точности, а дело решают секунды и даже их доли!
Он резко выбросил из кулака палец, будто изображал пистолет, затем
второй, третий и так, пока вся ладонь не оказалась с растопыренными
пальцами: "Бум, бум, бум, бум - готово!" - сказал он, - "Где то так! Ты не
успеешь набрать номер на телефоне. И монетку из него не успеешь достать!"
Мне популярно объяснили азы профессии, но я еще упрямился. Глядел под
ноги на землю. Он добавил: "Малыш, речь ведь не идет о вышивании. При чем
здесь аккуратность?"
Мы постояли и помолчали. Парило. Я поднял голову и в вышине заметил
летающую кругами птицу, она, как скользящий в потоках восходящего воздуха,
планер, почему-то красного или красноватого цвета, выписывала сложные фигуры
пилотажа. Я слышал, как хлопали выстрелы.
- Разумеется, - продолжил мистер Берман, - времена меняются и, глядя на
тебя, я вижу, что карты ложатся по-другому. Вашему подрастающему поколению,
возможно, потребуются другие способы. Наверно, так и будет, дела будут
решаться более гладко, без стрельбы на улицах. И нам в будущем не
потребуется много боевиков, таких, как Лулу. А может вообще так статься, что
и убивать никого не придется.
Я быстро взглянул на него, он в ответ улыбнулся:
- Думаешь такой вариант возможен?
- Я не знаю. Но не исключаю возможности.
- Каждый из нас заглядывает в книжки под определенным углом зрения.
Читают числа, смотрят на то, на что имеет смысл смотреть. Как будто
совокупность чисел - это язык, а все буквы - числа, выходит, что все
понимают то, как они расположены. Ты теряешь вкус к звукам букв, щелкают
они, звенят, тянутся как а-а-а или о-о-о, и все, что ты можешь видоизменить
в своем мозгу, их вид, их картинку, все это уходит, акцент, способы
произношения, все-все, но потеряв, ты приобретаешь совершенно новый язык и
по нему выходит все очень ясно, отчетливо, как пятно на стене. Как я сказал,
приходит время читать числа! Ты понял, к чему я клоню?
- Да. Вы имеете в виду кооперацию. - ответил я.
- Молодец. Очевидный пример: ситуация в бизнесе с железными дорогами.
Если посмотреть на железные дороги, что увидим? Сотни компаний грызли друг
другу горло. Что мы видим сейчас? Вся страна поделена на участки, и на
каждом отдельном участке - отдельная компания. А на вершине всей структуры -
профсоюз, который решает общие для всех проблемы в Вашингтоне. Все
организовано и упорядочено, все работает как часы.
Я вдохнул сигаретный дым и почувствовал, что меня переполняет чувство,
которое невозможно спутать ни с чем, чувство собственной силы и гордости за
обладание этой силы. То, что я слышал - было пророчеством! Но было ли это
пророчество просто прозорливостью и констатацией фактов или запланированным
предательством - в этом я не был уверен. Да и в конце концов какая мне
разница, если уж я знал, что меня ЦЕНЯТ!
- Так или иначе, что бы там в дальнейшем ни случилось, ты обязан
изучить базовые вещи, - сказал мистер Берман, - Что бы ни случилось, ты
должен знать, где и в какой момент окажешься и что тебе делать. Кстати, я
велел Ирвингу научить тебя как следует. Они закончат и наступит твоя
очередь.
- Вы имеете в виду стрелять? - спросил я.
Он уже держал в руках мой "Автоматик", купленный у Арнольда Мусорщика.
Он был вычищен и смазан, нигде ни пятнышка ржавчины. Когда я взял его в
руки, то увидел, что обойма заполнена патронами.
- Если хочешь носить с собой, то носи, - сказал мистер Берман, - Если
не хочешь, спрячь его не в бюро под трусы, а куда-нибудь в другое место. Ты
парнишка толковый, но пока еще просто парнишка, а все дети такие иногда
олухи!
Никогда не забуду ощущение заряженного пистолета в руке, поднимаешь
его, стреляешь, отдача ударяет в кость руки, ты настолько могуч, что не
возникает никаких вопросов, это как посвящение в рыцарство, и хотя ты не
изобрел это, не сконструировал, не сделал пистолет, ты им обладаешь, ты
знаешь, как он работает, он у тебя в руках, ты нажимаешь на курок - а в
мишени появляется дырка от пули, направленная тобой, рожденная твоим
пальцем. Ну как тут не очароваться таким могуществом, как не полюбить эту
мужскую радость, мужскую значимость, мужскую силу?! Я был возбужден, я был
потрясен - оружие оживает, когда стреляет. Оно оживает в твоих руках. Раньше
я этого не понимал. Я конечно пытался выполнять инструкции, сдерживать
дыхание, принимать правильную стойку, но все это было другое, неважное, по
сравнению с тем первым впечатлением!
Весь день и всю неделю мы стреляли. Прошло еще долгое время, куски
земли взрыхленные пулями выпущенными мной, стали нежными как мякоть плода,
пока я действительно не ощутил рукоять пистолета как продолжение своей
собственной руки, пока моя естественная ловкость, координация движений,
жонглерские навыки и крепкость ног не перетекли в новое естество - умение
сливаться с пистолетом, жить с ним одной жизнью. Пока мой природный острый
глаз, вкупе с навыками стрельбы не позволил мне догнать остальных по
точности попаданий. Уже через несколько дней я мог позволить себе
прицелиться и влепить пулю точно в глаз мишени, в грудь, плечо, сердце,
живот. Затем повторить процедуру с другой мишенью и Ирвинг, сняв обе, клал
их одна на другую и все дырки от пуль совпадали. Он не хвалил меня, но и не
уставал давать правильные установки и инструкции. Лулу не обращал на меня
внимание. Он не знал моих планов - иметь технику Ирвинга и развить ее до
такой степени, чтобы даже в ярости Лулу, рука точно также выводила узоры
выстрелов точно в цель, как выводила она их в спокойной обстановке. Я также
знал, что он всегда мог сказать мне, что все, что я делаю - это дерьмо
собачье. Стрельба по бумажкам - это пшик. Вот пойдем на настоящую работу,
вот клиент встает из кресла в ресторане, вот на тебя наставлены пистолеты
его охранников, их дула огромны - они все смотрят тебе в лицо и ты видишь
отверстия увеличенными, как настоящие пушки, как гаубицы... вот тогда и
посмотрим!
Странно, но такое же отношение ко мне я заметил у полицейского, который
открывал нам ворота и вечно сидел на стуле у двери сарая. Он ничего не
говорил, лишь сидел с вытянутыми ногами и курил сигареты. Лишь потом я
понял, что он - шеф онондагской полиции, у него на фуражке был особый
значок, таких значков у других полицейских я не видел, даже у сержантов.
Через рукава его короткой рубашки виднелись мускулистые руки, животик слегка
выпирал из-за пояса - я подумал, что шеф полиции графства мог бы и другое
занятие себе найти, чем ездить с нами каждый день и отпирать и запирать
ворота. Но городские ребята из Нью-Йорка хорошо ему платили, а в Онондаге он
был и царь и бог одновременно, какого дьявола просиживать день-деньской в
офисе и ничего не делать? Лучше с улыбкой отца наблюдать за все растущим
мастерством парнишки, как тот заряжает пистолет, как стреляет... Я, в свою
очередь, думал о нем, как о человеке, который нашел в системе свое место,
как отец Монтень, и что из того, что с его места мир виден так же мало, как
с любого другого, ему неплохо в таком окружении, он удовлетворен жизнью. Его
сигаретный дымок напоминал мне присутствие какого-то спокойного фермера,
сидящего у себя на ферме и с умиротворением глядящего на любимое стадо.
В первый раз со дня приезда в графство Онондага, я почувствовал, что
занимаюсь стоящей работой. Приезжая со стрельб, я уже стремился обратно, был
голоден по вечерам, как волк, в ушах безостановочно гремело, в носу стоял
вечный пороховой запах. Но тут ко мне пришло понимание того, как мистер
Шульц на самом деле все прекрасно организовал в кажущемся хаосе отношений и
дел: как терпеливо они все делали, от требований закона, накладываемых на
сегодняшнюю жизнь, до ожидания изменений в будущем, они руководили бизнесом
с отдаления, одновременно не забывая наполнять свое пребывание здесь в
графстве выгодными им волнами, решая свои проблемы и решая заодно кое-какие
проблемы жителей графства. Кроме всего прочего, мистер Шульц взял с собой
еще и персональное развлечение - мисс Дрю. Все это напомнило мне особый вид
жонглирования, только людьми.
Я полюбил стрелять из пистолета, думал о себе, как о самом возможно
юном стрелке из бандитов за всю историю их существования, а ночами меня
посещали мысли о том, как я появляюсь на Вашингтон-авеню и ко мне пристают.
И вот я медленно разворачиваюсь, "пушка" уже в руке, и направляю на них
ствол - они тормозят, они глотают язык, они покрываются липким потом. Затем
они ныряют под автомобили, припаркованные рядом, и уползают с глаз моих
долой. Картины были классными, я довольный, улыбался в темноте.
Но то, о чем я не думал, было другое - пистолет не игрушка, с ним не
наулыбаешься.
Помимо собственно моей, не такой уж значительной тогда жизни, рядом шло
другое течение - бизнес, в котором я не играл никакой роли. Мистер Шульц так
же продолжал свое дело, торговал пивом, контролировал профсоюз мойщиков окон
и профсоюз швейцаров, раз или два он исчезал на пару дней, ездил в Нью-Йорк,
но в основном вел дела издалека, что, разумеется, не было идеально, он был
подозрителен сверх меры ко всем, включая даже своих самых близких коллег.
Много раз я слышал, как он орал по специальному телефону в офисе мистера
Бермана, стены были толсты, чтобы разобрать слова, но тон и тембр различить
я мог. И вскоре я, как человек, который просыпается, если у него мимо окна
не проходит поезд, стал пугаться, если в течение дня не услышу грохотание
голоса мистера Шульца.
Микки пришлось совершать длинные поездки, и в ночь, и днем, иногда
приезжали другие люди, они были вроде всем знакомы, кроме меня. Они обедали
с Ирвингом и Лулу за их столом - в неделю стало появляться от двух до трех
новых лиц. Я вскоре начал оценивать масштабы операции, одни еженедельные
расходы должны были составлять внушительную сумму, но судя по моей оценке,
дела уже пошли в гору и вернулись к тому пику, который они достигали до
наезда "федералов". Но сделать это было трудно, потому что мистер Шульц вел
себя так, будто его постоянно кто-то подводит, обманывает, с ним кто-то
хитрит и т.д. Мистер Берман сосредоточенно сидел над бухгалтерскими книгами,
иногда к нему присоединялся Голландец, они думали вместе, иногда поздно
ночью. Однажды я прошел мимо двери в офис и заметил первый раз наличие сейфа
в комнате, рядом валялся смятый коричневый бумажный конверт. Мне почему-то
пришло в голову, что у них закончились деньги, и это показалось мне крайне
некомфортным. Кроме той суммы, положенной им в онондагский банк, мистер
Шульц не оперировал деньгами через другие банки, потому что счета могли быть
арестованы, суммы изъяты и прочее, прочее, оставалась наличка. Ведь откуда
взялись эти самые "федералы" - да с того дня, когда они совершили рейд в
офис на 149-ой улице и изъяли кое-какие документы от бегов с
тотализаторского бизнеса. Оттуда все и пошло. Поэтому все дела вершились
через наличные деньги, выплаты наличкой, доходы - наличкой, все в мешках и
конвертах. Мне даже как-то приснился сон на тему: огромный прилив денег и
мистер Шульц бегает и собирает пачки долларов в большой заплечный мешок, как
рабочий с помидорных плантаций, он их собирает и собирает, затем наличка
превращается в золотые слитки, они становятся все тяжелее и тяжелее... затем
я проснулся.
Где-то в это самое время из Нью-Йорка на побывку пожаловал сам мистер
Дикси Дэвис, платный юрист. Приехал он на автомобиле "Нэш", за рулем был
