обернулась, и глаза ее снова засияли. "Нет, нет; ничего! Я плачу от того,
что мир так прекрасен, от благодарности, что я в нем живу, что живешь в нем
ты! И чуточку от страха - ведь мы с тобой лишь две маленькие песчинки в
гигантском мироздании..." Он тогда до острой боли в сердце ощутил, что они -
неотъемлемая часть вселенной и что в их силах сделать жизнь действительно
прекрасной.
Но какие испытания, какие муки надо пережить, чтобы достичь этого! Все
зло мира, вся его нечисть собирается сейчас, чтобы преградить людям путь к
лучшему будущему. И этот террариум вблизи Фигераса - лишь одна точка на
оперативной карте врага, маленькая капля концентрированного яда. Просто
мутит от мысли, что надо возвращаться туда... Здороваться с Нунке,
Шлитсеном, Вороновым, выслушивать наставления Думбрайта... Ух, как тошно!
Словно попал в болото и тебя вот-вот засосет вязкая грязь, задушат зловонные
испарения.
А может, и впрямь задушат? Что он может сделать один?
Глупости, не прибедняйся! Один разведчик способен сорвать план целой
операции, если он сумеет о нем узнать и своевременно сообщить своим. Один
человек может спутать все карты в игре врага, незаметно внеся в нее свои
коррективы... Да и остается ли человек один даже во вражеском лагере? Силы
добра могущественнее сил зла. Действуя осторожно, можно найти и союзников, и
помощников...
Утвердиться! Получить разрешение выходить за территорию школы, найти
способ связаться с испанским подпольем. Сумел же он добиться этого во
Франции, потом в Италии. А если сдадут нервы, если изменит фортуна, если
ошибешься, что ж: сложить голову в борьбе за свою правду - тоже счастье.
Вернувшись в Фигерас, новый воспитатель Фред Шульц с головой окунулся в
работу. На протяжении дня он успевал побывать везде: в аудиториях, где
проводились теоретические занятия; в спортзале, где обучали боксу,
джиу-джитсу и разным другим приемам борьбы, в лабораториях, где проверялись
и практически усовершенствовались теоретические знания по таким специальным
дисциплинам, как радиодело, фотография, шифрование; на стрельбищах, в
комнатах своих подопечных.
- Как видите, я не ошибся в выборе! Шульц набросился на работу, как
голодный на хлеб, - с удовольствием констатировал Нунке на первом же узком
совещании руководителей школы.
- Исключительно энергичен, - согласился Шлитсен. - И я бы не советовал
отвлекать его для выполнения отдельных поручений, таких, как поездка в
Мюнхен. Воспитательный процесс есть процесс непрерывного наблюдения и
влияния, малейшее послабление...
- Понятно, понятно, - поспешил согласиться Нунке, не терпевший
прописных истин, которые так любил провозглашать склонный к резонерству
Шлитсен.
Вскоре Фред Шульц был в курсе всех школьных дел.
Кроме русского отдела, в школе были еще отделы: немецкий, венгерский,
румынский, польский, чехословацкий, болгарский, в процессе организации был
югославский. Строились все они почти по одному принципу, и, если применить
школьную терминологию, каждый состоял из четырех классов.
Первый класс - подготовительный - размещался в нескольких домиках,
стоящих особняком на окраине Фигераса. Это, собственно, был даже не класс, а
контрольно-отборочный пункт. Никаких занятий здесь не проводилось, однако
работа начиналась именно здесь, незримая, но непрерывная изучался не только
характер будущего кандидата в "рыцари", его вкусы и привычки, но и скрытые
наклонности, так сказать, потенциальные возможности.
Привезенного в Испанию иностранца поселяли в одном из домиков, как
гостя у гостеприимного и заботливого хозяина, который якобы тоскует в
одиночестве, а поэтому и предоставляет приезжему приют. Излишне пояснять,
что этот гостеприимный хозяин был самым обыкновенным надзирателем, только
надзирателем очень высокого класса. Достаточно образованный, чтобы
поддержать интересную беседу, достаточно опытный, чтобы направить ее в
нужное русло, он постепенно, как говорится, влезал в душу своего нового
постояльца, становился его ближайшим другом, товарищем и советчиком,
соучастником скромных развлечений. Когда гость начинал скучать, на сцене
появлялась какая-нибудь близкая или дальняя родственница хозяина, непременно
молодая, красивая и - о счастливое стечение обстоятельств! - богатая. Дальше
партия разыгрывалась с вариациями, но как по нотам: мечтательная
влюбленность или бешеная страсть, романтические намерения соединить жизнь на
веки вечные или взволнованная исповедь одинокой души, ищущей забвения. И,
конечно - вино. Как можно больше вина! И когда подвыпивший герой
скороспелого романа начинал исповедываться, влюбленная девушка или дама
включала незаметно магнитофон... Через определенное время "родственница"
вдруг исчезала. Она уже выполнила свои функции.
Этих сирен из школы "рыцарей благородного духа" Воронов прозвал
"оселками", это, мол, при их помощи испытывается характер будущих агентов. С
легкой руки генерала название прижилось.
Все сведения, собранные "оселками", попадали к администрации или к
воспитателям, которым надлежало: угрозами и увещеваниями, деньгами и
посулами во что бы то ни стало добиться письменного согласия новичка на
вступление в тайную армию разведчиков.
Если завербованный давал согласие, его пребывание на
контрольно-отборочном пункте заканчивалось и он переходил из
подготовительного класса в первый, который в школе обозначался буквой "Д",
то есть диверсия.
Если вербуемый не поддавался ни уговорам, ни угрозам, все пути для него
были отрезаны. В школу он не попадал, к свободной жизни не возвращался, а
становился жертвой автомобильной аварии или случайного выстрела из-за угла.
Живым из приветливых домиков выходил лишь тот, кто безоговорочно принимал
статус школы. Ученики класса "Д" сами и "устраняли" неподатливых, этот
ненужный уже балласт.
В классе "Д" внимание преподавателей и воспитателей было направлено уже
на выявление знаний и способностей будущих агентов. Проверяли
общеобразевательные знания, полученные когда-то на родине, в школе или в
институте, и профессиональную квалификацию, если завербованный ее имел,
обучали приемам джиу-джитсу, умению владеть огнестрельным и холодным
оружием, пользоваться минами, бомбами, ядами, быстро шифровать и
расшифровывать, заметать следы после диверсий.
Тех, кто в классе "Д" достиг наибольших успехов и проявил наилучшие
способности, переводили в класс "А", то есть агентурный. Здесь обучение было
значительно сложнее. Не перешедшие в этот высший класс на всю жизнь
оставались диверсантами - агентами они не становились никогда.
Случалось и так: завербованный попадал в класс "Д", но оказывался
бездарным. С таким не возились, но при школе все же оставляли. Из них, этих
неудачников, составляли так называемую "вспомогательную группу" и обучали
различным распространенным профессиям: готовили слесарей, швейцаров,
стрелочников, парикмахеров... Затем их направляли в Советский Союз, и они
выполняли там роль "почтовых ящиков". Какой-либо агент или диверсант вручал
такому человеку-ящику шифрованное письмо или условный знак, никогда не
называя себя, другой агент приходил и забирал... Впрочем, предпочтение
оказывалось тем "почтовым ящикам", которых агенты иногда завербовывали среди
местного населения. Кроме "почтовых ящиков" агенты стремились завербовать
среди местного населения и "почтальонов". Заметив где-нибудь в дешевеньком
ресторанчике или "забегаловке" завсегдатая, которому перманентно не хватает
на сто грамм, агент угостит его стопочкой, а потом поручит отнести, скажем,
записочку самого невинного характера, даже не вкладывая ее в конверт. В
следующий раз это будет уже письмо или пакет. Тут агент или его помощник,
если у него таковой имеется, непременно проследит, по какой дороге пойдет
"почтальон", не свернет ли он куда-нибудь, не прочтет ли письмо, не заглянет
ли в пакет! Если посланец выдерживал экзамен, ему поручали уже передачу
настоящей информации. Именно с роли "почтальонов" и начиналась карьера почти
всех предателей, которые в случае "добросовестности" и старательности
переходили потом в высший ранг диверсантов или агентов.
В классе "А" полученные знания углублялись и расширялись: изучались
последние новинки технической мысли, взятые на вооружение разведкой,
ученикам давались задания самостоятельно разработать план какой-либо
операции, филигранно отработать каждую деталь, а потом осуществить его в
условиях, близких к задуманной ситуации. Агенты обучались всем видам
агитации и пропаганды: белой - когда пропаганда основывается на достоверных,
но тенденциозно подобранных фактах; серой - когда к достоверным фактам
добавляются комментарии самого агента, как это часто делает "Би-би-си", и,
наконец, черной - когда факты выдуманы, лживы и к тому же откровенно
враждебно прокомментированы, как это часто делает "Голос Америки". Тут же
будущие агенты учились тому, как надо использовать легковерных, слишком
доверчивых, не в меру болтливых людей, всяческого толка шептунов, как
вербовать среди них себе помощников.
Высший класс "Р" - резидентов - считался привилегированным. Сюда мало
кто попадал, и программа обучения тут была особая. Какая именно, Фред Шульц
еще до конца не разобрался.
Домантович вот уже пять дней живет в уютном домике, спрятанном за таким
высоким забором, что даже выглянуть на улицу нельзя. Вдоль забора сплошной
широкой полосой высажены деревья. Только один высоченный, раскидистый
великан шагнул к дому. Его ветви достигают крыши домика, но под самым
деревом словно мертвая зона - даже трава не растет.
Расспросить бы хозяина, что это за красавец и почему у его подножья нет
ни травинки, ни цветочка, да хозяин глухонемой. Приветливый, гостеприимный,
представительный, глаза живые, умные, а с губ срывается какое-то
невразумительное мычание, которым бедняга пытается выразить все свои
чувства: приязнь, приглашение к столу, огорчение, если у гостя плохой
аппетит.
В первый же день за ужином, заметив, что новый квартирант почти совсем
не прикасается к еде, хозяин принес большой кувшин красного вина. Оно было
холодное, ароматное и чуть терпкое. В иных условиях Домантович с
удовольствием выпил бы, и, верно, не один стакан, но теперь ни отличная еда,
ни вино не казались вкусными.
Хоть бы увидеть какую-нибудь газету, журнал или книгу, чтобы угадать,
где он очутился! Но ничего нет! Табак есть, сигареты только выбирай, вино -
пей хоть из горлышка, еды - вдоволь, а вот литературым - ни клочка
печатного. Конечно, это сделано нарочно, чтобы сбить его с толку. Прием,
рассчитанный на психологическое угнетение. Дудки! Ничего у вас из этого не
выйдет.
Домантович припоминает многочасовой ночной перелет от Мюнхена, посадку
среди горных вершин, чуть маячивших в предрассветной мгле, приглушенные
разговоры на аэродроме, в которых ему слышалась то русская, то немецкая
речь, поездку в закрытом автомобиле, в сопровождении какого-то дородного
молчаливого старика. Лишь несколько слов услышал от него Домантович, и то на
прощание.
- Выходить за пределы усадьбы воспрещается! Смерть! - произнес он на
чистейшем русском языке и вышел на крыльцо, даже не оглянувшись.
Единственная вещь в этом доме, которая о чем-то говорила Домантовичу,
была явно русского происхождения: икона с изображением
