только по рекам да волоками добираться.
- Ну-к что ж, и по рекам, по волокам пойдем, нам не впервой. Петряйка,
пойдем ко мне, милай! Обговорим дела.
Бросив двугривенный целовальнику, друзья, обнявшись, вышли на улицу.
Глава шестнадцатая
ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА
По течению реки Онеги медленно плыл большой тяжелый плот. Несколько
сплавщиков торопливо перебегали с места на место, отталкиваясь от берега
длинными шестами.
Четыре человека с трудом ворочали правильное весло, служившее на плоту
рулем; громоздкое сооружение из толстых бревен корабельной лиственницы
медленно поворачивалось на излучинах реки.
Старшой сплавщиков, огромный, звероватый на вид мужик, подбадривал
товарищей, кричал и размахивал руками.
- Степан Бородатый, Степушка, - гремел по реке густой голос, - нажми,
милай, нажми еще, родненький! Чтоб тебя... упустил, окаянный, борода
проклятая, родимец те расшиби! Э-э, Степан Глазастый! - И старшой
стремглав бросился на нос плотовища. - Эх, мало, видать, драли
лупоглазого черта, живости нисколько в тебе нету!
Старшой приналег на шест, помогая отвести приткнувшийся к берегу плот.
- А ну, ребятушки, припади на сю сторону, - снова покатился бас по реке. -
А ну, вместе, а ну, разом!
Навстречу плоту, по другую сторону излучины, шел под веслами небольшой
карбас. На суденышке сидело четыре человека: один на руле и трое на
веслах. Четыре пищали были аккуратно уложены на дне карбаса, тут же лежали
туго перевязанные заплечные мешки. Одеты все четверо были одинаково:
грубошерстная вязанка, сверху легкие меховые куртки. Толстые суконные
штаны заправлены в бахилы - сапоги с мягкой подошвой, на головах высокие
войлочные шляпы с узкими полями.
Это были Степан Шарапов и его товарищи. Как ни торопился Степан, а за
хлопотами время летело быстро. Вот и август, последний летний месяц,
позолотил листву на деревьях, а выгорецкие скиты все еще были далеко.
Задумался Степан, уставив неподвижный взгляд на дремучие онежские леса, со
всех сторон обступившие реку.
- Степан, слышишь, будто кричит кто-то, - прислушиваясь, сказал один из
гребцов, - ругается будто. - Не слышу, Петя, - встрепенулся Шарапов. -
Ну-к что ж.
- Побей меня бог, - вдруг сказал загребной, приложивши к уху крупную
ладонь. - Побей меня бог, ребята, - повторил он, - ежели это не Онуфрий
Иванович, кормщик... На лодье "Никола Мокрый" вместе на Грумант хаживали.
- И здоровяк загребной, русоволосый и голубоглазый, расплылся в радостной
улыбке.
- Он самый, - подтвердил Тихон, второй гребец, - завсегда Онуфрий для
бодрости крепкое слово любит.
- Голос-то у него не приведи господи, словно колокол...
Гребцы снова нажали на весла. Вскоре за поворотом показалась тяжелая
громада плота.
- Онуфрии Иваныч! - закричал русоволосый. - Как здравствуешь, откеда бог
несет?
Старшой на плоту посмотрел из-под ладони.
- Федя! - раздался могучий голос. - Федюшка милай! - Голос внезапно
оборвался, старшого качнуло. Плот опять приткнулся к берегу, на этот раз
основательно.
- Крепись к соснам, ребята! - услышали плотовщики. - Отдохнем... Гребись,
Федя, к нашему шалашу ушицу хлебать. Ушица знатная, зови товарищей, на
всех хватит.
Плотовщики с охотой привязали мочальные веревки за стволы толстенных
сосен, и плот надежно встал у берега. Степан с товарищами, поздоровавшись
с плотовщиками, уселся возле шалаша, крытого зелеными еловыми ветвями.
О Степане, грумаланском герое, все были наслышаны, все были рады его
видеть.
Наевшись досыта жирной ухи и разваристои пшенной каши, мореходы закурили
трубочки.
- Вот и гляди. - Онуфрий ткнул ногой по бревнам, - много ли такого добра в
наших лесах осталось? И платят за порубку и за сплав сходно - выходит, нам
вроде и на промысел в море идти незачем... Вот мореходы-поморцы и в лесу и
на сплаве... здесь вот, на плоту, вся артель с "Николы Мокрого". - Онуфрий
Иванович захрипел трубочкой. - А сердце болит, - добавил он, помолчав, -
сами-то что без леса делать будем? Без леса и мореходству нашему конец.
Ну, а ты, - обратился Онуфрий Иванович к Степану. - Ты здесь какую корысть
блюдешь? Поведай нам.
- Я-то? Ну-к что ж. - Степан расправил бороду. Наступила очередь Степана
рассказывать. Храня молчание, мореходы усиленно дымили трубками,
поплевывая в мутную онежскую воду.
- Н-да, дела-делишки, - промычал Онуфрий Иванович. - В скиты ныне всякого
народу набежало, от забот матушки Лизаветы оберегаются. Озверел народ -
себя не жалеет, а уж брата своего, человека... Бывает, зайдешь в скит, а
оттель живым не выйдешь. Большаки выгорецкие беглых прикармливают, а те
волками по лесам рыщут... Чужому человеку к скитам не подойти.
- А мы в монастырь сначала идем, там келарь отец Феодор, знакомец мой,
авось поможет, - скороговоркой вступил Петряй Малыгин. - Православные
скитов не жалуют, и ежели можно, всегда выгорецким старцам свинью
подложат. Так-то думка моя.
- Монастырских святых отцов на выгорецких праведников решил натравить?..
Неплохо, - отмахиваясь от комаров, одобрил Онуфрий Иванович. - Пусть
Собаки перегрызутся. Авось вам на пользу...
К вечеру, наговорившись вдоволь, друзья разошлись. Тяжелый плот оторвался
от берега. Опять сплавщики торопливо забегали с места на место, помогая
плоту выйти на середину реки. Опять покатился по берегам бодрый, густой
голос старшого...
Плот давно скрылся за крутым поворотом, а до слуха Степана и его товарищей
все еще доносились крепкие слова Онуфрия Ивановича.
- Степан Бородатый, Степушка милай, ткни шестом, ткни справа-то, ощщо
ткни!.. Ох, чтоб те анафема, черт бородатый!.. Слева ткни, шестись,
дьявол, знай шестись!..
Еще несколько плотов из корабельного леса встретил на своем пути Степан
Шарапов. По берегам реки то здесь, то там работали люди: они подкатывали
срубленный лес к реке, вязали плоты. Плоты сплавляли к Белому морю в село
Усть-Янское. Много знатных мореходов - архангелогородцев, кемлян, мезенцев
- узнавал Степан с товарищами среди лесорубов и сплавщиков. Много
поморских кораблей осталось в этом году в становищах без кормщиков, без
промысловых артелей.
На подходе к большому порогу мореходов остановили громкие крики с берега.
- Лес идет! - кричали сплавщики
- Бережись, ребята! - вопили они на разные голоса. - Лес идет! Тащи лодку
на берег!
- Лес идет! - гудело по берегам.
- Дело опасное, ежели молем лес плавят, - забеспокоился Петряй Малыгин. -
Давай-ка, Степа, в сторону... переждем.
Мореходы вытащили лодку на берег, а сами уселись на ствол поваленного
ветром дерева.
Полноводная река, ударяясь в каменную преграду, неистово шумела и
пенилась. Могучие потоки яростно бились в стремнинах; перевалив лобастые
скалы, с грохотом и ревом падали вниз.
Из-за песчаного мыса в речных струях показался могучий ствол вековой ели.
Приближаясь к порогу, он двигался все быстрее и быстрее. Подпрыгнув на
камнях, ствол переломился надвое и исчез в пенящемся потоке. Появилось еще
несколько бревен. Запрыгав на камнях, они стремительно пронеслись через
порог. Но вот бревна пошли лавиной, враз покрыв всю реку коричневым
настилом.
По берегам бежали сплавщики. Крича и ругаясь, они баграми сталкивали в
поток застрявшие стволы. Упершись в камни, бревна безудержно лезли одно
на другое. С шумом и треском взгромоздился холм из могучих стволов...
Образовался затор.
- Словно лед на мелях торосит, - вспомнил Степан.
- Верно говоришь, - поддержал Малыгин. - Я ведь, парень, тоже на промыслах
бывал, знаю.
- А в ямщики как попал? - заинтересовался Степан.
- Марфутка все. Присох возле нее. А сказать правду - хороша девка, -
воодушевился Петр.
- Слыхали, - недовольно отмахнулся Степан, - рассказывал, брат. Смотри,
смотри!
С берега на бревенчатый холм, содрогавшийся от напора воды, бросились два
заторщика.
С замиранием сердца следили мореходы за смельчаками. На берегах стихли
крики и ругань. Только река шумно билась о камни.
Мужики осторожно двигались по скользким бревнам, ловко сталкивали баграми
мокрые стволы. Одно за другим бревна скатывались вниз и уносились
течением. Холм быстро таял. Умелые руки людей разламывали затор.
- Не приведи господи им ошибиться, - почему-то шепотом сказал Малыгин. -
Рухнут ежели бревна - тогда аминь. В клочья людей раздерет.
Вдруг один из заторщиков поскользнулся. Шатаясь, балансируя, он пытался
удержаться на скользком бревне. Словно ветер в дубраве, пронесся вздох
толпившихся на берегу людей.
Но мужику пришел на помощь товарищ, протянув свой багор.
На пороге торчало всего несколько бревен. Наступал самый опасный момент.
Люди на берегу с напряженным вниманием следили за каждым движением
заторщиков.
И вот остались два бревна, на каждом стоял заторщик. Сильными движениями
мужики воткнули багры в скользкие бревна.
Стволы зашевелились, сдвинулись с места. Стоя, держась за багры, заторщики
стремительно пронеслись на бревнах через порог.
Тишину расколол радостный вопль, полетели вверх шапки. Люди на берегу
неистовствовали, приветствуя отчаянных смельчаков.
- Эх! - вырвалось у Степана. - Молодцы, ничего не скажешь. А ведь со
смертью рядом были. Пожалела, курносая...
В Каргополе мореходы не отдыхали. Сухопутьем до монастыря было недалеко,
и, посоветовавшись с товарищами, Шарапов решил идти дальше пешком. Для
удобства все лишнее оставили у земляка-мезенца, державшего в городке
соляную торговлю, и с пищалями за плечами отправились в путь.
Дорога шла густым хвойным лесом. Дичи и зверя вокруг было много, а людей
не встречали. Друзья били глухарей и тетеревов и, останавливаясь на
ночлег, не ложились спать, не наевшись досыта вкусной дичинки.
Только однажды на пути друзьям встретилась небольшая деревенька.
Было раннее утро. Степан Шарапов, идущий впереди, остановился.
- Петряй, - позвал он Малыгина, - смотри-ка, что там: будто бабы в одном
исподнем пляшут. - И он показал на пригорок, видневшийся между деревьями.
- По пригорку, освещенному первыми лучами солнца, двигалось странное
шествие: впереди, запряженная в соху, шла совсем голая седая старуха. За
ней несколько баб с распущенными волосами, в одних рубахах скакали на
помельях, визжали, били в медные сковороды.
Позади шли женщины, размахивая кочергами, косами и ухватами.
Малыгин сразу понял, в чем дело.
- Опахивают бабы, лихость коровью унимают. Видать, скот у них мрет. Стой,
ребята, - обратился он к товарищам. - Не мешай колдовать.
Мореходы сбились в кучу возле Малыгина, с любопытством глазея на языческий
обряд, не забытый в глухомани на Севере.
- А мужики все от мада до велика по дворам закрылись. Убьют бабы, ежели
встретят, -
объяснял Малыгин. - Смотри, ребята, старуха-то, что в сохе идет, -
повещалка, заглавная у них; она и борозду проводит... Не дай бог, ежели
бабам что живое на пути встретится, - вилами заколют, косами порежут...
Три раза женки должны сохой вокруг села обойти - борозду провести. Борозда
коровью смерть в село не пустит.
И вдруг чистый звонкий голос начал песню. Сотни голосов подхватили ее:
От океана моря глубокого,
От лукоморья ли зеленого
Выходили двенадцать дев.
Шли путем дорогой немалою,
Ко крутым горам, высоким,
Ко трем старцам старым...
Шествие медленно спустилось с пригорка и скрылось с глаз. Но песня
продолжала раздаваться:
Ой вы, старцы старые!
Ставьте столбы белодубые,
Стелите скатерти браные,
Точите ножи булатные,
Зажигайте котлы кипучие,
Колите, рубите намертво
Всяк живот поднебесный...
- Заклинают смерть бабы песней, - задумчиво сказал Малыгин, - а как поют -
заслушаешься.
Сулят старцы старые
Всему миру животы долгие;
Как на ту ли злую смерть
Кладут старцы старые
Проклятьице великое.
Строят старцы старые
Вековечну жизнь
На весь род человеч.
Песня закончилась. Подождав, пока бабы разошлись по избам, друзья
двинулись в путь. В деревеньке решили не останавливаться и снова
углубились в лесную чащу. На третий день пути стали встречаться пожни с
