поразила его. Лучистым ли взглядом огромных черных глаз, разлетом ли бровей
на высоком, словно вылепленном лбу. Или, может быть, этими волнистыми
черными волосами, которые так мягко обрамляли нежный овал лица. Нос у Моники
неправильной формы, но как гармонично он переходит в линию губ,
подбородка... Да, да, гармония, именно гармония всех черт, цвета глаз,
волос, длинных, чуть загнутых ресниц придают лицу девушки нечто
неповторимое, чарующее.
Вежливо поклонившись обеим, Генрих обратился к старшей.
- Мадам говорит по-немецки?
- Немного. Вы, верно, барон Гольдринг, мсье Лютц предупредил о вашем
приезде. И я рада, что именно в моей гостинице остановился такой постоялец.
На лице хозяйки гостиницы появилась стандартная, любезная улыбка -
неотъемлемое свойство людей, которым в силу своей профессии приходится
прислуживать другим.
Моника глядела куда-то мимо Генриха. Ее лицо, такое оживленное за
минуту перед тем, стало замкнутым, неприветливым.
- Я хотел бы, мадам, заказать ужин на две персоны к девяти часам.
- О, пожалуйста!- проговорила хозяйка.- Что бы вы хотели заказать?
- Форель, курицу по-французски с картофельным гарниром и салат.
- Сейчас очень трудно с продуктами, но для своих постояльцев... Ужин
приготовить в отдельном кабинете?
- Да, а сейчас я попросил бы вас прислать мне в комнату бутылку бордо,
коньяка, две бутылки фруктового ликера и бутылку шоколадного.
Генрих положил на стойку деньги.
- Сдачи не надо! - бросил он небрежно и, взяв прейскурант, написанный
по-немецки, начал его просматривать.
- Ведь Лютц сказал, что этот барон очень богат,- долетела до него
фраза, сказанная вполголоса по-французски.
- Успел награбить!- сердито бросила Моника.
- Придержи язык, Моника!
- Он все равно стоит как чурбан, ничего не понимает.
- Отнеси ему заказанное,- приказала мадам.
Генрих, пряча улыбку, положил на стойку прейскурант и пошел к себе. Не
прошло и пяти минут, как в дверь постучали и в номер вошла Моника, неся на
подносе бутылки с вином. Поставив их на стол, она молча направилась к двери.
- Одну минуту, мадемуазель!
Моника остановилась у самой двери и ждала.
- Вы говорите по-немецки?- спросил Генрих.
- Говорю, но очень редко, потому что не люблю ни языка, ни...- Девушка
замолчала.
- ... ни самих немцев,- закончил за нее Генрих.
Моника молчала.
- А вы храбрая! И все же я не советую говорить такие вещи немецким
офицерам.
- Каждый свободен в своих вкусах. Мне, например, больше нравится
русский язык. Он такой мелодичный!
- Я имел возможность его слышать - ведь я прибыл с Восточного фронта.
- С Восточного фронта?- В глазах Моники Генрих увидел нескрываемое
любопытство.
- И могу вас уверить, что русские женщины не говорят немецким офицерам
таких вещей, как вы.
- Они молча терпят оскорбления?
- Нет, они стреляют. Стреляют в тех, кого считают своими врагами,-
по-французски ответил Генрих.
Глаза Моники широко раскрылись. С минуту она оторопело смотрела на
Генриха, шевеля губами, словно хотела что-то ответить, но вошел денщик, и
девушка ушла.
Ровно в девять Генрих был в кабинете Лютца. Тот еще работал.
- Герр гауптман, неужели так много дел? Ведь уже девять! А вы все
работаете.
- Я поджидал вас и, чтобы не сидеть сложа руки, коечто подготовил на
завтра,- пояснил Лютц, закрывая папку с бумагами.- А как вы устроились,
барон?
- Неплохо. Уже познакомился с хозяйкой и ее дочкой.
- И Моника успела вам надерзить?
- Было немного, но мне кажется, что в конце концов мы с нею поймем друг
друга.
- Вон как!- искренне удивился Лютц.- Ну, когда вам посчастливится
наладить отношения с Моникой, вам будут завидовать все офицеры и сочтут
великим дипломатом.
Вскоре оба сидели в уютном кабинете и ужинали. Хозяйка ресторана, мадам
Тарваль, прислала к столу по-настоящему хорошее вино, да и ужин был
приготовлен отлично, гауптман ел с большим аппетитом. Когда подали жареную
форель, Лютц, пораженный, воскликнул:
- О, я вижу, что вы завоевали если не симпатию Моники, то симпатию
мадам Тарваль. С первого дня знакомства она уже начала угощать вас такими
блюдами.
После ужина Генрих заказал еще бутылку коньяка и коробку сигар.
- Так, говорите, работы будет много?- спросил он, пригубив рюмку.
- Раньше было легче,- вздохнул Лютц.- Когда дивизия стояла компактно,
штаб размещался в Экслебенце, и работы было куда меньше.
- А чем вызвана смена расположения дивизии?- поинтересовался Генрих.
- Видите ли, вначале французы вели себя тихо, спокойно. Но после нашего
поражения под Москвой они подняли голову. Появились так называемые маки,
стреляют они в большинстве случаев из-за угла и преимущественно в офицеров.
Случается, что взрывают железнодорожные линии, мосты, а то и военные
объекты. Части СС и полиция одни уже не в силах справиться с ними. Поэтому
охрана военных объектов поручена нашей дивизии. Вот и вышло, что нашу
дивизию пришлось разбросать в разных пунктах на протяжении девяноста
километров от Сен-Мишеля до самого Шамбери.
- А маки после этого притихли?
- Наоборот. Они еще больше активизировались. Дело усложняется тем, что
им помогает население. Две недели назад отряд маки совершил нападение на
лагерь русских пленных. Маки перебили охрану, которая, к слову сказать, вела
себя чересчур беспечно, и несколько сот русских ушли с ними в горы. Погоня
не дала никаких результатов. И вот за несколько дней до вашего приезда маки,
уже вместе с русскими совершили нападение на автоколонну с боеприпасами.
Теперь они чудесно вооружены нашим же оружием.
- Я надеялся, что отдохну здесь после Восточного фронта, а выходит, как
говорят русские, попал из огня да в полымя.
Гауптман начал подробно рассказывать о недавней операции карательного
отряда против партизан. Генрих внимательно слушал, не забывая следить, чтобы
рюмка Лютца не оставалась пустой. Вскоре гауптман был изрядно навеселе.
А пока Гольдринг и Лютц ужинали в уютном номере ресторана "Темпль",
Моника мчалась на велосипеде к небольшому селу Понтемафре, вблизи которого
стояла электростанция, снабжавшая энергией расположенные вокруг населенные
пункты. Четыре километра по асфальтированной дороге Моника проехала за
какие-нибудь четверть часа.
- Мне надо видеть Франсуа, я привезла ему ужин,обратилась она к
знакомому слесарю.
- Для вас, мадемуазель Моника, достану его из-под земли, эх, счастливый
этот Франсуа! - прибавил тот с откровенной завистью.- Такая красавица сама
приезжает к нему на свидание.
И этот слесарь, и все на электростанции были уверены, что Моника
невеста Франсуа, чего ни он, ни девушка не опровергали.
Наоборот, чтобы подчеркнуть близость с молодым рабочим, Моника нарочно
при всех протянула Франсуа маленький узелок с ужином. Франсуа отвел девушку
в глубь двора и, присев на доски, развязал узелок. Издали они действительно
напоминали влюбленных. Но если бы кто-нибудь подслушал их разговор, он был
бы очень удивлен: то, о чем говорили эта красивая девушка и высокий, худой,
очень подвижный человек с коротко остриженными волосами, никак не напоминало
тех милых глупостей, которыми обычно забавляются влюбленные.
- Что случилось, Моника?- встревоженно спросил Франсуа, принимаясь за
ужин.
Моника рассказала о своей сегодняшней встрече с Гольдрингом и слово в
слово передала разговор.
Франсуа задумался.
- Очевидно, это провокация,- тихо бросил он,- и достаточно неудачная.
По молодости этот барон, верно, еще не научился держать язык за зубами. Но
по всему видно, что он будет играть значительную роль в штабе, иначе ему
загодя не готовили бы квартиру. Итак, Моника, придется тебе...
Увидев, как омрачилось лицо девушки, Франсуа тихо рассмеялся.
- Ну, ну, веселее, я еще ничего не сказал, а ты уже нахмурилась. Да не
сердись ты! От этого появляются морщинки, и ты преждевременно состаришься.
Ну, ну, не злись, а то возьму и поцелую - ведь я твой жених.
- Ой, Франсуа, ты просто невозможен, и подумать только - тебе поручено
такое серьезное дело.
- А быть серьезным отнюдь не означает ходить с похоронным видом, моя
крошка. Там, где шутка, там и хорошее настроение. А ты понимаешь, что значит
хорошее настроение даже при плохой игре? А у нас с тобой игра очень плохая,
потому что мы не знаем, что замышляют эти зеленые жабы. Вот зачем тебе и
надо этого болтливого барончика...
- Франсуа...
- Вот опять рассердилась. Поверь мне, я ничего зазорного не советую.
Просто надо тебе завязать с ним знакомство, какая же ты женщина, если не
обведешь его вокруг пальца? Ты подумай, какой удобный случай. Офицер живет в
гостинице твоей матери - раз, безусловно, будет работать в штабе - два, не
очень умеет держать язык за зубами три, ежедневно встречается с красивой
девушйой - четыре. И что требуется от этой девушки? Иногда улыбнуться, вот
так опустить ресницы, поменьше болтать самой, побольше слушать, и мы будем
знать все, что делается в штабе. А ты понимаешь, что это для нас значит?
- Но он какой-то... Ну, не такой, как они все. Не пристает, не сует в
руки подарков, даже ни одного комплимента не сказал, глядит совершенно
равнодушно...
- Но это уже зависит от тебя.
- А если он пригласит меня поужинать или пойти в кино?
- Конечно, иди. Подвыпив, мы все, грешные, становимся болтливы.
- Ага! А потом меня остригут, как маки стригут всех девушек, которые
водятся с гитлеровцами.
- Пусть это тебя не тревожит. До тех пор, пока сама не отрежешь
кому-либо на память локон, ни один волосок не упадет с твоей головы. Итак,
договорились? Повторяю, это очень важно. И чтоб никто, даже родная мать, не
знал об этом поручении и о том, что тебе удастся выудить у барона.
Моника вздохнула.
- Если это нужно...
- Очень нужно,- уже совершенно серьезно сказал Франсуа.- Этим ты
поможешь всем нам, в том числе твоему брату. Кстати, ты, возможно, скоро
увидишь Жана.
- Когда?- обрадовалась Моника.
- Я извещу тебя об этом. Вероятно, тут, на электростанции. К счастью,
немцы не интересуются нами, поскольку они не пользуются энергией этой
станции. Но без особой нужды все же сюда не приезжай. Хотя все думают, что
ты моя невеста, но осторожность не помешает. Да и не нужно, чтобы немцы
часто видели тебя на этой дороге.
Моника и Франсуа поднялись и пошли к выходу.
К Франсуа снова вернулось его обычное шутливое настроение.
- Ну, бросься же мне на шею, чтобы все видели, что тебе тяжело
разлучаться с женихом,- дразнил он девушку,- или хоть платочком вытри глаза!
Моника рассмеялась, лукавые огоньки блеснули в ее глазах. Неожиданно
прижавшись к Франсуа, она чмокнула его в щеку. Тот покраснел и растерянно
потер затылок.
- Я вижу, мое учение пошло тебе на пользу? - чуть смущенно произнес он.
- А я вижу, ты совсем не такой опытный и храбрый с девушками, как на
словах!- смеясь крикнула ему Моника уже от ворот.
Когда Генрих выводил из ресторана совсем опьяневшего Лютца, Моника была
дома и, лежа в постели, думала о только что полученном неприятном задании.
На следующее утро ровно в девять Генрих пришел в штаб. Вид у Лютца был
такой, словно он первый день поднялся после тяжелой болезни.
- Верно, я перехватил вчера? Голова тяжелая, не держится,- пожаловался
гауптман и растрепал свои и без того не очень аккуратно зачесанные волосы.
До прихода командира дивизии Лютц успел ознакомить нового коллегу с
