поручено передать вам, что в случае успеха вы получите пять тысяч долларов
премиальных.
Хейендопф свистнул.
- Неплохо! Они не скупы, ваши парни!
- Мистер Думбрайт звонил вам?
- Полчаса назад! Приказал передать, чтобы вы ежедневно через меня
информировали его о ходе дела. Думбрайта беспокоят сведения, полученные в
городской военной комендатуре.
- Какие именно?
- Вчера снова пришел письменный протест советской комиссии по
репатриации. Они настаивают на своем утверждении, что ваше командование
сознательно прячет группу бывших власовских офицеров. И если первое
заявление было необоснованным, то теперь точно указано, что наша группа
содержится в районе Мюнхена. Таким образом...
- Вы хотите сказать, что может быть получено третье письмо-протест, в
котором уже точно будет указан адрес и фамилии?
- Боюсь, что это может случиться.
- Кто из группы Протопопова имеет связь с городом?
- Выход за ворота лагеря строго воспрещен.
- Переписка разрешена?
- Нет.
- Кто-нибудь из власовцев встречается с людьми, бывающими в городе?
- Тоже нет.
- У кого хранится список группы?
- У меня и Протопопова. Но сегодня утром я приказал сменить фамилии на
прозвища. С завтрашнего дня даже в частных беседах все будут обращаться друг
к другу согласно приказу.
- Боюсь, что поздно!
- Возможно. Единственный выход - скорейшая эвакуация группы.
- А вместе с нею и того, кто только и мечтает о связи с советскими
властями? Ведь он может провалить все дело!
- Вы правы... К сожалению, правы... И все же надо поторопиться.
- А я, кажется, не теряю времени.
- Вы о Протопопове? - Хейевдопф рассмеялся. Теперь, когда я понял, в
чем дело... Да. Здорово у вас получилось! Я прямо в восторге! Люблю парней,
которые умеют драться!
- Я думал, вы больше интересуетесь искусством!
- Вы об этом? - Хейевдопф брезгливо поморщился, кивнув на бронзовую
скульптуру фавна, стоящую на краешке стола. - У меня уже в печенках весь
этот хлам, меня тошнит от него. Так бы и выбросил все на свалку.
- Тогда я ничего не понимаю!
- Спрос! Проклятый спрос! У нас все прямо с ума посходили - подавай им
всяческую старину! Как же тут не воспользоваться ситуацией? Появился шанс
чего-то достичь - не зевай! Не брезгуй! Если у тебя маленькая ремонтная
мастерская, неоплаченные счета, жена, которая надувает хорошенькие губки,
потому что ты не можешь купить ей манто из настоящей норки, - подбирать
бизнес по вкусу не приходится.
Хейендопф так искренне жаловался на обстоятельства, заставившие его
взяться за немилый сердцу бизнес, что Сомову стало смешно и противно. И
вместе с тем он почувствовал облегчение. Чтобы получить пять тысяч долларов
премии, такой не побрезгует ничем на свете, не пощадит ни сил, ни времени,
только бы как можно скорее и с наименьшим для себя риском достичь цели.
Действительно, воцарившееся вслед за тем молчание не было обычной
паузой в разговоре. По всему видно: заместитель начальника лагеря
сосредоточенно обдумывал, как приняться за дело, чтобы поскорее его
завершить.
- Хорошо! Безопасность я вам гарантирую! Ручаюсь! - сказал он уверенно.
- Инсценирую следствие по делу тех троих, которых он поторопился убрать, и
так его прикручу, что Протопопов сам станет вашим ангелом-хранителем.
- Это значительно упростит и облегчит мне работу.
- Чем еще могу быть полезен? Конечно, вам понадобится список всех, кого
вам надлежит вывезти. Я уже приказал...
- Упаси боже, никакого списка! Зачем иметь при себе такой
компрометирующий документ? Относительно этого мы с Думбрайтом придерживаемся
одного мнения. Но с анкетными данными и характеристикой каждого члена группы
я хотел бы ознакомиться. Это поможет в поисках. Вы не возражаете, если я
просмотрю их сегодня?
- Каждый час нашего промедления - выигрыш во времени для красных.
Останемся тогда оба в дураках. Стоит им предъявить список... достаточно даже
того, чтобы он к ним попал. Тьфу! Ну и повезло же мне! Им, конечно, легко
загребать жар чужими руками, а в случае чего - отвечать мне...
- Кому им?
Поняв, что у него вырвалось неосторожное слово, чуть бросившее тень на
его высшее начальство, Хейендопф с преувеличенной сосредоточенностью стал
возиться с сейфом.
- Вот! - сказал он наконец, кладя на стол обычную канцелярскую папку. -
Начнем по алфавиту?
- Конечно. Так мы по крайней мере никого не пропустим. С вашего
разрешения я запишу некоторые интересующие меня сведения. Я неплохой
стенографист, и мои записи не задержат вас. Потом я, конечно, их уничтожу.
Или передам вам...
"Анохин, Павел Яковлевич, - прочитал Хейендопф, - тысяча девятьсот
шестого года рождения, уроженец села Марковка, Курской области. Был
завснабом артели "Кожгалантерея" в городе Орле. Беспартийный. Осужден на
пять лет за подделку финансовосчетных документов. В армию Власова поступил в
1943 году. Быстро продвинулся по службе от рядового до старшего лейтенанта.
Близких родственников на территории России не имеет. Любит широко пожить. К
советской власти относится резко отрицательно".
"Антоненко, Василий Свдорович, тысяча девятьсот двадцать третьего года
рождения. Уроженец села Солоне. Днепропетровской области. Там же работал
старшим механиком тракторно-ремонтной мастерской. Родители в свое время
раскулачены. Сам репрессиям со стороны советской власти не подвергался. В
армию Власова завербован в лагере для военнопленных. Войну закончил в чине
капитана. За храбрость, проявленную в боях, немецким командованием награжден
орденом Железного Креста второй степени и медалями. На территории России
остались жена и сын, об их судьбе он ничего не знает, да и не интересуется.
Категорически возражает против возвращения в Советский Союз".
"Сорокин..."
Сомов внимательно вслушивался в чтение Хейендопфа, иногда останавливал,
иногда удовлетворенно хмыкал, просил повторить. Вскоре заместитель
начальника лагеря стал откровенно зевать.
- Может, продолжим завтра? - спросил он, закинув руки за голову и
потягиваясь всем телом. - Вчера, знаете ли, подцепил в кабаре эдакую курочку
- она так настойчиво вокруг меня увивалась, что... Короче, заснули мы только
около пяти, а в семь я должен был вернуться в казарму. К слову сказать, без
гроша в кармане...
- Я могу одолжить вам в счет премии сотню долларов...
- Э, нет! Никаких долгов! Иначе я вернусь домой с тем, с чем ушел.
- А как же курочка?
- Пусть убирается ко всем чертям! Пусть ищет других дураков,
кого-нибудь из тех, у кого текущий счет в банке, а за спиной состоятельный
папочка... Так отложим до завтра?
- Дайте я быстренько просмотрю список, а завтра вы дадите короткую
характеристику на каждого. Того, что есть здесь, явно недостаточно.
- О, пожалуйста! А я пока ознакомлюсь с тезисами доклада сегодняшнего
лектора. Черт бы его побрал имеете с его лекцией!
- Вас даже посещают лекторы?
- Все для этого сброда. Какой-то капитан Бломберг, будто бы бежавший из
русского плена.
- Выходит, связь между власовцами и внешним миром все-таки существует?
- Будьте спокойны: этот тип в десяти водах мытперемыт. И поет словно по
нотам. Вечером сами услышите.
...Через полчаса Сомов снова пересекал двор, направляясь к себе в
казарму. Под тентом уже толпилась небольшая группа людей в полувоенной,
полугражданской одежде. Они живо о чем-то беседовали. Заметив среди них
майора, Сомов понял: верно, этот тип создает общественное мнение,
сколачивает блок против дерзкого "новичка".
Может, подойти? Дать понять, что он считает себя равноправным членом
группы и не боится ни майора, ни Протопопова? Наверно, о его утреннем
столкновении уже знают все, а это не может не произвести впечатления. Таким,
как эти, импонирует грубая сила, они подчиняются ей быстрее, чем доводам
рассудка.
Однако не только тело, но и мозг требовал отдыха. Нот сами несли Сомова
р дальний угол двора, к двери, за которой ожидал его временный приют.
Вытянуться на кровати! Погрузиться в спасительный глубокий сон! Только
он и способен вырвать Григория из этого страшного чужого мира.
То, что в комнате может быть посторонний, не приходило в голову. Память
зафиксировала пустую комнату с длинными рядами коек. Такой она и возникла
сейчас в воображении. Тем сильнее оказалось разочарование, когда он понял,
что остаться одному не удастся.
- О, нашего полку прибыло! - приветствовал его длинный смуглый капитан,
лениво спуская с кровати ноги в сапогах и стягивая при этом край одеяла.
Рад! Не тому, конечно, что увидел именно вас, а от свойственного двуногой
твари злорадства: приятно, знаете ли, видеть, что ближнему повезло не более,
чем тебе... - Черные колючие глаза с насмешкой впились в Сомова.
- Если мерить этой меркой, поводов для радости у вас предостаточно.
Здесь, кажется, собралась большая компания.
- Скорее малая, чем большая. Хотелось бы видеть рядом с собой тех, по
чьей вине я влип в эту историю. Проигрыш в игре надо делить поровну.
- Не слушайте капитана Самохина! - вмешался маленький кругленький
человечек с такими бесцветными волосами, что они казались просто белыми. Он
либо вливает в себя шнапс, джин, виски, бренди, либо выливает на первого,
кто подвернется под руку, излишек желчи! Перманентное состояние!
- А твое перманентное состояние, остолоп, подхрюкивать каждому, с кем
сведет судьба. Просто так, на всякий случай, - вдруг перепадут объедки.
Тот, к кому относились эти слова, покраснел так, что даже кожа на
голове, просвечивающая сквозь короткие и редкие волосы, стала розовой. Между
припухшими веками, казалось совсем лишенными ресниц, сердито блеснули
маленькие, узко прорезанные, мутно-серые глазки. Человек действительно
напоминал откормленного кабанчика, который, проталкиваясь к кормушке,
вот-вот хрюкнет.
Капитан подмигнул Сомову.
- В жизни бывают странные совпадения. Рекомендую. Николай Николаевич
Кабанец. Свинство, так сказать, унаследованное от далеких предков и
увековеченное для потомков.
- Это... это... чересчур даже для вас... Я офицер, слышите, офицер, и я
буду требовать... настаивать... пусть суд чести, да, суд чести... - слова
срывались с дрожащих губ Кабанца беспорядочно, он словно захлебывался ими,
брызжа слюной и всхрапывая.
- Завели! - донеслось из глубины комнаты.
Только теперь, когда с одной из коек соскользнуло одеяло, Сомов
заметил, что в комнате есть еще один свидетель разговора. Его гигантская
фигура мигом заполнила комнату и потому потолок сразу стал как бы ниже,
проход между кроватями уже.
Богатырь стоял насупившись, ни одного слова не сорвалось больше с его
губ. Но двое, затеявшие ссору, мигом притихли: капитан снова вытянулся на
кровати, Кабанец, втянув голову в плечи, направился к двери.
Немного растерявшись, Сомов подыскивал слова, чтобы как можно проще
поздороваться с этим новым соседом по казарме. Но тот скользнул по нему
таким отсутствующим взглядом, что стало ясно: трогать его не следует,
человек все равно сейчас ничего не увидит и не услышит.
В комнате воцарилась тишина. Капитан вытащил из-под подушки флягу,
отхлебнул из нее и, сладко зевнув, закрыл глаза. По тому, как обмякли черты
его лица - вся кожа обвисла, словно стекая вниз между складками и морщинами,
- чувствовалось, что сон сморил его сразу, как только он закрыл глаза.
Искоса поглядывая на гиганта, все еще стоявшего в проходе, Сомов тоже
