце его, то мысли.
Не от того, кто влюблен впервые, можно требовать умения молчать. Первой
любви сопутствует такая бурная радость, что ей нужен исход, иначе она
задушит влюбленного.
Уже два часа, как Париж погрузился во мрак, и улицы его начинали пус-
теть. Все часы Сен-Жерменского предместья пробили одиннадцать. Было теп-
ло и тихо. Д'Артаньян шел переулком, находившимся в том месте, где сей-
час пролегает улица Асса. Воздух был напоен благоуханием, которое ветер
доносил с улицы Вожирар, из садов, освеженных вечерней росой и прохладой
ночи. Издали, хоть и заглушенные плотными ставнями, доносились песни гу-
ляк, веселившихся в каком-то кабачке. Дойдя до конца переулка, Д'Ар-
таньян свернул влево. Дом, где жил Арамис, был расположен между улицей
Кассет и улицей Сервандони.
Д'Артаньян миновал улицу Кассет и издали видел уже дверь дома своего
друга, над которой ветви клена, переплетенные густо разросшимся диким
виноградом, образовывали плотный зеленый навес. Внезапно д'Артаньяну по-
чудилось, что какая-то тень свернула с улицы Сервандони. Эта тень была
закутана в плащ, и д'Артаньяну сначала показалось, что это мужчина. Но
низкий рост, неуверенность походки и движений быстро убедили его, что
перед ним женщина. Словно сомневаясь, тот ли это дом, который она ищет,
женщина поднимала голову, чтобы лучше определить, где она находится, ос-
танавливалась, делала несколько шагов назад, снова шла вперед. Д'Ар-
таньян был заинтригован.
"Не предложить ли ей свои услуги? - подумал он. - Судя по походке,
она молода... возможно, хороша собой. Конечно! Но женщина, бегающая по
улицам в такой поздний час, могла выйти только на свидание со своим воз-
любленным. Черт возьми! Помешать свиданию - дурной способ, чтобы завя-
зать знакомство".
Молодая женщина между тем продвигалась вперед, отсчитывая дома и ок-
на. Это, впрочем, не требовало ни особого труда, ни времени. В той части
улицы было только три дома, и всего два окна выходило на эту улицу. Одно
из них было окно небольшой пристройки, параллельной флигелю, который за-
нимал Арамис, второе было окно самого Арамиса.
"Клянусь богом! - подумал д'Артаньян, которому вдруг вспомнилась пле-
мянница богослова. - Клянусь богом, было бы забавно, если б эта запозда-
лая голубка искала дом нашего друга! Но я душу готов отдать в заклад,
что похоже на то. Ну, дорогой мой Арамис, на этот раз я добьюсь правды!
"
И д'Артаньян, стараясь занимать как можно меньше места, укрылся в са-
мом темном углу подле каменной скамьи, стоявшей в глубине какой-то ниши.
Молодая женщина подходила все ближе. Сомнений в том, что она молода,
уже не могло оставаться; помимо походки, выдавшей ее почти сразу, обли-
чал ее и голос: она слегка кашлянула, и по этому кашлю д'Артаньян опре-
делил, что голосок у нее свежий и звонкий. И тут же он подумал, что ка-
шель этот - условный сигнал.
То ли на этот сигнал было отвечено таким же сигналом, то ли, наконец,
она и без посторонней помощи определила, что достигла цели, - только
женщина вдруг решительно направилась к окну Арамиса и трижды с равными
промежутками постучала согнутым пальцем в ставень.
- Ну конечно, она стучится к Арамису! - прошептал д'Артаньян. - Вот
оно что, господин лицемер! Знаю я теперь, как вы изучаете богословие!
Не успела женщина постучать, как внутренняя рама раскрылась, и сквозь
ставень мелькнул свет.
- Ага... - проговорил подслушивавший не у дверей, а у окна, - ага,
