СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ
"ЗОНА"
Имена, события, даты - все здесь подлинное. Выдумал я лишь те детали,
которые несущественны.
Поэтому всякое сходство между героями книги и живыми людьми является
злонамеренным. А всякий художественный домысел - непредвиденным и слу-
чайным.
Автор
ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЮ
4 февраля 1982 года. Нью-Йорк
Дорогой Игорь Маркович!
Рискую обратиться к Вам с деликатным предложением. Суть его такова,
Вот уже три года я собираюсь издать мою лагерную книжку. И все три
года - как можно быстрее,
Более того, именно "Зону" мне следовало напечатать ранее всего ос-
тального. Ведь с этого началось мое злополучное писательство.
Как выяснилось, найти издателя чрезвычайно трудно. Мне, например, от-
казали двое. И я не хотел бы этого скрывать.
Мотивы отказа почти стандартны. Вот, если хотите, основные доводы:
Лагерная тема исчерпана. Бесконечные тюремные мемуары надоели читате-
лю. После Солженицына тема должна быть закрыта...
Эти соображения не выдерживают критики. Разумеется, я не Солженицын.
Разве это лишает меня права на существование?
Да и книги наши совершенно разные. Солженицын описывает политические
лагеря. Я - уголовные. Солженицын был заключенным. Я - надзирателем. По
Солженицыну лагерь - это ад, Я же думаю, что ад - это мы сами...
Поверьте, я не сравниваю масштабы дарования. Солженицын - великий пи-
сатель и огромная личность. И хватит об этом.
Другое соображение гораздо убедительнее. Дело в том, что моя рукопись
законченным произведением не является,
Это - своего рода дневник, хаотические записки, комплект неорганизо-
ванных материалов.
Мне казалось, что в этом беспорядке прослеживается общий художествен-
ный сюжет. Там действует один лирический герой. Соблюдено некоторое
единство места и времени. Декларируется в общем-то единственная ба-
нальная идея - что мир абсурден...
Издателей смущала такая беспорядочная фактура. Они требовали более
стандартных форм.
Тогда я попытался навязать им "Зону" в качестве сборника рассказов.
Издатели сказали, что это нерентабельно. Что публика жаждет романов и
эпопей.
Дело осложнилось тем, что "Зона" приходила частями. Перед отъездом я
сфотографировал рукопись на микропленку. Куски ее мой душеприказчик раз-
дал нескольким отважным француженкам. Им удалось провезти мои сочинения
через таможенные кордоны. Оригинал находится в Союзе.
В течение нескольких лет я получаю крошечные бандероли из Франции.
Пытаюсь составить из отдельных кусочков единое целое.
Местами пленка испорчена. (Уж не знаю, где ее прятали мои благоде-
тельницы.) Некоторые фрагменты утрачены полностью. Восстановление руко-
писи с пленки на бумагу - дело кропотливое. Даже в Америке с ее техни-
ческой мощью это нелегко. И, кстати, недешево.
На сегодняшний день восстановлено процентов тридцать.
С этим письмом я высылаю некоторую часть готового текста. Следующий
отрывок вышлю через несколько дней. Остальное получите в ближайшие неде-
ли. Завтра же возьму напрокат фотоувеличитель.
Может быть, нам удастся соорудить из всего этого законченное целое.
Кое-что я попытаюсь восполнить своими безответственными рассуждениями.
Главное - будьте снисходительны. И, как говорил зека Хамраев, отправ-
ляясь на мокрое дело, - с Богом!..
Старый Калью Пахапиль ненавидел оккупантов. А любил он, когда пели
хором, горькая брага нравилась ему да маленькие толстые ребятишки.
- В здешних краях должны жить одни эстонцы, - говорил Пахапиль, - и
больше никто. Чужим здесь нечего делать...
Мужики слушали его, одобрительно кивая головами.
Затем пришли немцы. Они играли на гармошках, пели, угощали детей шо-
коладом. Старому Калью все это не понравилось. Он долго молчал, потом
собрался и ушел в лес.
Это был темный лес, издали казавшийся непроходимым. Там Пахапиль охо-
тился, глушил рыбу, спал на еловых ветках. Короче - жил, пока русские не
выгнали оккупантов. А когда немцы ушли, Пахапиль вернулся. Он появился в
Раквере, где советский капитан наградил его медалью. Медаль была украше-
на четырьмя непонятными словами, фигурой и восклицательным знаком.
"Зачем эстонцу медаль?" - долго раздумывал Пахапиль.
И все-таки бережно укрепил ее на лацкане шевиотового пиджака. Этот
пиджак Калью надевал только раз - в магазине Лансмана.
Так он жил и работал стекольщиком. Но когда русские объявили мобили-
зацию, Пахапиль снова исчез.
- Здесь должны жить эстонцы, - сказал он, уходя, - а ванькам, фрицам
и различным гренланам тут не место!..
Пахапиль снова ушел в лес, только издали казавшийся непроходимым. И
снова охотился, думал, молчал. И все шло хорошо,
Но русские предприняли облаву. Лес огласился криком. Он стал тесным,
и Пахапиля арестовали. Его судили как дезертира, били, плевали в лицо.
Особенно старался капитан, подаривший ему медаль.
А затем Пахапиля сослали на юг, где живут казахи. Там он вскоре и
умер. Наверное, от голода и чужой земли...
Его сын Густав окончил мореходную школу в Таллинне, на улице Луизе, и
получил диплом радиста.
По вечерам он сидел в Мюнди-баре и говорил легкомысленным девушкам:
- Настоящий эстонец должен жить в Канаде! В Канаде, и больше нигде...
Летом его призвали в охрану. Учебный пункт бьгл расположен на станции
Иоссер. Все делалось по команде: сон, обед, разговоры. Говорили про вод-
ку, про хлеб, про коней, про шахтерские заработки. Все это Густав нена-
видел и разговаривал только по-своему. Только по-эстонски. Даже с кара-
ульными псами.
Кроме того, в одиночестве - пил, если мешали - дрался. А также допус-
кал - "инциденты женского порядка". (По выражению замполита Хуриева.)
- До чего вы эгоцентричный, Пахапиль! - осторожно корил его замполит.
Густав смущался, просил лист бумаги и коряво выводил:
"Вчера, сего года, я злоупотребил алкогольный напиток. После чего
уронил в грязь солдатское достоинство. Впредь обещаю. Рядовой Пахапиль".
После некоторого раздумья он всегда добавлял:
"Прошу не отказать".
Затем приходили деньги от тетушки Рээт. Пахапиль брал в магазине литр
шартреза и отправлялся на кладбище. Там в зеленом полумраке белели крес-
ты. Дальше, на краю водоема, была запущенная могила и рядом - фанерный
обелиск. Пахапиль грузно садился на холмик, выпивал и курил.
- Эстонцы должны жить в Канаде, - тихо бормотал он под мерное гудение
насекомых. Они его почему-то не кусали...
Ранним утром прибыл в часть невзрачный офицер. Судя по очкам - идео-
логический работник. Было объявлено собрание.
- Заходи в ленкомнату, - прокричал дневальный солдатам, курившим око-
ло гимнастических брусьев.
- Политику не хаваем! - ворчали солдаты. Однако зашли и расселись.
- Я был тоненькой стрункой грохочущего концерта войны, - начал под-
полковник Мар.
- Стихи, - разочарованно протянул латыш Балодис...
За окном каптенармус и писарь ловили свинью. Друзья обвязали ей ноги
ремнем и старались затащить по трапу в кузов грузового автомобиля.
Свинья дурно кричала, от ее пронзительных воплей ныл затылок. Она падала
на брюхо. Копыта ее скользили по испачканному навозом трапу. Мелкие гла-
за терялись в складках жира.
Через двор прошел старшина Евченко. Он пнул свинью ногой. Затем по-
добрал черенок лопаты, бесхозно валявшийся на траве...
... - В частях Советской Армии развивается благородная традиция, -
говорил подполковник Мар. И дальше:
- Солдаты и офицеры берут шефство над могилами павших воинов. Кропот-
ливо воссоздают историю ратного подвига. Устанавливают контакты с родны-
ми и близкими героев. Всемерно развивать и укреплять подобную традицию -
долг каждого. Пускай злопыхатели в мире чистогана трубят насчет конфлик-
та отцов и детей. Пускай раздувают легенду о вымышленном антагонизме
между ними... Наша молодежь свято чтит захоронения отцов. Утверждая та-
ким образом неразрывную связь поколений..
Свинью волокли по шершавой доске. Борта машины гулко вздрагивали. Они
были выкрашены светло-зеленой краской. Шофер наблюдал за происходящим,
высунувшись из кабины.
Рядом вертелся на турнике молдаванин Дастян, комиссованный по болез-
ни. Он ждал приказа командира части и гулял без ремня, тихо напевая...
- Ваша рота дислоцирована напротив кладбища, - тянул подполковник, -
и это глубоко символично. Нами установлено, что среди прочих могил тут
имеются захоронения героев Отечественной войны. В том числе и орденонос-
цев. Таким образом, создаются все условия для шефства над павшими героя-
ми...
Свинью затащили в кузов. Она лежала неподвижно, только вздрагивали
розовые уши. Вскоре ее привезут на бойню, где стоит жирный туман. Боец
отработанным жестом вздернет ее за сухожилие к потолку. Потом ударит в
сердце длинным белым ножом. Надрезав, он быстро снимет кожу, поросшую
грязной шерстью. И тогда военнослужащим станет плохо от запаха крови...
- Кто здесь Пахапиль?
Густав вздрогнул. Он поднялся и вспомнил, что было минуту назад. Как
ефрейтор Петров вытянул руку и сказал, тайно давясь от смеха:
- В нашем подразделении уже есть такой солдат. Он взял шефство над
павшим героем и ухаживает за его могилой. Это инструктор Пахапиль!
- Кто здесь Пахапиль? - недоверчиво отозвался Мар. - Вы, что ли, Па-
хапиль?
- Так, - ответил Густав, краснея.
- Именем командира роты объявляю вам благодарность. Ваша инициатива
будет популяризирована. В штабе намечено торжественное собрание отлични-
ков боевой подготовки. Поедете со мной. Расскажете о своих достижениях.
В дороге набросаем план.
- Я вообще-то эстонец, - начал было Пахапиль.
- Это даже хорошо, - оборвал подполковник, - с точки зрения братского
интернационализма...
В штабе было людно. Под графиками, художественно оформленными стенда-
ми, материалами наглядной агитации, толпились военнослужащие. Сапоги и
мокрые волосы блестели. Пахло табаком и дегтем.
Они взошли по лестнице. Мар обнимал Пахапиля. На площадке их окружи-
ли.
- Знакомьтесь, - гражданским тоном сказал подполковник, - это наши
маяки. Сержант Тхапсаев, сержант Гафиатулин, сержант Чичиашвили, младший
сержант Шахмаметьев, ефрейтор Лаури, рядовые Кемоклидзе и Овсепян...
"Перкеле, - задумался Густав, - одни жиды..." Но тут позвонили. Все
потянулись к урнам. Кинули окурки и зашли в просторный зал...
И вот Пахапиль на трибуне. Внизу белеют лица, слева - президиум, гра-
фин, кумачовая штора. Сбоку - контрабас, из зала он не виден.
Пахапиль взглянул на людей, тронул металлическую бляху. Затем шагнул
вперед.
- Я вообще-то эстонец, - начал он. В зале было тихо. Под окнами, звя-
кая, шел трамвай. Вечером Густав Пахапиль трясся на заднем сиденье штаб-
ного автомобиля. Инструктор припоминал свое выступление. И то, как нали-
вал он воду из графина. Как дребезжал стакан и улыбался генерал в прези-
диуме. И то, как ему прикололи значок. (Три непонятных слова, фигура и
глобус.) А затем говорил Мар, отметив ценную инициативу рядового Пахапи-
ля... Что-то насчет - подхватить, развивать и стараться... И еще относи-
тельно патриотического воспитания... Что-то вроде преемственности и не-
разрывной связи... С целью шефства над могилами павших героев... Хотя
Пахапиль эстонец вследствие братской дружбы между народами...
Перед ним возвышалась спина шофера. Мимо летели деревья с бледными
кронами, выгоревшие холмы, убогая таежная зелень.
Когда машину тряхнуло на переезде, Густав сказал шоферу.
- Здесь я сойду.
Тот, не оборачиваясь, помахал ему и развернулся. Густав Пахапиль за-
шагал вдоль тусклых рельсов. Перебрался через железнодорожную насыпь.
Лежневка привела его в кильдим.
Здесь его карманы тяжело наполнились. Он пересек заброшенный стадион
и шагнул на мостки кладбищенского рва.
Было сыро и тихо. Щебетали листья на ветру.
Густав расстегнул мундир. Сел на холмик. Положил ветчину на колени.
