Там на столе лежит топор, которым казнят преступников. Это гнусное зре-
лище; не смотрите, ваше величество, умоляю вас.
- Глупцы! - проговорил Карл. - Неужели они считают меня таким жалким
трусом, как они сами? Ты хорошо сделал, что предупредил меня; благодарю
тебя, Парри.
И так как настало время уходить, король вышел в сопровождении стражи.
Действительно, налево от входной двери лежал, зловеще отражая красный
цвет сукна, на которое его положили, стальной топор с длинной деревянной
рукояткой, отполированной рукой палача.
Поравнявшись с ним, Карл остановился и, обращаясь к топору, сказал со
смехом:
- А, это ты, топор! Славное пугало, вполне достойное тех, кто не зна-
ет, что такое рыцарь. Я не боюсь тебя, секира палача, - добавил он,
стегнув его своим тонким, гибким хлыстом, который держал в руке. - Удар
за тобой, и я буду ждать его с христианским терпением.
И, пожав плечами с чисто королевским достоинством, он прошел вперед,
повергнув в изумление всех теснившихся вокруг стола, чтобы посмотреть,
какое лицо сделает король при виде топора, который в недалеком будущем
отделит его голову от туловища.
- Право, Парри, - продолжал король, идя по коридору, - все эти люди
принимают меня за какого-то колониального торговца хлопком, а не за ры-
царя, привыкшего к блеску стали. Неужели они думают, что я не стою мяс-
ника?
Говоря это, он подошел к выходу. Здесь теснилась громадная толпа лю-
дей, которым не нашлось места на трибунах и которые желали насладиться
концом зрелища, хотя самой интересной части его им не удалось видеть.
Среди этого неисчислимого множества людей король не встретил ни одного
сочувственного взгляда; всюду видны были угрожающие лица. Из груди его
вырвался легкий вздох. "Сколько людей, - подумал он, - и ни одного пре-
данного друга".
И когда в душе его проносилась эта мысль, внушенная сомнением и отча-
янием, словно отвечая на нее, чей-то голос рядом с ним произнес:
- Слава павшему величию!
Король быстро обернулся; на глазах его блеснули слезы, сердце болез-
ненно сжалось.
Это был старый солдат его гвардии. Увидя проходящего мимо него плен-
ного короля, он не мог удержаться, чтобы не отдать ему этой последней
чести.
Но несчастный тут же чуть не был забит ударами сабельных рукояток. В
числе бросившихся на него король узнал капитана Грослоу.
- Боже мой! - воскликнул Карл. - Какое жестокое наказание за столь
ничтожный проступок!
С болью в сердце король продолжал свой путь, но успел он сделать и
ста шагов, как какой-то разъяренный человек, протиснувшись между двумя
конвойными, плюнул ему в лицо.
Одновременно раздался громкий смех и смутный ропот. Толпа отступила,
затем вновь нахлынула и заволновалась, как бурное море. Королю показа-
лось, что среди этих живых волн он видит горящие глаза Атоса.
Карл отер лицо и проговорил с грустной улыбкой:
- Несчастный! За полкроны он оскорбил бы и родного отца!
Король не ошибся: он действительно видел Атоса и его друзей, которые,
снова вмешавшись в толпу, провожали его последним взглядом.
XXII
УАЙТ-ХОЛЛ
Как легко можно было предвидеть, парламент приговорил Карла Стюарта к
смерти.
Хотя наши друзья и ожидали этого приговора, однако поверг их в глубо-
кую скорбь. Д'Артаньян, находчивость которого обыкновенно пробуждалась в
самые критические моменты, еще раз торжественно поклялся, что он пойдет
на все, только бы помешать кровавой развязке этой трагедии. Но каким об-
разом? Он и сам еще хорошенько не знал. Все зависело от обстоятельств. А
в ожидании, пока план окончательно созреет, нужно было во что бы то ни
стало выиграть время и помешать исполнению казни на следующий день, как
это постановил суд.
Единственным средством было увезти лондонского палача.
Если палач исчезнет, казнь не сможет состояться. Без сомнения, пошлют
за другим палачом в соседний город, но на это потребуется, по крайней
мере, целый день, а один день в таких случаях может быть равносилен спа-
сению.
И Д'Артаньян взял на себя эту более чем трудную задачу.
Далее, не менее важно было предупредить Карла Стюарта о предполагае-
мой попытке спасти его, чтобы он по возможности помогал своим друзьям
или, по крайней мере, не делал ничего такого, что могло бы помешать их
усилиям. Арамис взялся за это опасное дело. Карл Стюарт просил, чтобы
епископу Джаксону было дозволено навестить его в Уайт-Холле, где он был
заключен. Мордаунт в тот же вечер отправился к епископу и передал ему
желание короля, а также разрешение Кромвеля. Арамис решил уговорами или
угрозами добиться от епископа, чтобы тот позволил ему надеть епископское
облачение и под видом епископа проникнуть во дворец Уайт-Холл.
Атос, наконец, взял на себя все приготовления к бегству из Англии, на
случай как успеха, так и неудачи.
Наступила ночь. Друзья сговорились встретиться в гостинице в одиннад-
цать часов вечера и разошлись каждый для выполнения своего опасного по-
ручения.
Дворец Уайт-Холл охранялся тремя кавалерийскими полками и еще более
неусыпными заботами Кромвеля, который сам постоянно наведывался туда, а
также присылал своих генералов и слуг.
Осужденный на смерть король, сидя один в своей комнате, освещенной
двумя свечами, печально припоминал свое былое величие, которое перед
смертью, как обычно бывает, казалось ему более сладостным и блиста-
тельным, чем когда-либо раньше.
Парри, не покидавший своего господина, с момента его осуждения не пе-
реставал плакать.
Карл Стюарт, облокотившись на стол, смотрел на медальон, в котором
находились рядом портреты его жены и дочери. Он ожидал Джаксона, а после
него - казни.
Иногда его мысль возвращалась к благородным французам, которые, дума-
лось ему, были уже за сто лье; они превратились для него в сказочные ви-
дения, какие являются во сне и исчезают при пробуждении.
Действительно, порою Карл спрашивал себя, не было ли все случившееся
с ним сном или лихорадочным бредом.
При этой мысли он вставал и, сделав несколько шагов по комнате, чтобы
выйти из оцепенения, подходил к окну, но тут же замечал торчавшие снару-
жи блестящие штыки часовых. И тогда он поневоле убеждался, что это не
сон и что кровавый кошмар - действительность.
Карл безмолвно возвращался к своему креслу, облокачивался на стол,
опускал голову на руку и погружался в раздумье.
"Увы, - говорил он сам себе, - если бы я мог исповедаться перед одним
из тех светочей церкви, уму которых доступны все тайны жизни, все ничто-
жество величия, быть может, голос такого духовника заглушил бы голос
скорби, который я слышу в моей душе. Но нет, моим духовником будет свя-
щенник не выше обычного уровня, мечты которого о карьере и богатстве я
разрушил моим собственным падением. Он будет говорить мне о боге и смер-
ти, как он говорил не раз другим умирающим. Может ли он понять, что уми-
рающий король оставляет свой трон узурпатору, а в это время дети его ли-
шены хлеба насущного!"
Он поднес портреты к губам и шепотом стал называть имена всех своих
детей.
Наступила, как мы уже сказали, ночь - темная и облачная. На соседней
колокольне медленно пробили часы. Бледный свет двух свечей отбрасывал на
стены просторвой высокой комнаты странные отблески, похожие на призраки.
Этими призраками были предки короля Карла, выступавшие из своих золотых
рам. Этими отблесками были последние синеватые и мерцающие вспышки поту-
хавших углей.
Беспредельная грусть овладела всем существом Карла. Закрыв лицо рука-
ми, он думал о мире, столь прекрасном, когда мы его оставляем или, вер-
нее сказать, когда он ускользает от нас; король думал о ласках своих де-
тей, таких нежных и сладостных, особенно когда с детьми расстаешься на-
веки; думал о жене своей, благородной и мужественной женщине, которая
поддерживала его до последней минуты. Он снял с груди крест, осыпанный
брильянтами, и орден Подвязки, которые она прислала ему с этими благо-
родными французами, и поцеловал их. Затем ему пришла мысль, что она уви-
дит эти предметы только тогда, когда он уже будет лежать в могиле, хо-
лодный и обезображенный, - и он почувствовал, как вместо с этой мыслью
его охватывает дрожь и холод, словно уже смерть простерла над ним свой
покров.
Так, в этой комнате, которая приводила ему на память столько воспоми-
наний, в которой, бывало, толпилось столько придворных и раздавалось
столько льстивых речей, король сидел один со своим опечаленным слугой,
на котором он не мог найти никакой духовной поддержки... И тогда - кто
бы мог подумать! - королем овладела слабость, и он отер в темноте слезу,
упавшую на стол и сверкнувшую на расшитой золотом скатерти.
Внезапно в коридоре послышались шаги. Дверь отворилась, факелы напол-
нили комнату дымным светом, и человек в епископской мантии вошел в соп-
ровождении двух часовых; Карл повелительным движением руки велел им вый-
ти.
Часовые удалились, и комната опять погрузилась во мрак.
- Джаксон! - воскликнул Карл. - Джаксон! Благодарю вас, последний
друг мой, вы пришли кстати.
Епископ искоса и с беспокойством оглянулся на человека, который, за-
ливаясь слезами, сидел в углу за камином.
- Полно, Парри, - обратился к нему король, - но плачь! Вот господь
посылает нам утешение.
- Ах, это Парри! - сказал епископ. - Ну, тогда я спокоен. В таком
случае, ваше величество, позвольте мне приветствовать вас и сказать, кто
я и для чего пришел.
При звуке этого голоса Карл чуть было не вскрикнул, но Арамис прило-
жил палец к губам и низко поклонился королю Англии.
- Это вы, шевалье д'Эрбле? - прошептал Карл.
- Да, государь, - отвечал Арамис, возвышая голос, - да, я епископ
Джаксон, верный рыцарь церкви, который пришел сюда по желанию вашего ве-
личества.
Карл всплеснул руками. Он узнал д'Эрбле и был поражен отвагой этих
людей, которые, хотя и были иностранцами, без всякого корыстного побуж-
дения столь упорно боролись против воли целого народа и злой судьбы ко-
роля.
- Вы, - проговорил он, - это вы... Как вы проникли сюда? Боже мой!
Если они узнают, вы погибли.
Парри был ужо на ногах; вся его фигура выражала наивное и глубокое
восхищение.
- Государь, не думайте обо мне, - продолжал Арамис, жестом приглашая
короля говорить тише. - Думайте о себе. Вы видите, ваши друзья не дрем-
лют. Я еще не знаю, что мы сделаем, но четверо решительных людей могут
сделать многое. Помня об этом, не смыкайте глаз, ничему не удивляйтесь и
будьте на все готовы.
Карл покачал головой.
- Друг мой, - сказал он, - знаете ли вы, что нельзя терять времени и
что если вы желаете действовать, так надо торопиться? Знаете вы, что
завтра в десять часов утра я должен умереть?
- Ваше величество, до тех пор должно случиться нечто такое, что поме-
шает казни.
Король с удивлением посмотрел на Арамиса.
В ту же минуту снаружи, под окном короля, послышался странный шум и
грохот, словно сбрасывали с воза доски.
- Вы слышите? - спросил король.
Вслед за этим треском послышался болезненный крик.
- Я слушаю, - сказал Арамис, - но не понимаю, что это за шум, а глав-
ное - что это за крик.
- Что за крик, я и сам не знаю, - сказал король, - но шум я вам сей-
час объясню. Вы знаете, что меня должны казнить под этими самыми окнами?
- прибавил Карл, простирая руку к темной пустынной площади, по которой
ходили только солдаты и часовые.
- Да, ваше величество, знаю, - отвечал Арамис.
- Так вот, из досок, которые сюда привезли, сооружают для меня эша-
фот. Должно быть, при разгрузке ушибли кого-нибудь из рабочих.
Арамис невольно вздрогнул.
- Вы видите, - сказал Карл, - бесполезно делать какие-либо попытки: я
осужден, предоставьте меня моей участи.
- Ваше величество, - сказал, овладев собой, Арамис, - пусть себе
