волнения, которое охватило его при этом известии.
Зато Арамис побледнел смертельно. Сердце его перелетало биться; он
закрыл глаза и схватился за стол. Видя его глубокую скорбь, Карл, каза-
лось, забыл о своей собственной.
Он подошел к нему, взял за руку и обнял.
- Полно, друг мой, - сказал он с кроткой и грустной улыбкой, - мужай-
тесь.
Затем, обратившись к комиссару, сказал:
- Я готов. Но я хотел бы попросить о двух вещах, которые, надеюсь, не
задержат вас долго; во-первых, я хотел бы причаститься, а затем обнять
моих детей и проститься с ними в последний раз. Будет ли мне это разре-
шено?
- Без сомнения, - отвечал комиссар парламента.
И он удалился.
Арамис, придя в себя, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, и
громко застонал.
- Садитесь, Джаксон, - сказал король, опускаясь на колени, - вам ос-
тается выслушать меня, а мне исповедаться. Не уходите, - обратился он к
Арамису, который хотел выйти, - и вы оставайтесь, Парри. Даже сейчас, на
исповеди, мне нечего сказать такого, чего бы я не повторил перед всеми.
Джаксон сел, и король, преклонив колени, как самый смиренный из лю-
дей, начал свою исповедь.
XXIV
"REMEMBER!" [25]
После исповеди Карл причастился и затем пожелал видеть своих детей.
Пробило десять часов. Промедление, как и обещал король, было незначи-
тельное.
Тем временем народ уже собрался; все знали, что казнь назначена на
десять часов, и прилегающие к дворцу улицы были наводнены людьми. Король
уже различал отдаленный гул народной толпы, взволнованной страстями, ко-
торый так напоминает шум моря во время бури.
Прибыли дети короля - принцесса Шарлотта и герцог Глостер. Принцесса
была красивая белокурая девочка; глаза ее были полны слез. Герцог -
мальчик лет восьми или девяти; глаза его были сухи, верхняя губа презри-
тельно приподнята; совсем юный, он был уже горд: всю ночь проплакал, но
теперь, перед другими, старался держаться спокойно.
Сердце Карла болезненно сжалось при виде двух детей, которых он не
видел уже около двух лет и с которыми ему привелось свидеться только в
минуту смерти. Слезы выступили у него на глазах, но он отвернулся, чтобы
стереть их, так как хотел сохранить твердость перед теми, кому он остав-
лял в наследие тяжкое бремя горя и страданий.
Сначала он заговорил с дочерью; он прижал ее к себе и просил ее быть
покорной судьбе и любить свою мать. Затем король обратился к юному гер-
цогу Глостеру, посадил его к себе на колени, крепко обнял и поцеловал.
- Сын мой, - сказал он ему, - по дороге сюда ты видел на улицах и в
комнатах много народа; эти люди собрались, чтобы отрубить голову твоему
отцу: не забывай этого никогда. Быть может, наступит день, когда эти лю-
ди захотят провозгласить тебя королем, обойдя принца Уэльского и герцога
Йоркского, твоих старших братьев, из которых один находится во Франции,
а другой - я сам не знаю где; по ты не король, сын мой, и можешь им
стать только после их смерти. Поклянись же мне, что ты позволишь надеть
на свою голову корону только тогда, когда будешь иметь на это законное
право. Ибо в противном случае, сын мой, - запомни мое слово, наступит
день, когда эти самые люди лишат тебя короны и вместе с ней головы, и в
этот день ты не сможешь умереть так спокойно и с такой чистой совестью,
как умираю я. Поклянись же мне в этом, сын мой.
Мальчик протянул руку, коснулся ею руки отца и произнес:
- Государь, я клянусь вам в этом...
Король прервал его.
- Генрих, - сказал он, - называй меня просто отцом.
- Отец мой, - снова начал мальчик, - клянусь тебе, что они скорее
убьют меня, чем заставят сделаться королем.
- Хорошо, сын мой, - сказал король. - Теперь поцелуй меня, и ты, Шар-
лотта, также, и не забывайте меня.
- О нет, никогда, никогда! - воскликнули дети, обвивая руками шею от-
ца.
- Прощайте, - сказал Карл, - прощайте, дети мои. Уведите их, Джаксон:
их слезы отнимают у меня мужество и не дают мне спокойно взглянуть в ли-
цо смерти.
Джаксон принял бедных детей из объятий отца и передал их лицам, кото-
рые их привели.
Когда они вышли, все двери отворились, и комната наполнилась народом.
Король, оказавшись один среди толпы солдат и любопытных, наводнивших
комнату, вспомнил, что граф де Ла Фер находится почти рядом, под полом
этой комнаты, и, не зная о том, что происходит, быть может, еще питает
надежду.
Король не ошибался: Атос был действительно внизу; он прислушивался и
приходил в отчаяние, не слыша сигнала. В нетерпении он иногда принимался
снова долбить камень, но тотчас прекращал работу, боясь, чтобы его но
услышали.
Это ужасное бездействие длилось часа два. Мертвое молчание царило в
комнате короля.
Наконец Атос решил выяснить причину этой мрачной и немой тишины, ко-
торую нарушал только рев толпы. Оп раздвинул обивку, скрывавшую проде-
ланное отверстие, и вышел во второй ярус эшафота. В четырех дюймах над
его головой находился, простираясь в уровень с площадкой, верхний настил
эшафота.
Гул толпы, который до сих пор только смутно доносился до него, а те-
перь стал слышен явственно, заставил его с ужасом содрогнуться: в этом
шуме слышалось чтото мрачное, зловещее. Атос добрался до края эшафота,
приподнял черную обивку и увидел верховых, оцеплявших страшное сооруже-
ние. За верховыми виднелся отряд пехоты, за пехотой - мушкетеры, а
дальше уж передние ряды народа, кипевшего и гудевшего, подобно бурному
океану.
"Что же это делается? - спрашивал себя Атос, дрожа сильнее коленкора,
трепетавшего в его руке. - Народ толпится, солдаты вооружены, все смот-
рят на окна короля. Боже мой, я вижу д'Артаньяна! Чего он ждет? На что
смотрит он? Великий боже! Неужели они выпустили из своих рук палача?" В
эту минуту раздался глухой, мрачный барабанный бой. Над головой Атоса
послышались тяжелые медленные шаги, словно бесконечная процессия высту-
пала из дворца. Вскоре над его головой затрещали доски самого эшафота.
Он бросил последний взгляд на площадь, и по выражению лиц столпившихся
людей понял то, о чем ему мешали догадаться последние проблески надежды.
Гул толпы вдруг замолк. Все взоры устремились на окна Уайт-Холла; по-
луоткрытые рты и сдержанное дыхание указывали на ожидание какого-то
ужасного зрелища.
Шум шагов, который слышал Атос, находясь еще под полом королевской
комнаты, повторился теперь на эшафоте, доски которого, прогнувшись, осе-
ли и почти коснулись головы несчастного француза. Солдаты, очевидно,
выстраивались в две шеренги.
В этот момент раздался хорошо знакомый Атосу гордый голос:
- Господин полковник, я желаю сказать несколько слов народу.
Атос задрожал всем телом. Не было сомнения: это говорил король на
эшафоте!
Действительно, выпив несколько капель вина и закусив кусочком хлеба,
Карл, измученный ожиданием смерти, вдруг сам решил пойти ей навстречу и
подал знак начать шествие.
Распахнулось настежь окно, выходившее на площадь, и народ увидел
прежде всего человека в маске, выступившего из глубины огромной комнаты.
По топору, который он держал в руках, народ узнал в нем палача. Человек
подошел к плахе и положил на нее топор.
Это были звуки, которые Атос услыхал раньше всего. Вслед за этим че-
ловеком пришел Карл Стюарт. Оп был, правда, бледен, но спокоен и шел
твердым шагом. По обе стороны его шли священники, за ними несколько выс-
ших чиновников, назначенных присутствовать при совершении казни, и, на-
конец, две шеренги пехотинцев, выстроившихся по обе стороны эшафота.
Появление человека в маске вызвало шум и разговоры. Всякому любопытно
было узнать, кто этот неизвестный палач, явившийся так кстати, чтобы
ужасное зрелище, обещанное народу, могло состояться, когда народ уже ду-
мал, что казнь отложат до следующего дня. Все пожирали его глазами, но
могли только заметить, что это был человек среднего роста, одетый во все
черное, и уже зрелого возраста; из-под его маски выступала седеющая
борода.
Когда показался король, спокойный, твердый, решительный, тишина тот-
час же восстановилась, так что все могли расслышать выраженное королем
желание говорить с народом.
Тот, к кому король обратился с этой просьбой, ответил, видимо, утвер-
дительно, так как сразу вслед за этим раздался его звучный и твердый го-
лос, проникший до самого сердца Атоса.
- Король объяснил народу свое поведение и дал ему несколько советов,
клонившихся к благу Англии.
"О, - говорил себе в великой горести Атос, - возможно ли, что слух и
зрение обманывают меня? Возможно ли, чтобы господь покинул помазанника
своего на земле и дозволил ему умереть такой жалкой смертью? А я? Я не
видел его! Я не простился с ним!"
Послышался звук, точно кто-то передвинул на плахе смертельное орудие.
Король прервал свою речь.
- Не трогайте топора, - сказал он, обращаясь к палачу.
Затем продолжал свою речь к народу.
Когда он кончил, ледяное молчание воцарилось над головой Атоса. Он
взялся рукой за лоб; пот крупными каплями заструился по его руке, хотя
на дворе стоял мороз.
Воцарившееся молчание указывало на последние приготовления.
Окончив речь, Карл обвел толпу взглядом, полным глубокого страдания.
Затем он снял с себя орден, который всегда носил; это была та самая
брильянтовая звезда, которую ему прислала королева. Он передал этот ор-
ден священнику, сопровождавшему Джаксона; затем снял с груди небольшой
крестик, также осыпанный брильянтами и полученный им вместе с орденом от
королевы Генриетты.
- Сударь, - обратился он к священнику, который сопровождал Джаксона,
- я буду держать этот крестик в руке до последнего вздоха. Примите его,
когда я буду мертв.
- Ваше величество, ваше желание будет исполнено, - отвечал голос, в
котором Атос признал голос Арамиса.
Тогда Карл, стоявший до сих пор с покрытой головой, снял шляпу и отб-
росил ее в сторону; затем расстегнул одну за другой все пуговицы своего
камзола, снял его и бросил рядом со шляпой. Вслед за этим, так как было
холодно, он потребовал свой халат, который ему и подали.
Все эти приготовления были сделаны с ужасающим спокойствием. Можно
было подумать, что король готовился лечь в постель, а не в гроб.
Наконец он откинул со лба волосы и обратился к палачу:
- Они вам не помешают? Если хотите, их можно перевязать шнурком.
Говоря это, Карл смотрел на палача так пристально, как будто хотел
проникнуть сквозь маску неизвестного. Этот взгляд, такой открытый, такой
спокойный и уверенный, заставил палача отвернуться. Но, уйдя от спокой-
ного взгляда короля, он встретил горящий ненавистью взор Арамиса.
Видя, что палач не отвечает, король повторил вопрос.
- Будет достаточно, если вы их уберете с шеи, - ответил тот глухим
голосом.
Король отвел волосы обеими руками и посмотрел на плаху.
- Эта плаха очень низка, - сказал он. - Нет ли другой, повыше?
- Это обыкновенная плаха, - отвечал человек в маске.
- Рассчитываете вы отрубить мне голову одним ударом?
- Надеюсь! - отвечал палач.
Это слово было сказано с таким жутким выражением, что все присутству-
ющие, кроме короля, вздрогнули.
- Хорошо, - сказал Карл. - А теперь, палач, выслушай меня.
Человек в маске сделал шаг к королю и оперся на топор.
- Я не хочу, чтобы ты ударил меня неожиданно, - сказал ему Карл. - Я
сначала стану на колени и помолюсь; погоди еще рубить.
- А когда же мне рубить? - спросил человек в маске.
- Когда я положу голову на плаху, протяну руки и скажу: "remember",
тогда руби смело.
Человек в маске слегка поклонился.
- Наступает минута расстаться с жизнью, - обратился король к окружаю-
щим. - Господа, я вас оставляю в тревожную минуту и раньше вас ухожу ту-
да, где нет возврата. Прощайте!
Он взглянул на Арамиса и незаметно кивнул ему.
