стал готовиться ко сну. Фигура, высящаяся у него за спиной, чем-то
раздражала, сковывала движения. Ну, чего он торчит там посреди комнаты?
Уставился глазами в пол, словно хочет чтото прочесть на нем... Ну и вымахал
парень! А какие плечи! Недаром у этих гавриков сразу отнялся язык. Такому
под горячую руку не попадайся... Все-таки зачем он стоит? Может, заснул
стоя?.. Не очень-то приятно раздеваться, когда кто-то торчит у тебя за
спиной!
Сняв туфли, Сомов нарочно изо всей силы швырнул их под кровать! Гуп!
Гуп! Чудак, стоявший в проходе, вздрогнул, подобие улыбки промелькнуло у
него на губах, плечи чуть опустились.
- Вы того... не обращайте внимания... спите себе! Я тихонько... только
посижу минутку, а то голова у меня... А потом тоже лягу... Бывает, зовешь,
зовешь сон, а его нет как нет... Мне бы хоть вздремнуть... - потирая лоб,
здоровяк повернулся и потопал к своей кровати, так и не выпрямившись,
бессильно свесив руки вдоль тела.
Укладываясь, Григорий подумал: как часто теперь сон бежит и от него.
Раньше такого не бывало. Он мог заставить себя уснуть в любых
обстоятельствах, просто как бы поворачивал выключатель и мигом отключался от
забот, опасностей, волнений. Ведь сон - тоже оружие, помогающее быть в
форме. Неужели он утратил эту способность? Но почему? Потому ли, что
оказался один в логове врага? Но ведь так было и тогда, когда,
перевоплотившись в Генриха фон Гольдринга, он в одиночку раскрывал тайну
подземного завода и много других секретов коварного и хорошо подготовленного
к войне врага. Оказавшись во вражеском логове в годы войны, он тоже был
совершенно одинок. Так, да не так... Тогда он выполнял поручение Родины и,
как далека она ни была, ощущал свою неразрывную с ней связь, считал себя
бойцом многомиллионной армии своего народа. Да и был ли он действительно
одинок? Тысячи незримых друзей - французских маки, итальянских партизан -
протягивали ему руку помощи. А теперь? Нет даже уверенности, что правильно
поступил, когда сам, на свою ответственность, вмешался в такое трудное и
опасное дело... Без связи с Родиной, без единой дружеской руки! Как отнесся
бы к его решению Титов? Что подумает он, узнав о таинственном исчезновении
Григория Гончаренко? Сочтет его погибшим или, может... - по коже пробежал
мороз. Нет, нет, этого не может быть! Слишком хорошо Титов знает его, да и
другие сотрудники отдела тоже. Разве не доказал он всей своей жизнью, что во
имя Родины, во имя светлых идей коммунизма он готов пройти сквозь самые
страшные испытания, преодолеть, казалось бы, непреодолимые трудности, на
каждом шагу, каждое мгновение заглядывая смерти в глаза.
Если б была хоть малейшая возможность подать весточку Титову! Проезжая
через Мюнхен, он мог обратиться в советскую миссию по репатриации, и теперь
все было бы хорошо. Как ни внимательно стерегли его, а в большом городе
всегда можно замести след, незаметно ускользнуть. Но имел ли он право думать
только о собственном спасении? Узнав о планах Думбрайта и его хозяев,
тихонько отойти в сторону - меня, мол, никто не уполномачивал вмешиваться в
это дело? Ведь разумом, сердцем, всем существом своим Григорий чувствовал:
он обязан до конца разузнать все о деятельности террариума вблизи Фигераса,
найти способ обезвредить это гнездо. То, что один из шпионских центров
расположен именно в Испании, во франкистской Испании, безусловно, очень
выгодно врагу. Официально к школе "рыцарей благородного духа" придраться
нельзя. Католическая организация, проповедующая католицизм в восточных
странах, и только. Этот Нунке все предусмотрел. Но аппетит возрастает во
время еды. Если раньше он думал только о том, как сберечь кадры бывших
фашистских разведчиков для фатерланда, то теперь замахнулся шире: мечтает,
что возглавляемая им школа станет международным центром агентурной борьбы с
Россией - не менее.
В силу сложившейся ситуации попасть в это логово и бежать? О нет!
Григорий не имеет права так поступить. Он будет Фредом Шульцем, Сомовым,
чертом, дьяволом, но весь свой ум, все способности, накопленный опыт
употребит, чтобы изнутри взорвать этот змеиный рассадник вблизи Фигераса.
Придет время, он найдет способ связаться с Родиной, подать о себе весточку,
предупредить о планах, которые вынашивают хозяева Думбрайта и Нунке.
Надо только задание с вывозом власовцев выполнить с минимальным вредом
для Родины, одновременно укрепив к себе доверие со стороны Нунке и
Шлитсена.. Хитрец этот Шлитсен. Перед самым отъездом на аэродроме он как бы
невзначай бросил: "Надеюсь, мы еще увидимся" И улыбнулся. Явный намек, что
Сомов-Фред может не возвратиться.
Вот и просчитался. Григорий вернется! Обязательно вернется. Но
прежде...
Перевернув горячую подушку, Гончаренко закрыл глаза. Точка! Не смей
сейчас думать! В самолете ты имел право прикидывать так и эдак, составлять
планы, обдумывать варианты. Теперь же, когда ты подошел к делу вплотную,
голова должна быть ясной. Давай лучше послушаем, что выстукивают колеса
вагона, в котором ты как будто едешь: ты - Со-мов, ты - Со-мов, ты -
Со-мов...
Он очнулся. Кто-то бесцеремонно тряс его за плечо.
- Сомов! Слышите, Сомов! Так можно царство небесное проспать, а ужин и
подавно.. Благодарите судьбу, что я зашел за папиросами и увидел вас...
- Я .. это вы, Домантович? Вы, кажется, неплохой товарищ. Неужто я
столько проспал? Только сейчас понял, как проголодался...
- Поторопитесь, все наши уже поужинали. А бар из-за этой проклятой
лекции тоже закрыт.
Домантович присел на пустую уже кровать капитана и деликатно
отвернулся, давая Сомову одеться.
- Я готов... Можем идти. Погодите, а как быть с этим малюткой? - Сомов
кивнул в сторону кровати, на которой, отвернувшись к стене, лежал
здоровяк... Он, верно, тоже не ужинал? А такому остаться без еды...
Домантович только махнул рукой.
- На Середу опять нашло, - пояснил он, уже стоя на ступеньках. - То
парень как парень, правда, мрачноватый и не очень разговорчивый. Но людей не
сторонится... А то - просто не подступись, такой бешеный. Повернется ко всем
спиной и лежит, уставившись в стену. Затосковал, верно. С такой силищей, и
без дела! Ему бы топор в руки да лес валить... или саблю да в чисто поле...
Эх, засунули нас в этот каменный мешок, черт бы их всех побрал, и сиди! Жди,
пока тебя еще куда-то перебросят...
Когда Домантович и Сомов пришли в столовую, там уже было пусто.
Остывшие бобы с тушенкой вязли на зубах, оставляя на небе неприятную пленку,
и Сомов с удовольствием запивал их жидким, но еще теплым кофе.
- Ну, что, пошли на расправу? - обратился к нему Домантович.
- Вы думаете, будет расправа?
- А вы надеялись, что столкновение с Протопоповым на этом закончилось?
- Ну, будь что будет! - решительно бросил Сомов и направился к двери.
ВОРОНЬЕ СОБИРАЮТ В СТАИ
Выезжая в Мюнхен, Гончаренко довольно скептически относился к опасениям
Нунке, что в группу бывших власовцев пробрался советский агент. Один процент
против девяноста девяти, что это так. На то, что Гончаренко удастся с ним
связаться, передать сведения о себе и проинформировать о деятельности школы
вблизи Фигераса, шансов не больше. Впрочем, он учитывал и этот один процент,
обдумывая по дороге план будущих действий, категорически заявив о своем
намерении вернуться на Родину, он тем самым как бы подаст сигнал о себе и
посеет смятение в группе. Во что бы то ни стало надо расколоть ее и не дать
школе "рыцарей благородного духа" получить такое значительное пополнение,
как эти власовские головорезы.
И теперь, направляясь на лекцию какого-то Бломберга, он радовался, что
сможет увидеть всю группу сразу, а возможно, и поспорить кое с кем.
Гончаренко поглядел на северную сторону двора и увидел в открытом окне
лицо Хейендопфа.
"Значит, в случае нового столкновения с Протопоповым помощь будет " -
промелькнуло в голове.
- Добрый вечер! - поздоровался Гончаренко-Сомов, подходя к толпе.
Ответило только несколько человек. Остальные неприветливо, исподлобья
поглядывали на новичка. Тот с беззаботным видом прошел мимо двух рядов
скамеек и уселся на краешек последней.
Пересекая двор, к собравшимся на лекцию приближался Протопопов,
пропуская вперед долговязого человека, одетого в болтающийся, словно на
вешалке, штатский костюм.
- Рекомендую, пан Черногуз. Герр Бломберг, выступление которого было
объявлено сегодня, не смог прийти, - громко сказал Протопопов и, опустив
голову, уселся на один из двух стульев, стоявших возле маленького столика.
Пан Черногуз не принадлежал к числу докладчиков, способных с первых же
слов захватить аудиторию, умеющих меткой, к месту сказанной остротой
пробудить у уставших слушателей угасший интерес. Он говорил гладко,
свободно, но без подъема. Видно было, что доклад этот он делает не впервые.
Уже после первых слов оратора стало ясно, куда он гнет: Черногуз
приехал вербовать добровольцев в отряды украинских националистов, собирающих
силы для "небом благословенной борьбы" с большевизмом.
Докладчик подробно и туманно говорил об успехах, якобы одержанных
отрядами, вступившими в борьбу, и всячески расхваливал население Западной
Украины, готовое поделиться последним куском хлеба, снять последнюю рубаху
ради своих "освободителей".
Сомов внимательно наблюдал за аудиторией. Позы присутствующих,
откровенные зевки, приглушенное перешептывание - все свидетельствовало, что
слушают доклад краем уха, а то и вовсе не слушают.
Оживились слушатели только тогда, когда Черногуз заговорил о
материальной стороне дела. По его словам выходило, что каждый офицер, в
зависимости от звания, будет получать жалование такое же, как в немецкой
армии. Половина - в долларах - кладете на личный счет в банке, а половина
выдается советскими или немецкими деньгами прямо на руки. Тем, кто
немедленно согласится вступить в отряд, выдается поощрительная премия в
размере ста долларов.
Этот раздел доклада присутствующие слушали с напряженным вниманием.
Дело в том, что в казармах азартные игры приобрели размеры стихийного
бедствия. Играли в карты, в домино, даже в городки и непременно на деньги.
Поэтому от когда-то награбленного, а затем проданного, кое-что осталось лишь
у немногих "счастливчиков", которым везло в игре. Остальные жили подачками,
продажей обмундирования и иным мелким "бизнесом".
А тут обещают сразу же премию за согласие! И целых сто долларов! Было
над чем призадуматься.
К концу доклада Черногуэ приберег самый убедительный аргумент -
напомнил о полной бесперспективности для перемещенных устроиться на
приличную работу. Ссылаясь на собственный опыт, он рассказал, как во время
коллективизации эмигрировал в Польшу, затем во Францию, как в погоне за
счастьем объехал чуть ли не весь мир, и всюду его ждали лишь одни невзгоды.
- Что будет с вами здесь, за границей?! - патетически воскликнул
Черногуз. - Даже если есть среди вас специалисты, например слесари, токари,
возможно, даже инженеры, в лучшем случае они не помрут с голоду, перебиваясь
с хлеба на воду. А у кого нет профессии? В Африку? На шахты? Бывал я там,
знаю...
И Черногуэ, не жалея красок, описывал жизнь эмигрантов, завербовавшихся
на шахты или плантации.
- К вам же счастье само плывет в руки, - убеждал он. Договор можно
заключить на год, на два, на три. Вернетесь, а на счету у каждого солидная
сумма. Год, два можно жить спокойно, закончить институт, изучить язык, а то
