стыдясь:
- Что? насиделась вчера за меня? После обеда пойдем играть в залу.
Кто-то прошел мимо нас, и княжна мигом отвернулась от меня.
После обеда, в сумерки, мы обе сошли вниз в большую залу, схватившись
за руки. Княжна была в глубоком волнении и тяжело переводила дух. Я была
радостна и счастлива, как никогда не бывала.
- Хочешь в мяч играть? - сказала она мне. - Становись здесь!
Она поставила меня в одном углу залы, но сама, вместо того чтоб отой-
ти и бросить мне мяч, остановилась в трех шагах от меня, взглянула на
меня, покраснела и упала на диван, закрыв лицо обеими руками. Я сделала
движение к ней; она думала, что я хочу уйти.
- Не ходи, Неточка, побудь со мной, - сказала она, - это сейчас прой-
дет.
Но мигом она вскочила с места и, вся раскрасневшись, вся в слезах,
бросилась мне на шею. Щеки ее были влажны, губки вспухли, как вишенки,
локоны рассыпались в беспорядке. Она целовала меня как безумная, целова-
ла мне лицо, глаза, губы, шею, руки; она рыдала как в истерике; я крепко
прижалась к ней, и мы сладко, радостно обнялись, как друзья, как любов-
ники, которые свиделись после долгой разлуки. Сердце Кати билось так
сильно, что я слышала каждый удар.
Но в соседней комнате раздался голос. Звали Катю к княгине.
- Ах, Неточка! Ну! до вечера, до ночи! Ступай теперь наверх, жди ме-
ня.
Она поцеловала меня последний раз тихо, неслышно, крепко и бросилась
от меня на зов Насти. Я прибежала наверх как воскресшая, бросилась на
диван, спрятала в подушки голову и зарыдала от восторга. Сердце колоти-
лось, как будто грудь хотело пробить. Не помню, как дожила я до ночи.
Наконец пробило одиннадцать, и я легла спать. Княжна воротилась только в
двенадцать часов; она издали улыбнулась мне, но не сказала ни слова.
Настя стала ее раздевать и как будто нарочно медлила.
- Скорее, скорее, Настя! - бормотала Катя.
- Что это вы, княжна, верно, бежали по лестнице, что у вас так сердце
колотится?.. - спросила Настя.
- Ах, боже мой, Настя! какая скучная! Скорее, скорее! - И княжна в
досаде ударила ножкой об пол.
- Ух, какое сердечко! - сказала Настя, поцеловав ножку княжны, кото-
рую разувала.
Наконец все было кончено, княжна легла, и Настя вышла из комнаты.
Вмиг Катя вскочила с постели и бросилась ко мне. Я вскрикнула, встречая
ее.
- Пойдем ко мне, ложись ко мне! - заговорила она, подняв меня с пос-
тели. Мгновенье спустя я была в ее постели, мы обнялись и жадно прижа-
лись друг к другу. Княжна зацеловала меня в пух.
- А ведь я помню, как ты меня ночью целовала! - сказала она, покрас-
нев как мак.
Я рыдала.
- Неточка! - прошептала Катя сквозь слезы, - ангел ты мой, я ведь те-
бя так давно, так давно уж люблю! Знаешь, с которых пор?
- Когда?
- Как папа приказал у тебя прощения просить, тогда как ты за своего
папу заступилась, Неточка... Си-ро-точка ты моя! - протянула она, снова
осыпая меня поцелуями. Она плакала и смеялась вместе.
- Ах, Катя!
- Ну, что? ну, что?
- Зачем мы так долго... так долго... - и я не договорила.
Мы обнялись и минуты три не говорили ни слова.
- Послушай, ты что, думала про меня? - спросила княжна.
- Ах, как много думала, Катя! все думала, и день и ночь думала.
- И ночью про меня говорила, я слышала.
- Неужели?
- Плакала сколько раз.
- Видишь! Что ж ты все была такая гордая?
- Я ведь была глупа, Неточка. Это на меня так придет, и кончено. Я
все зла была на тебя.
- За что?
- За то, что сама дурная была. Прежде за то, что ты лучше меня; потом
за то, что тебя папа больше любит. А папа добрый человек, Неточка! да?
- Ах, да! - отвечала я со слезами, вспомнив про князя.
- Хороший человек, - серьезно сказала Катя, - да что мне с ним де-
лать? он все такой... Ну, а потом стала у тебя прощенья просить и чуть
не заплакала, и за это опять рассердилась.
- А я-то видела, а я-то видела, что ты плакать хотела.
- Ну, молчи ты, дурочка, плакса такая сама! - крикнула на меня Катя,
зажав мне рот рукою. - Слушай, мне очень хотелось любить тебя, а потом
вдруг ненавидеть захочется, и так ненавижу, так ненавижу!..
- За что же?
- Да уж я сердита на тебя была. Не знаю за что! А потом я и увидела,
что ты без меня жить не можешь, и думаю: вот уж замучу я ее, скверную!
- Ах, Катя!
- Душка моя! - сказала Катя, целуя мне руку. - Ну, а потом я с тобой
говорить не хотела, никак не хотела. А помнишь, Фальстафку я гладила?
- Ах ты, бесстрашная!
- Как я тру...си...ла-то, - протянула княжна. - Ты знаешь ли, почему
я к нему пошла?
- Почему?
- Да ты смотрела. Когда увидела, что ты смотришь... ах! будь что бу-
дет, да и пошла. Испугала я тебя, а? Боялась ты за меня?
- Ужасть!
- Я видела. А уж я-то как рада была, что Фальстафка ушел! Господи,
как я трусила потом, как он ушел, чу...до...вище этакое!
И княжна захохотала нервическим смехом; потом вдруг приподняла свою
горячую голову и начала пристально глядеть на меня. Слезинки, как жемчу-
жинки, дрожали на ее длинных ресницах.
- Ну, что в тебе есть, что я тебя так полюбила? Ишь,бледненькая, во-
лосы белокуренькие, сама глупенькая, плакса такая, глаза голубенькие,
си...ро...точка ты моя!!!
И Катя нагнулась опять без счету целовать меня. Несколько капель ее
слез упали на мои щеки. Она была глубоко растрогана.
- Ведь как любила-то тебя, а все думаю - нет да нет! не скажу ей! И
ведь как упрямилась! Чего я боялась, чего я стыдилась тебя! Ведь смотри,
как нам теперь хорошо!
- Катя! больно мне как! - сказала я, вся в исступлении от радости. -
Душу ломит!
- Да, Неточка! Слушай дальше... да, слушай, кто тебя Неточкой проз-
вал?
- Мама.
- Ты мне все про маму расскажешь?
- Все, все, - отвечала я с восторгом.
- А куда ты два платка мои дела, с кружевами? а ленту зачем унесла?
Ах ты, бесстыдница! Я ведь это знаю.
Я засмеялась и покраснела до слез.
- Нет, думаю: помучу ее, подождет. А иной раз думаю: да я ее вовсе не
люблю, я ее терпеть не могу. А ты все такая кроткая, такая овечка ты
моя! А ведь как я боялась, что ты думаешь про меня, что я глупа! Ты ум-
на, Неточна, ведь ты очень умна? а?
- Ну, что ты, Катя! - отвечала я, чуть не обидевшись.
- Нет, ты умна, - сказала Катя решительно и серьезно, - это я знаю.
Только раз я утром встала и так тебя полюбила, что ужас! Ты мне во всю
ночь снилась. Думаю, я к маме буду проситься и там буду жить. Не хочу я
ее любить, не хочу! А на следующую ночь засыпаю и думаю: кабы она приш-
ла, как и в прошлую ночь, а ты и пришла! Ах, как я притворялась, что
сплю... Ах, какие мы бесстыдницы, Неточка!
- Да за что ж ты меня все любить не хотела?
- Так... да что я говорю! ведь я тебя все любила! все любила! Уж по-
том и терпеть не могла; думаю, зацелую я ее когда-нибудь или исщиплю всю
до смерти. Вот тебе, глупенькая ты этакая!
И княжна ущипнула меня.
- А помнишь, я тебе башмак подвязывала?
- Помню.
- Помню; хорошо тебе было? Смотрю я на тебя: экая милочка, думаю: дай
я ей башмак подвяжу, что она будет думать! Да так мне самой хорошо ста-
ло. И ведь, право, хотела поцеловаться с тобою... да и не поцеловала. А
потом так смешно стало, так смешно! И всю дорогу, как гуляли вместе, так
вот вдруг и хочу захохотать. На тебя смотреть не могу, так смешно. А
ведь как я рада была, что ты за меня в темницу пошла!
Пустая комната называлась "темницей".
- А ты струсила?
- Ужас как струсила.
- Да не тому еще рада, что ты на себя сказала, а рада тому была, что
ты за меня посидишь! Думаю: плачет она теперь, а я-то ее как люблю!
Завтра буду ее так целовать, так целовать! И ведь не жалко, ей-богу, не
жалко было тебя, хоть я и поплакала.
- А я-то вот и не плакала, нарочно рада была.
- Не плакала? ах ты злая! - закричала княжна, всасываясь в меня свои-
ми губками.
- Катя, Катя! Боже мой, какая ты хорошенькая!
- Не правда ли? Ну, теперь что хочешь со мной, то и делай! Тирань ме-
ня, щипли меня! Пожалуйста, ущипни меня! Голубчик мой, ущипни!
- Шалунья!
- Ну, еще что?
- Дурочка...
- А еще?
- А еще поцелуй меня.
И мы целовались, плакали, хохотали; у нас губы распухли от поцелуев.
- Неточка! во-первых, ты всегда будешь ко мне спать приходить. Ты це-
ловаться любишь? И целоваться будем. Потом я не хочу, чтоб ты была такая
скучная. Отчего тебе скучно было? Ты мне расскажешь, а?
- Все расскажу; но мне теперь не скучно, а весело!
- Нет, уж будут у тебя румяные щеки, как у меня! Ах, кабы завтра пос-
корей пришло! Тебе хочется спать, Неточка?
- Нет.
- Ну, так давай говорить.
И часа два мы еще проболтали. Бог знает, чего мы не переговорили.
Во-первых, княжна сообщила мне все свои планы для будущего и настоящее
положение вещей. И вот я узнала, что папу она любит больше всех, почти
больше меня. Потом мы порешили обе, что мадам Леотар прекрасная женщина
и что она вовсе не строгая. Далее, мы тут же выдумали, что мы будем де-
лать завтра, послезавтра, и вообще рассчитали жизнь чуть ли не на двад-
цать лет. Катя выдумала, что мы будем так жить: она мне будет один день
приказывать, а я все исполнять, а другой день наоборот - я приказывать,
а она беспрекословно слушаться; а потом мы обе будем поровну друг другу
приказывать; а там кто-нибудь нарочно не послушается, так мы сначала
поссоримся, так, для виду, а потом как-нибудь поскорее помиримся. Одним
словом, нас ожидало бесконечное счастие. Наконец мы утомились болтать, у
меня закрывались глаза. Катя смеялась надо мной, что я соня, и сама зас-
нула прежде меня. Наутро мы проснулись разом, поцеловались наскоро, по-
тому что к нам входили, и я успела добежать до своей кровати.
Весь день мы не знали, что делать друг с другом от радости. Мы все
прятались и бегали от всех, более всего опасаясь чужого глаза. Наконец я
начала ей свою историю. Катя потрясена была до слез моим рассказом.
- Злая, злая ты этакая! Для чего ты мне раньше всего не сказала? Я бы
тебя так любила, так любила! И больно тебя мальчики били на улице?
- Больно. Я так боялась их!
- Ух, злые! Знаешь, Неточка, я сама видела, как один мальчик другого
на улице бил. Завтра я тихонько возьму Фальстафкину плетку, и уж если
один встретится такой, я его так прибью, так прибью!
Глазки ее сверкали от негодования.
Мы пугались, когда кто-нибудь входил. Мы боялись, чтоб нас не заста-
ли, когда мы целуемся. А целовались мы в этот день по крайней мере сто
раз. Так прошел этот день и следующий. Я боялась умереть от восторга,
задыхалась от счастья. Но счастье наше продолжалось недолго.
Мадам Леотар должна была доносить о каждом движении княжны. Она наб-
людала за нами целые три дня, и в эти три дня у ней накопилось много че-
го рассказать. Наконец она пошла к княгине и объявила ей все, что подме-
тила, - что мы обе в каком-то исступлении, уже целых три дня не разлуча-
емся друг с другом, поминутно целуемся, плачем, хохочем как безумные, -
как безумные без умолку болтаем, тогда как этого прежде не было, что она
не знает, чему приписать это все, но ей кажется, что княжна в каком-ни-
будь болезненном кризисе, и, наконец, ей кажется, что нам лучше видеться
пореже.
- Я давно это думала, - отвечала княгиня, - уж я знала, что эта
странная сиротка наделает нам хлопот. Что мне рассказали про нее, про
прежнюю жизнь ее, - ужас, настоящий ужас! Она имеет очевидное влияние на
Катю. Вы говорите, Катя очень любит ее?
- Без памяти.
Княгиня покраснела от досады. Она уже ревновала ко мне свою дочь.
