осведомителей. Такие списки Генрих забирал в каждом селе, в котором проводил
инспекцию.
Когда списки были готовы, Генрих приказал дать сигнал к тревоге. Через
три минуты, как в этом убедился Гольдринг, следя по хронометру, отряд
сельской полиции села Подгорного был выстроен.
- В списке двадцать три фамилии, а в строю я вижу лишь двадцать
одного,- заметил Гольдринг, который вместе с Барановским и Вольфом обходил
строй.
- Я - двадцать второй, а часовой на колокольне двадцать третий!-
подобострастно пояснил Барановский.
Гольдринг взглянул на колокольню и, на самом дело, увидел там
полицейского. Тот, приставив к глазам бинокль, всматривался вдаль.
- Вас часто навещают партизаны?- спросил Гольдринг.
- Да пока бог миловал.
И как раз в это время с колокольни раздался выстрел часового.
- Ой, батюшки! Сглазил!- воскликнул Барановский и почему-то присел,
закрыв голову руками.
Когда Гольдринг в сопровождении Вольфа взбежал на колокольню, все, что
делалось вокруг, можно было увидеть и без бинокля: бесчисленные всадники и
подводы с партизанами во весь дух мчались к селу. Несколько всадников и
тачанок с пулеметами вырвались вперед - они были уже близко. Очевидно,
часовой не сразу заметил партизан, заглядевшись на выстроенных внизу
полицейских.
Гольдринг посмотрел на запад и увидел большое болото, поросшее
тростником. С минуту он, прищурясь, всматривался в него, словно обдумывая
какой-то план. И, верно, придумал что-то, потому что быстро сбежал с
колокольни и приказал Вурцеру, который уже приготовил свой отряд к бою:
- Принимайте под свое командование отряд полиции и вместе с
автоматчиками пробивайтесь на север, в Турнавино. В этом направлении силы
врага, мне кажется, менее значительны.
- А вы, герр лейтенант?
- Обо мне не беспокойтесь, делайте, что приказываю... А вы - за мной!-
приказал он Вольфу.- Нет, сперва сбегайте на квартиру Барановского и
принесите мой плащ. Да живо!
Пока Вольф бегал за плащом, Гольдринг заглянул в канцелярию полиции.
Лейтенант в эти тяжелые минуты был на диво спокоен. Быстро схватив папку со
списками, которую Вольф оставил на столе, он вложил ее в ящик. Когда вбежал
запыхавшийся вахтмейстер, Гольдринг спокойно разминал сигарету.
- Герр лейтенант, ради бога, спешите! Слышите? Уже стреляют!
- Пусть стреляют. Мы с вами в бой не вступим, а уйдем в болото. Мы во
что бы то ни стало должны доставить в штаб весь собранный материал, а у нас
лишь единственный выход - напрямик через болото.
Генрих, пригибаясь, побежал к болоту. Солидный сорокалетний Вольф едва
поспевал за ним. Но барон, как оказалось, был не только великолепным
бегуном, но и настоящим боевым другом. Видя, что Вольф отстает, он побежал
медленнее и дождался своего спутника.
- Без паники, Вольф! Дышите носом. Руками, руками размахивайте! Вот
так! Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!
Вольф с благодарностью смотрел на лейтенанта. В самом деле, вскоре он
мог уже бежать быстрее - советы лейтенанта пригодились.
Перестрелка в стороне села тем временем все усиливалась. К треску
станковых пулеметов прибавились автоматные очереди, а вскоре и разрывы
гранат.
- Скорое, скорее, Вольф! Единственное наше спасение - это скорость!-
подгонял задыхающегося вахтмейстера лейтенант.
Но вот и болото.
- Ступать только по моим следам! Ни шагу в сторону! приказал Гольдринг,
смело входя в густой камыш. Пройдя шагов сто, лейтенант оглянулся. Вольф
шатался, как пьяный. Пережитый страх буквально валил его с ног. А тут еще
шагать надо было след в след за лейтенантом, через страшную трясину, откуда
уже не будет возврата.
- У нас есть несколько минут, чтобы передохнуть,Гольдринг остановился и
несколько раз, через нос, глубоко вдохнул воздух.
- Пробьются наши, как думаете, герр лейтенант?чуть отдышавшись, спросил
Вольф.
- Боюсь за них. Силы слишком неравны! Да, вахтмейстер, а где списки
осведомителей и полицейских? Папку с ними вы положили на стол в канцелярии.
Вахтмейстер побледнел как полотно.
- Я... я думал, что вы...
- Выходит, вы их забыли? Вы понимаете, что вы наделали?
- Но я думал...- едва мог вымолвить дрожащими губами вахтмейстер.
- Вы думали? Да вы знаете, что будет, если списки попадут в руки
партизан? Вы представляете, что вам придется отвечать за это перед самим
оберстом?
- Герр лейтенант! Помилосердствуйте! Не губите! Да разве я мог думать в
такое время о каких-то списках? Умоляю вас, скажем, что они были у Вурцера!
Издали донеслись крики и отчаянные вопли. Пулеметные очереди смолкли,
слышались лишь одинокие выстрелы.
- Скверно! Начался рукопашный бой. Поспешим, вахтмейстер! - бросил
Гольдринг и быстрыми шагами углубился в болото.
Можно ли измерить силы человека, когда он спасается от смертельной
опасности? Вольф никогда не думал, что способен целую ночь брести по колено
в воде, с трудом вытаскивая ступни из топкой трясины, не смея остановиться,
потому что зыбкая почва все время колеблется под тяжестью тела, и стоит
только оступиться, как трясина жадно засосет. К тому же он ничего не ел со
вчерашнего утра и совсем ослаб. Правда, лейтенант иногда выдергивал из чащи
тростника какие-то, одному только ему известные растения, и протягивал их
Вольфу, показывая, как их надо чистить, но от этой еды вахтмейстера только
мутило. К тому же очень болели руки, и у лейтенанта и у вахтмейстера они
были окровавлены от множества порезов об осоку. Вольф никогда и не
предполагал, что путешествие по заросшему тростником болоту может быть столь
опасным.
- Герр лейтенант! Долго ли мы будем блуждать?- уже под утро спросил
совершенно обессиленный Вольф. Он посинел от холода и дрожал.
- Вы же сами слышали, что по болоту стреляют. Возможно, нас ищут. Мы не
уйдем отсюда, пока я не буду убежден, что партизаны скрылись.
- Но мы ведь снова повернули обратно?
- Молчите, ради бога, и следуйте за мной!
Гольдринг и сам чувствовал, что силы оставляют его. Он уже едва
передвигался, часто останавливался, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли
отдыхая.
Наконец Генрих остановился.
- Здесь мы будем стоять, пока не услышим рокота машин.
- Разве здесь услышишь?!- Вольф безнадежно махнул рукой.
- Мы находимся метрах в ста от дороги. Согласно приказу оберста я
должен был вернуться вчера вечером. Я не прибыл вечером, не прибуду и рано
утром. В штабе переполошатся, и не позднее девяти начнутся розыски. Часов в
десять машины с солдатами будут здесь.
Но помощь пришла раньше. Гольдринг не учел того, что в его возвращении
заинтересован не только оберст, отдел 1-Ц, а и весь штаб.
Когда, не дождавшись Гольдринга, Бертгольд часа в три ночи зашел к нему
в комнату и узнал, что лейтенант вообще не возвращался, оберст поднял на
ноги весь штаб. И как только забрезжил рассвет, сильный отряд мотопехоты
выехал по направлению к Подгорному.
Трудно было узнать в этом измученном, измазанном грязью, с
забинтованными руками молодом человеке всегда нарядного, вылощенного
штабного офицера фон Гольдринга.
Барон спал весь день и всю ночь. А когда утром следующего дня он
раскрыл глаза, первым, кого он увидел, был Бертгольд.
- Лежи! Лежи, отдыхай! Мне вахтмейстер доложил обо всем, что случилось.
Но скоро мы с тобой забудем, что такое партизаны, и оставим эту проклятую
страну!- шепотом, как великую тайну, сообщил на прощанье Бертгольд.
- То есть?
- Наш корпус переводят во Францию.
ЛОВУШКА КУБИСА
Из-за отсутствия благоустроенных домов помещение небольшой сельской
больницы несло двойную нагрузку. Днем офицеры здесь обедали, и тогда и
большом зале столы составлялись в виде буквы "Т". За столами, изображавшими
короткую часть буквы, сидели представители высшего командования, а дальше -
офицеры рассаживались в порядке личной привязанности начальства и по рангам.
Вечером субординации не придерживались. Тогда столы стояли в полнейшем
беспорядке, сдвинутые по два, или каждый в отдельности, в зависимости от
того, что за ними делали: пили коньяк или играли в карты. В это время
особенно ощутимым становился запах лекарств и дезинфекционных веществ, от
которого никак не могли избавиться, сколько ни скребли стены и ни мыли полы.
Этот запах придавал особенно терпкий привкус и вину и спорам после выпитого.
Гауптмана Пауля Кубиса сегодня особенно раздражал этот запах. Он
почему-то будил в нем воспоминания о маленьком вокзале на пограничной
итальянской станции, откуда он по вызову своего дяди генерала выехал в
Германию. Возможно, это воспоминание возникло потому, что на вокзале тоже
пахло дезинфекцией, а от этого Пауля Кубиса немного подташнивало. И вообще
он чувствовал себя тогда достаточно скверно. Еще бы, два года проучился в
Риме, готовил себя к духовной карьере, и вдруг из-за этой войны такой крутой
поворот. Вместо священного сана - работа в отделе агентурной разведки.
Правда, Пауль не жалеет, что лишился сутаны. Военная форма ему к лицу.
Черный ворот мундира так чудесно оттеняет бледность лица, и глаза от этого
кажутся еще глубже. Фрейлейн Клара даже назвала их загадочными... И все же
жаль тех лет, которые он проучился в Риме. Тогда еще Пауль верил в свое
высшее предназначение, и множество вещей его глубоко волновало. Ему хотелось
еще хотя бы раз ощутить трепет ожидания, неуверенности, страсти. Как
все-таки притупились все чувства! Теперь он ощущает волнение лишь в
единственном случае впервые открывая свои карты во время игры.
Пауль Кубис оглядывает комнату, ища партнеров. Пригласить разве этого
барона Гольдринга? У него денег куры не клюют. И если играть расчетливо, не
зарываться...
Последнее время Кубису не везет в игре. Как каждый игрок, он верит, что
вот-вот наступит перелом и можно будет с лихвой вернуть все проигранное.
Только бы не упустить этот счастливый момент, когда фортуна вдруг
смилостивится и повернется к нему лицом. Возможно, что именно сегодня...
Пауль быстро пересекает зал и подходит к Гольдрингу, который о чем-то
оживленно беседует с Коккенмюллером.
- Барон, не согласитесь ли вы быть моим партнером? Вы, конечно, играете
в бридж?
Гольдринг разводит руками и с искренним огорчением говорит:
- Очень сожалею о своем невежестве. Но в этом деле я совершенный
профан. Признаться, очень хотел бы научиться.
- Если не возражаешь, Пауль, я могу составить тебе партию,- предложил
Коккенмюллер.
- А кого пригласим еще?
- Ну, конечно, Шульца и...- Коккенмюллер оглядывает комнату,- и... хотя
бы Вернера... Вернер,- зовет он,- ты еще способен отличить туза от валета?
Вернер, мрачно тянувший коньяк у одного из столиков, лениво
поднимается. Глаза у него совсем посоловели, но держится он прямо, все
движения четкие, словно он совсем даже не пил.
Коккенмюллер расставляет стулья. Он сегодня очень весел и возбужден.
Утром гауптман отправил хорошую посылку своим родным, и не с тряпьем, а с
настоящими ценностями. Он считает, что у него сегодня счастливый день и ему
должно везти.
Шульц, присаживается к столу деловито, словно он сейчас должен
приступить не к карточной игре, а к какой-то очень важной, кропотливой
работе.
- Вы не протестуете, если я сяду рядом с вами, чтобы немного
поучиться?- спрашивает Кубиса Гольдринг.
Пауль Кубис не очень любит, когда кто-то заглядывает в карты. Это его
нервирует. Но он не решается отказать барону и любезно придвигает ему стул.
