губы дрожали. Но глаза глядели необычайно ласково и как-то вопросительно.
- На дворе так жарко, барон,- сочувственно сказала мадам Тарваль.
- Я не привык к такой погоде в такое время года,согласился Генрих.
- Может быть, хотите выпить чего-нибудь прохладительного?
- А что у вас есть?
- О, для вас у меня найдется бутылка чудесного старого шампанского.
Генрих вошел в зал, а мадам Тарваль куда-то убежала. Спустя минуту она
вернулась с бокалом и бутылкой вина.
- Действительно прекрасное вино, мадам,- похвалил Генрих, отпив из
бокала.- Теперь я понимаю, почему так далеко разнеслась слава о французском
шампанском.
- К сожалению, это последняя бутылка, я ее берегла для какого-нибудь
исключительного случая.
- Тогда ее надо было распить в семейном кругу, и я не понимаю...
- О барон, у меня сегодня такой счастливый день.
- Не хочу быть нескромным, но с радостью выпью за него. Только почему
вы не налили себе?
Мадам Тарваль принесла еще один бокал, и Генрих сам наполнил его.
Золотистое вино заискрилось, зашумело за тонким стеклом.
- Какой же тост мы провозгласим, мадам?
- Прежде всего я хочу выпить за ваше здоровье, барон! Именно из-за
вас... именно вы...- голос мадам Тарваль задрожал, и она оглянулась, хотя в
зале никого не было.- О барон, вы оказали мне такую незабываемую услугу!
Ничего не понимая, Генрих удивленно взглянул на хозяйку гостиницы. Она
наклонилась и, как заговорщица, прошептала, словно их кто-нибудь мог
подслушать:
- Да, да, незабываемую, незабываемую услугу!.. К сожалению, я не могу
сказать об этом вслух. О мсье, я понимаю, в эти проклятые времена надо
молчать! Но, я прошу запомнить - мадам Тарваль умеет быть благодарной. Я
всегда, всегда...
- Мне жаль вас разочаровывать, мадам,- в полном зпмешательстве перебил
ее Генрих,- но, честное слово,я даже не догадываюсь, о чем идет речь.
- Я понимаю вас, барон! Я буду молчать, молчать... Молчать, пока не
пробьет час... чтобы во весь голос...
- Вы очень взволнованы, мадам Тарваль! Давайте отложим этот разговор...
пока не придет время, о котором вы говорите.
Генрих поднялся и хотел положить на столик деньги.
- Сегодня вы мой гость, барон!
Удивленный поведением мадам Тарваль, приветливостью старой крестьянки,
которую он встретил у входа в гостиницу, Генрих долго ходил по своей
комнате, раздумывая о том, что же все это может означать. Однако объяснить
происшедшего так и не смог. "Наверное, у меня тоже счастливый день?"-
наконец решил он и взялся за словарь, вспомнив, что вчера они условились с
Моникой начать урок в первой половине дня.
Но Моника в это время была далеко от дома. Стоя во дворе уже знакомой
нам электростанции, она с нетерпением ждала Франсуа и сердилась, что он так
долго не идет.
- Я же приказывал тебе не приезжать, когда в этом нет необходимости,-
начал было Франсуа, но, взглянув на взволнованное лицо Моники, быстро
спросил:- Что случилось?
- Случилось невероятное.
- Что же именно?- обеспокоенно и нетерпеливо воскликнул Франсуа.
- Полчаса назад прибежала мадам Дюрель и рассказала, что собственными
глазами видела, как в горах, рядом с ее виноградником, немецкий офицер
встретил нашего Жана и Пьера Корвиля...
- Боже мой, Жан и Пьер арестованы! - простонал Франсуа.
- Да погоди же! Совсем нет! Он отпустил их обоих... Да еще выругал на
прощанье за то, что так неосторожны!
- Что-о-о-о? Ты с ума сошла. Или, может быть, рехнулась эта мадам
Дюрель?
- Мадам Дюрель в полном рассудке, и она клянется, что все было именно
так. Она даже узнала немецкого офицера.
- Кто же он?
- Барон фон Гольдринг! Она видела его в нашем ресторане - мама покупает
у нее вине, и она часто у нас бывает.
- Снова Гольдринг!
Задумчиво потирая свой длинный нос, Франсуа присел на скамью. Моника
напряженно следила за выражением его лица, но ничего, кроме растерянности,
на нем не увидела.
- Так чем же ты все это объяснишь? - не выдержала она.
- Пока ничем. Сегодня во что бы то ни стало увижу Жана, расспрошу его,
и если это правда, тогда...
- Что тогда?
- Сейчас я ничего не скажу. Я и сам ничего не понимаю... Чтоб
фашистский офицер, барон, поймал двух маки, а потом отпустил... Нет, тут
что-то не так. Возможно, он хочет спровоцировать нас, втереться в доверие...
Нет, в выводах надо быть очень осторожным... И ты еще внимательнее должна
следить за этим Гольдрингом и быть настороже. Кстати, как у тебя
складываются с ним отношения?
- Он просил меня, чтобы я помогла ему изучить язык.
- Ты, конечно, согласилась?
- Должна была согласиться, помня твой суровый приказ.
- И как он себя держит? Удалось тебе что-нибудь узнать?
- Нет. Он очень сдержан, вежлив и не думает ухаживать за мной.
- О чем же вы с ним разговариваете?
Моника передала свой разговор с Генрихом о французском языке и будущем
Франции. Франсуа задал девушке еще несколько вопросов, касающихся
Гольдринга, но ответы на них, очевидно, мало что ему объяснили.
- Загадочная личность этот барон, - сказал он поднимаясь.- Во всяком
случае, надо предупредить наших, чтобы его случайно не подстрелили.
Возможно, он действительно антифашист и хочет нам помочь. Но все это надо
хорошенько проверить. А пока будь осторожна, используй уроки французского
языка, чтобы побольше разузнать.
- Понимаю.
- Предупреди мать и мадам Дюрель, чтобы они никому ничего не
рассказывали. А себя веди так, словно ты ничего не знаешь.
Франсуа подтолкнул велосипед и шутя добавил:
- И в благодарность за то, что он отпустил твоего брата, смотри не
влюбись в этого барончика.
Моника сердито сверкнула глазами и нажала на педали.
Как только закончился обед и все встали из-за стола, Лютц подошел к
Гольдрингу.
- Вам, лейтенант, важное поручение от генерала. Придется ехать в Лион.
Пойдемте в штаб, и там я вам все объясню.
По дороге к штабу всегда разговорчивый Лютц молчал. Видя, что он в
плохом настроении, не начинал разговор и Генрих.
У себя в кабинете Лютц тоже не сразу заговорил о поручении генерала. И
Генриха уже начинало беспокоить это странное поведение адъютанта.
- Так в чем же заключается поручение генерала, герр гауптман? -
официальным тоном спросил он.
Лютц взглянул на часы.
- В вашем распоряжении, барон, еще час и сорок минут. В шестнадцать
сорок отходит поезд на Лион, и вы должны отвезти важный пакет в штаб
корпуса. Пакет уже готов. Можете его получить немедленно.
Лютц вытащил из сейфа большой конверт с несколькими сургучными печатями
и протянул Генриху. Тот внимательно рассмотрел, как запечатан и заклеен
конверт, и, решив, что все в порядке, положил его во внутренний карман
мундира.
- Будет сделано, герр гауптман, - беззаботно проговорил Генрих,
расписываясь в протянутой Лютцем книге.
Генриху показалось, что адъютант с грустью взглянул на него.
- У вас сегодня плохое настроение, Лютц? - дружески спросил Генрих.
Брезгливо поморщившись, тот махнул рукой и прошелся по кабинету взад и
вперед.
- Вот что, Гольдринг, - сказал он вдруг, остановившись напротив Генриха
и глядя ему в глаза.- Вы едете один, без охраны. Берегитесь и будьте в
дороге внимательны и осторожны. Не забывайте, что пакет секретный и его надо
беречь как зеницу ока. Вручите его начальнику штаба или его адъютанту. Но
обязательно под расписку.
- Вы так отправляете меня, словно это не обычная поездка, а важная
фронтовая разведка! - пошутил Генрих.
- Возможно, скоро трудно будет сказать, что хужеработать в тылу или...
воевать на фронте! Поэтому еще раз предупреждаю: осторожность, осторожность
и еще раз осторожность.
- Буду помнить ваши советы, Лютц. До свиданья!
Офицеры крепко пожали друг другу руки.
Готовясь к отъезду, Генрих все время думал о странном поведении людей
сегодня. Вначале эта крестьянка, потом мадам Тарваль и ее загадочные намеки,
теперь мрачное настроение Лютца и его напоминание об осторожности... Какой
он странный сегодня. А действительно, почему посылают с пакетом его, офицера
по особым поручениям, а не офицера-курьера, который есть при штабе. И если
пакет такой важный, то почему не дают охраны, которая полагается по уставу.
Тут что-то не так. Лютц, очевидно, знает, но не решается сказать. И это
симптоматично. Ведь между ними установились близкие, товарищеские отношения,
и если Лютц молчит - значит ему приказано молчать...
Что ж, надо на всякий случай приготовиться к самому худшему.
Генрих еще раз внимательно оглядел пакет, осторожно вложил его в
целлулоидовый футляр и спрятал во внутренний карман, старательно застегнув
его. Потом взял вальтер и вместе с зажигалкой положил в правый карман брюк.
Генрих уже собрался уходить, но в дверь постучала Моника.
- А наш урок? - удивилась она, увидев Генриха, говового в дорогу.
- К сожалению, мадемуазель, ею придется отложить до моего возвращения
из Лиона.
- Вы уезжаете? Так внезапно? Верно, какое-нибудь очень срочное дело?
- Просто взял отпуск на два дня, хочу повидаться с товарищем. Что вам
привезти, мадемуазель? Может быть, у вас будут какие-либо поручения?
- Нет. За любезное предложение очень благодарна, но мне ничего не надо.
Желаю счастливой дороги и быстрого возвращения.
- Это искреннее пожелание или обычная дань вежливости?
- Совершенно искреннее, - не колеблясь ответила Моника. Щеки ее чуть
порозовели от мысли, что она действительно желает возвращения этому офицеру
вражеской армии, и, словно оправдываясь то ли перед Генрихом, то ли перед
самой собой, девушка поспешно добавила:
- Ведь вы не сделали мне ничего плохого.
- Но и ничего хорошего.
- Вы относитесь к нам, французам, доброжелательно. А это уже много! Мне
кажется, что вы не такой, как другие...
- Вы замечательная девушка, Моника, я от всей души желаю, чтобы жизнь
ваша была так же хороша, как вы сами. Но не будьте чересчур доверчивы,
особенно к людям доброжелательным. Доверчивость часто обманывает. И одной
доброжелательности мало, чтобы доказать свою дружбу. Нужны дела... Вы со
мной согласны?
- Человек, который хочет стать другом, всегда может перейти от слов к
делу,- тихо ответила Моника.
В глазах девушки, обращенных к Генриху, были ожидание и вопрос. И
немного страха. Что, если она ошибается и перед ней совсем не друг, а враг?
И как ей, совершенно неопытной в житейских делах, это разгадать?
Генрих сделал вид, что не заметил и не понял этого взгляда. Ведь он
тоже не знал, кто перед ним: красивая девушка, дочка хозяйки гостиницы, или,
может...
- Во время нашего следующего урока мы поговорим об этом, Моника. А
сейчас я могу опоздать на поезд.
Крепко пожав руку девушке, Генрих вышел.
Предотъездная суета на перронах вокзалов и вид убегающих вдаль
железнодорожных путей всегда пробуждали в душе Генриха щемящее чувство
тревожного ожидания. Сегодня оно охватило его с особенной силой. Еще одно
путешествие в неизвестность! Чем все-таки вызвана эта неожиданная
командировка в Лион? И почему Лютц, прощаясь, вел себя так странно?
Подчеркнул, что пакет чрезвычайной важности, советовал быть осторожнее, а об
охране стыдливо умолчал? Непонятно, совсем непонятно! Впрочем, до Лиона
далеко - в дороге будет время обо всем поразмыслить.
Усилием воли Генрих подавил в себе чувство не покидающей его тревоги и
быстро направился к офицерскому вагону. Денщик уже стоял здесь с небольшим
