черноглаза, добра от толстоты и лености; и собою даже очень смазлива.
Стыдлива же сверх необходимости.
- Вы... кто? - продолжал он допрашивать, обращаясь к самому
артельщику. Но в эту минуту опять отворилась дверь настежь, и, немного
наклонившись, потому что был высок, вошел Разумихин.
- Экая морская каюта, - закричал он, входя, - всегда лбом стукаюсь;
тоже ведь квартирой называется! А ты, брат, очнулся? Сейчас от Пашеньки
слышал.
- Сейчас очнулся, - сказала Настасья.
- Сейчас очнулись, - поддакнул опять артельщик с улыбочкой.
- А вы кто сами-то изволите быть-с? - спросил, вдруг обращаясь к нему,
Разумихин. - Я вот, изволите видеть, Вразумихин; не Разумихин, как меня вс°
величают, а Вразумихин, студент, дворянский сын, а он мой приятель. Ну-с, а
вы кто таковы?
- А я в нашей конторе артельщиком, от купца Шелопаева-с, и сюда по
делу-с.
- Извольте садиться на этот стул, - сам Разумихин сел на другой, с
другой стороны столика. - Это ты, брат, хорошо сделал, что очнулся, -
продолжал он, обращаясь к Раскольникову. - Четвертый день едва ешь и пьешь.
Право, чаю с ложечки давали. Я к тебе два раза приводил Зосимова. Помнишь
Зосимова? Осмотрел тебя внимательно и сразу сказал, что все пустяки, - в
голову, что ли, как-то ударило. Нервный вздор какой-то, паек был дурной,
говорит, пива и хрену мало отпускали, оттого и болезнь, но что ничего,
пройдет и перемелется. Молодец Зосимов! Знатно начал полечивать. Ну-с, так
я вас не задерживаю, - обратился он опять к артельщику, - угодно вам
разъяснить вашу надобность? Заметь себе, Родя, из ихней конторы уж второй
раз приходят; только прежде не этот приходил, а другой, и мы с тем
объяснились. Это кто прежде вас-то сюда приходил?
- А надо полагать, это третьегодни-с, точно-с. Это Алексей Семенович
были; тоже при конторе у нас состоит-с.
- А ведь он будет потолковее вас, как вы думаете?
- Да-с; они точно что посолиднее-с.
- Похвально; ну-с, продолжайте.
- А вот через Афанасия Ивановича Вахрушина, об котором, почитаю,
неоднократно изволили слышать-с, по просьбе вашей мамаши, чрез нашу контору
вам перевод-с, - начал артельщик, прямо обращаясь к Раскольникову. - В
случае если уже вы состоите в понятии-с - тридцать пять рублев вам
вручить-с, так как Семен Семенович от Афанасия Ивановича, по просьбе вашей
мамаши, по прежнему манеру о том уведомление получили. Изволите знать-с?
- Да... помню... Вахрушин... - проговорил Раскольников задумчиво.
- Слышите: купца Вахрушина знает! - вскричал Разумихин. - Как же не в
понятии? А впрочем, я теперь замечаю, что и вы тоже толковый человек. Ну-с!
Умные речи приятно и слушать.
- Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей
мамаши, которая через них таким же манером вам уже пересылала однажды, они
и на сей раз не отказали-с и Семена Семеновича на сих днях уведомили из
своих мест, чтобы вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании
лучшего-с.
- Вот в "ожидании-то лучшего" у вас лучше всего и вышло; недурно тоже
и про "вашу мамашу". Ну, так как же по-вашему: в полной он или не в полной
памяти, а?
- По мне что же-с. Вот только бы насчет расписочки следовало бы-с.
- Нацарапает! Что у вас, книга, что ль?
- Книга-с, вот-с.
- Давайте сюда. Ну, Родя, подымайся. Я тебя попридержу; подмахни-ка
ему Раскольникова, бери перо, потому, брат, деньги нам теперь пуще патоки.
- Не надо, - сказал Раскольников, отстраняя перо.
- Чего это не надо?
- Не стану подписывать.
- Фу, черт, да как же без расписки-то?
- Не надо... денег...
- Это денег-то не надо! Ну, это, брат, врешь, я свидетель! Не
беспокойтесь, пожалуйста, это он только так... опять вояжирует. С ним,
впрочем, это и наяву бывает... Вы человек рассудительный, и мы будем его
руководить, то есть попросту его руку водить, он и подпишет.
Приподнимайтесь-ка...
- А впрочем, я и в другой раз зайду-с.
- Нет, нет; зачем же вам беспокоиться. Вы человек рассудительный...
Ну, Родя, не задерживай гостя... видишь, ждет, - и он серьезно приготовился
водить рукой Раскольникова.
- Оставь, я сам... - проговорил тот, взял перо и расписался в книге.
Артельщик выложил деньги и удалился.
- Браво! А теперь, брат, хочешь есть?
- Хочу, - отвечал Раскольников.
- У вас суп?
- Вчерашний, - отвечала Настасья, все это время стоявшая тут же.
- С картофелем и с рисовой крупой?
- С картофелем и крупой.
- Наизусть знаю. Тащи суп, да и чаю давай.
- Принесу.
Раскольников смотрел на все с глубоким удивлением и с тупым
бессмысленным страхом. Он решился молчать и ждать: что будет дальше?
"Кажется, я не в бреду, - думал он, - кажется, это в самом деле..."
Через две минуты Настасья воротилась с супом и объявила, что сейчас и
чай будет. К супу явились две ложки, две тарелки и весь прибор: солонка,
перечница, горчица для говядины и прочее, чего прежде, в таком порядке, уже
давно не бывало. Скатерть была чистая.
- Не худо, Настасьюшка, чтобы Прасковья Павловна бутылочки две пивца
откомандировала. Мы выпьем-с.
- Ну уж ты, востроногий! - пробормотала Настасья и пошла исполнять
повеление.
Дико и с напряжением продолжал приглядываться Раскольников. Тем
временем Разумихин пересел к нему на диван, неуклюже, как медведь, обхватил
левою рукой его голову, несмотря на то что он и сам бы мог приподняться, а
правою поднес к его рту ложку супу, несколько раз предварительно подув на
нее, чтоб он не обжегся. Но суп был только что теплый. Раскольников с
жадностию проглотил одну ложку, потом другую, третью. Но поднеся несколько
ложек, Разумихин вдруг приостановился и объявил, что насчет дальнейшего
надо посоветоваться с Зосимовым.
Вошла Настасья, неся две бутылки пива.
- А чаю хочешь?
- Хочу.
- Катай скорей и чаю, Настасья, потому насчет чаю, кажется, можно и
без факультета. Но вот и пивцо! - он пересел на свой стул, придвинул к себе
суп, говядину и стал есть с таким аппетитом, как будто три дня не ел.
- Я, брат Родя, у вас тут теперь каждый день так обедаю, - пробормотал
он, насколько позволял набитый полный рот говядиной, - и это все Пашенька,
твоя хозяюшка, хозяйничает, от всей души меня чествует. Я, разумеется, не
настаиваю, ну да и не протестую. А вот и Настасья с чаем. Эка проворная!
Настенька, хошь пивца?
- И, ну те к проказнику!
- А чайку?
- Чайку, пожалуй.
- Наливай. Постой, я сам тебе налью; садись за стол.
Он тотчас же распорядился, налил, потом налил еще другую чашку, бросил
свой завтрак и пересел опять на диван. По-прежнему обхватил он левою рукой
голову больного, приподнял его и начал поить с чайной ложечки чаем, опять
беспрерывно и особенно усердно подувая на ложку, как будто в этом процессе
подувания и состоял самый главный и спасительный пункт выздоровления.
Раскольников молчал и не сопротивлялся, несмотря на то что чувствовал в
себе весьма достаточно сил приподняться и усидеть на диване безо всякой
посторонней помощи, и не только владеть руками настолько, чтобы удержать
ложку или чашку, но даже, может быть, и ходить. Но по какой-то странной,
чуть не звериной хитрости ему вдруг пришло в голову скрыть до времени свои
силы, притаиться, прикинуться, если надо, даже еще не совсем понимающим, а
между тем выслушать и выведать, что такое тут происходит? Впрочем, он не
совладал с своим отвращением: схлебнув ложек десять чаю, он вдруг
высвободил свою голову, капризно оттолкнул ложку и повалился опять на
подушку. Под головами его действительно лежали теперь настоящие подушки -
пуховые и с чистыми наволочками; он это тоже заметил и взял в соображение.
- Надо, чтобы Пашенька сегодня же нам малинового варенья принесла,
питье ему сделать, - сказал Разумихин, усаживаясь на свое место и опять
принимаясь за суп и за пиво.
- А где она тебе малины возьмет? - спросила Настасья, держа на
растопыренных пяти пальцах блюдечко и процеживая в себя чай "через сахар".
- Малину, друг мой, она возьмет в лавочке. Видишь, Родя, тут без тебя
целая история произошла. Когда ты таким мошенническим образом удрал от меня
и квартиры не сказал, меня вдруг такое зло взяло, что я положил тебя
разыскать и казнить. В тот же день и приступил. Уж я ходил, ходил,
расспрашивал, расспрашивал! Эту-то, теперешнюю квартиру я забыл; впрочем, я
ее никогда и не помнил, потому что не знал. Ну, а прежнюю квартиру, - помню
только, что у Пяти Углов, Харламова дом. Искал, искал я этот Харламов дом,
- а ведь вышло потом, что он вовсе и не Харламов дом, а Буха, - как иногда
в звуках-то сбиваешься! Ну я и рассердился. Рассердился да и пошел, была не
была, на другой день в адресный стол, и представь себе: в две минуты тебя
мне разыскали. Ты там записан.
- Записан!
- Еще бы; а вот генерала Кобелева никак не могли там при мне
разыскать. Ну-с, долго рассказывать. Только как я нагрянул сюда, тотчас же
со всеми твоими делами познакомился; со всеми, братец, со всеми, все знаю;
вот и она видела: и с Никодимом Фомичом познакомился, и Илью Петровича мне
показывали, и с дворником, и с господином Заметовым, Александром
Григорьевичем, письмоводителем в здешней конторе, а наконец и с Пашенькой,
- это уж был венец; вот и она знает...
- Усахарил, - пробормотала Настасья, плутовски усмехаясь.
- Да вы бы внакладочку, Настасья Никифоровна.
- Ну ты, пес! - вдруг крикнула Настасья и прыснула со смеху. - А ведь
я Петровна, а не Никифоровна, - прибавила она вдруг, когда перестала
смеяться.
- Будем ценить-с. Ну так вот, брат, чтобы лишнего не говорить, я хотел
сначала здесь электрическую струю повсеместно пустить, так чтобы все
предрассудки в здешней местности разом искоренить, но Пашенька победила. Я,
брат, никак и не ожидал, чтоб она была такая... авенантненькая... а? Как ты
думаешь?
Раскольников молчал, хотя ни на минуту не отрывал от него своего
встревоженного взгляда, и теперь упорно продолжал глядеть на него.
- И очень даже, - продолжал Разумихин, нисколько не смущаясь молчанием
и как будто поддакивая полученному ответу, - и очень даже в порядке, во
всех статьях.
- Ишь тварь! - вскрикнула опять Настасья, которой разговор этот
доставлял, по-видимому, неизъяснимое блаженство.
- Скверно, брат, то, что ты с самого начала не сумел взяться за дело.
С ней надо было не так. Ведь это, так сказать, самый неожиданный характер!
Ну, да об характере потом... А только как, например, довести до того, чтоб
она тебе обеда смела не присылать? Иль, например, этот вексель? Да ты с ума
сошел, что ли, векселя подписывать! Или, например, этот предполагавшийся
брак, когда еще дочка, Наталья Егоровна, жива была... Я все знаю! А
впрочем, я вижу, что это деликатная струна и что я осел; ты меня извини. Но
кстати о глупости: как ты думаешь, ведь Прасковья Павловна совсем, брат, не
так глупа, как с первого взгляда можно предположить, а?
- Да... - процедил Раскольников, смотря в сторону, но понимая, что
выгоднее поддержать разговор.
- Не правда ли? - вскричал Разумихин, видимо, обрадовавшись, что ему
ответили, - но ведь и не умна, а? Совершенно, совершенно неожиданный
характер! Я, брат, отчасти теряюсь, уверяю тебя... Сорок-то ей верных
будет. Она говорит - тридцать шесть и на это полное право имеет. Впрочем,
клянусь тебе, что сужу об ней больше умственно, по одной метафизике; тут,
брат, у нас такая эмблема завязалась, что твоя алгебра! Ничего не понимаю!
Ну, да все это вздор, а только она, видя, что ты уже не студент, уроков и
костюма лишился и что по смерти барышни ей нечего уже тебя на родственной
ноге держать, вдруг испугалась; а так как ты, с своей стороны, забился в
угол и ничего прежнего не поддерживал, она и вздумала тебя с квартиры
