мне по душе это дело. Куда выгоднее, чем возиться с черной падалью и
жариться в тропиках. Сто золотых гинеи за одну деревянную русскую
посудину... Старый Браун будет щелкать их, как орехи... Как я не догадался
сразу, к чему клонила старая обезьяна там, в Лондоне! Этот плут Вольф,
дьявол его разорви!"
К трюму торопливо подошел штурман.
- Добрый вечер, сэр! - косясь на солнце, поздоровался штурман. - Что будем
делать с фонарем, сэр? На палубе светло как днем.
- Возьми топор, Вилли, а Джо пусть откроет трюм. Осмотрим груз, ребята, -
почти ласково сказал шкипер.
Штурман с матросом быстро освободили небольшое отверстие для входа, сняв
две люковые доски как раз против железных скоб, ведущих в глубину трюма.
Первым, освещая дорогу, спустился вниз штурман. За ним медленно, перебирая
скобы цепкими волосатыми руками, с пыхтением полез шкипер. Взяв из рук
штурмана фонарь, Браун двинулся к носовой переборке. Освещенные слабым
светом, выступили не видимые в темноте предметы. Вот ящик из толстых
дюймовых досок, наполненный доверху кандалами, - их здесь по крайней мере
две-три сотни. По стенкам трюма свисали цепи с ошейниками. Такие же
ошейники были прибиты по сторонам толстых брусьев, идущих в три ряда во
всю длину трюма. Местами между брусьями и бортом лежали грязные доски.
Видимо, ранее они служили нарами. Кандалы и цепи с ошейниками были отнюдь
не ржавые. Наоборот, они блестели. Их прекрасное состояние показывало, что
совсем недавно эти принадлежности были в употреблении.
Шкипер с помощником подошли к груде продолговатых ящиков, уложенных у
самой переборки. Заскрипели под топором доски. Придвинув ближе фонарь, оба
нагнулись над грузом. Шкипер запустил руку, вытащил из ящика новенький
мушкет.
- Так я и думал, дьявол их разорви, здесь оружие. Штурман молчал,
вопросительно поглядывая на Брауна. Спрятав мушкет обратно в ящик и
приколотив доску, Браун сказал своему помощнику:
- Пойдем спать, Вилли. Нам предстоит в этой стране хорошая работа. Осенью
каждый из нас положит в карман солидный куш звонкой монеты. Будет на что
выпить и позабавиться. Я знаю, Вилли, в Бристоле у тебя завелась смазливая
девчонка... хи... хи... сделаешь ей хороший подарок. - И Браун похлопал по
плечу своего помощника.
Томас Браун спал плохо. Воспаленное ромом воображение вызывало призраки...
Стоны обреченных невольников слышались во всех углах... Будто невидимая
рука перевернула страницу прочитанной книги, и шкипер вспомнил давно
прошедшие времена...
Вот Браун видит себя десятилетним мальчишкой на палубе маленького
парусника "Фортуна".
В сырой, дождливый день парусник покинул туманные берега Англии. Это был
первый рейс юнги Брауна.
Трюм "Фортуны" был наполнен побрякушками, дешевым ромом, цепями,
кандалами, ошейниками, оружием, порохом, табаком и другими товарами,
предназначенными для обмена на африканских невольников. Важное место в
грузе занимали полосатые набедренные повязки - одежда для будущих рабов.
Вспомнился знойный день на гвинейском берегу. Под палящими лучами
тропического солнца на парусник привозили закованных в кандалы негров. В
маленький трюм тридцатипятитонного суденышка поместили двести семьдесят
невольников. Каждому из них по решению английского парламента полагалась
площадь в пять с половиной футов длиной и шестнадцать дюймов шириной на
нарах, возвышающихся на два фута одна над другой. Но не так выходило на
деле. Негры на "Фортуне" могли лежать только боком, тесно прижавшись друг
к другу.
Томас подумал тогда, что даже мертвецу в гробу просторнее, чем негру во
время плавания через Атлантический океан.
Рабы были скованы попарно - правая нога к левой ноге, правая рука к левой
руке соседа. Но этого казалось мало, из предосторожности им надевали еще
железные ошейники.
Да, первый рейс был памятным для юнги Брауна.
Штилевая погода задержала парусник. Запасы воды и продовольствия подходили
к концу. Капитан сначала сократил выдачу пайка. Порцию сухих бобов и
бутылку воды стали выдавать один раз в сутки вместо двух, а потом...
Томас Браун вздрогнул. События этого рейса никогда не изгладятся из
памяти. Он видит большие тела акул среди барахтающихся в море
невольников... Явственно слышит он страшные крики мольбы и ужаса...
Весь в поту вскочил Браун с койки. В его широко открытых глазах застыло
безумие. С проклятием схватили дрожащие руки бутылку. Пересохшими губами
припал шкипер к горлышку, глотая спасительную жидкость. И снова
воспоминания...
На Ямайку "Фортуна" пришла после трехмесячного плавания с грузом, как
тогда выражались, "неважного качества" - невольники совсем ослабели и едва
держались на ногах. Браун вспомнил, что капитану все же удалось хорошо
продать свой товар. Восемь тысяч фунтов стерлингов чистой прибыли положил
он в карман.
На Ямайке в трюм "Фортуны" погрузили сахар и черную патоку в больших
деревянных бочках. Товары эти, приготовленные руками невольников из
сахарного тростника, капитан рассчитывал не без прибыли продать в Бристоле.
Этот рейс решил судьбу юнги Брауна. Он жаждал теперь легкой наживы.
Окружавшие его взрослые своей жестокостью и обманом воспитали из него
подлеца, готового на любое дело, лишь бы оно обещало прибыль.
Все последующие годы Браун скитался по "рабскому треугольнику": Бристоль -
северный берег Гвинеи - Карибские острова. Постепенно поднимаясь по
служебной лестнице, Томас Браун к сорока годам стал владельцем и капитаном
собственного судна, перевозящего невольников. Жестокостью в обращении с
черными людьми он далеко обогнал своих учителей. Крупная сумма лежала на
его счету в лондонском банке, но ему все было мало.
Последнее время воспоминания все чаще и чаще одолевали старика. Он стал
сильно злоупотреблять ромом...
Прошел мучительный час. Еще час. Наконец спирт сделал свое, и старый
шкипер забылся. Но сон был тревожный, тяжелый: Браун скрежетал зубами,
скверно ругался и стонал.
На бриге "Два ангела" все спали. Даже вахтенный у сходни, долго боровшийся
с дремотой, свесил на грудь отяжелевшую голову. На следующий день ровно в
полдень Цезарь, маленький черный бой, доложил Брауну:
- Мистер Вильямс Бак, сэр!
- Не поднимай высоко голову, животное, - ткнул негритенка кулаком шкипер,
- голова негра всегда должна быть опущена!
Невыспавшийся, злой, позеленевший с похмелья, Браун неласково встретил
Бака. Он плевался табачной жвачкой, свирепо посматривал на гостя налитыми
кровью глазами.
Спустившись в трюм, Бак покачал головой. Время, проведенное на Русском
Севере, не прошло для него даром. Он знал теперь, как надо строить
корабли, приспособленные к плаванию во льдах.
Вернувшись в каюту и усевшись поудобнее, Вильямс Бак закурил, молча
выпуская клубы дыма. Цезарь, неслышно появляясь и исчезая, приготовил на
круглом столике кофе.
Томас Браун, осушив стаканчик рому, ждал, что скажет купец.
- Да, капитан, - задумчиво начал Бак, - бриг плохо приспособлен к местному
плаванию. Самое поверхностное знакомство даже с легким льдом может
окончиться для судна весьма плачевно. А если вам придется встретиться с
настоящими льдами, дорогой капитан, то, то... - Бак развел руками.
Браун вскочил.
- Не думаете ли вы, сэр, что я намерен соваться в проклятые льды, дьявол
их разорви! Все богатства английского банка не заставят меня сделать это.
Браун еще не выжил из ума... Мои ребята, сэр, наслышались немало
разговоров в Лондоне про русский лед. Смею вас уверить, никто из них не
захочет заморозить свою шкуру. Нет, сэр. "Два ангела" никогда не будут
там, где плавает этот проклятый лед...
- Послушайте, капитан! - Вильямсу Баку наконец удалось прервать
раздраженную речь старого шкипера. - Я вовсе не собираюсь посылать вас во
льды. Для меня и так ясно, что это непосильно ни вам, ни вашему судну... -
Купец отхлебнул кофе. - Я принес карту, где намечены пути движения русских
промысловых судов на остров Шпицберген. Смотрите, эту карту составил
русский мореход для моего высокого друга и покровителя графа Шувалова...
Вот здесь, капитан, красными крестиками я пометил места, где вам удобнее
крейсировать в ожидании русских. Вот здесь вам могут встретиться льды.
Смотрите, как их наглядно изобразил кормщик. А в этом месте, обратите
внимание, дорогой капитан, сходятся пути промысловых судов, идущих на
Шпицберген из многих портов Белого моря.
Браун, внимательно изучив карту, смягчился.
- Прекрасная работа, сэр! - И вы говорите, эту карту сделал русский
мореход?.. Удивительно, сэр!.. Не много я видел таких карт, составленных
королевскими картографами, дьявол их раздери. Вы оставите ее у меня, сэр?
- О да, дорогой капитан, она ваша. Очень рад сделать маленькую услугу
своему почтенному земляку. - Думаю, сэр, в Англии мне будут благодарны за
эту карту... Большое спасибо, сэр!
Допив кофе и дав капитану несколько деловых советов, Вильяме Бак покинул
судно. Вскоре после ухода купца на пристани появился груз. Это было
продовольствие для команды и товары, которые Браун надеялся с прибылью
продать по возвращении в Англию. Не рассчитывая больше увидеть
Архангельск, Браун решил заполнить трюмы бочками с золой и ворванью,
кожами, пенькой и моржовыми клыками.
Быстро летели дни. В воскресенье архангелогородцы, отдыхавшие на берегу
Двины, видели, как двухмачтовый зеленый бриг уходил вниз по реке.
Глава четырнадцатая
КОРМЩИК ЛОДЬИ "СВЯТОЙ ВАРЛААМ"
Прошло два дня. Тяжело груженная лодья медленно двигалась против течения.
Коричневая двинская вода с ворчанием встречала судно, билась о его крутые
скулы. Облизнув деревянные борта, быстрые речные струи бежали мимо,
торопясь к Студеному морю. Ровный северный ветер от самого Мудьюжского
острова не давал ослабнуть парусам.
Солнечные лучи, изредка пробиваясь сквозь темные облака, загорались в ярко
начищенных медных флюгерках на самых верхушках мачт поморского корабля.
Трюмы лодьи "Счастливая любовь" загружены большими бочками с перетопленным
тюленьим жиром. Приказчик шуваловской сальной конторы Фотий Рябов,
закупивший весь груз у мезенских промышленников, торопился: контора
подрядилась доставить в Архангельск к ильину дню первую партию ворвани.
Английские и голландские корабли уже несколько дней дожидались груза.
Пройдя Новодвинскую крепость, на лодье убавили парусов.
Готовясь приставать к берегу, мореходы разбежались по местам: одни стояли
на парусах, другие готовили к отдаче якорь, третьи разносили чалку.
Трое взрослых поморов в праздничной одежде и мальчик стоят на корме лодьи:
у них заплечные мешки, деревянные морские сундучки, узелочки со снедью.
Они не принимают участия в работе мореходов; облокотись на поручни, все
четверо молча смотрят на открывшийся за поворотом реки город Архангельск,
Это знакомые нам люди: Иван Химков, Степан Шарапов и Семен Городков, а с
ними сирота Федюшка, сын погибшего зимой Евтропа Лысунова.
Два месяца отдыхали дома мужики, набираясь сил после страшных дней в
беломорских льдах... Но дома сидеть накладно; нужда снова гнала поморов на
заработки.
Мезенские кормщики, гостившие зимой у Амоса Корнилова, рассказали Ивану о
Наталье. Поведали, как его невеста тайком прибегала к ним, плакала и
просила уберечь от напасти, увезти с собой в Слободу. И мезенцы ждали
Наташу сколько было можно, но так и не дождались.
Несмотря на тяжелую болезнь отца, Иван решил ехать в Архангельск и узнать
всю правду. В пути тяжелые думы мучили его, душа рвалась к любимой. Он
терзался сомнениями: не изменила ли ему Наталья, не польстилась ли на
богатство Окладникова... Верный друг Степан как мог утешал его.
И только на берег положили сходню, друзья, попрощавшись с товарищами, чуть
не бегом поспешили в город. Неудивительно, что прежде всего Иван Химков
решил увидеть Наташу и ее мать Аграфену Петровну. Семен Городков с
Федюшкой отправились в Соломбалу, где жил дед мальчика Егор Ченцов.
В домике у вдовы Лопатиной сидел отец Сергий - пузатый попик из Холмогор,
