шем - "Юра".
Году в тридцать шестом, если не ошибаюсь, умер Ильф. Че-
рез некоторое время Петрову дали орден Ленинна. По этому слу-
чаю была организована вечеринка. Присутствовал Юрий Олеша. Он
много выпил и держался несколько по-хамски. Петров обратился к
нему:
- Юра! Как ты можешь оскарблять людей?!
В ответ прозвучало:
- А как ты можешь носить орден покойника?!
Моя тетка встретила писателя Косцинского. Он был пьян и
небрит. Тетка сказала:
- Кирилл! Как тебе не стыдно?! Косцинский приосанился и
ответил:
- Советская власть не заслужила, чтобы я брился!
Шла как-то раз моя тетка по улице. Встретила Зощенко. Для
писателя уже наступили тяжелые времена. Зощенко, отвернувшись,
быстро прошел мимо.
Тетка догнала его и спрашивает:
- Отчего вы со мной не поздоровались?
Зощенко ответил:
- Извините, я помогаю друзьям не здороваться со мной.
Николай Тихонов был редактором альманаха. Тетка моя была
секретарем этого издания. Тихонов попросил ее взять у Бориса
Корнилова стихи. Корнилов дать стихи отказался.
- Клал я на вашего Тихонова с прибором, - заявил он.
Тетка вернулась и сообщает главному редактору:
- Корнилов стихов не дает. Клал, говорит, я на вас с ПРО-
БОРОМ.
- С прибором,- раздраженно исправил Тихонов,- с прибором.
Неужели трудно запомнить?!
В двадцатые годы моя покойная тетка была начинающим ре-
дактором. И вот она как-то раз бежала по лестнице. И, предс-
тавьте, неожиданно ударилась головой в живот Алексея Толстого.
- Ого, сказал Толстой, - а если бы здесь находился глаз?!
Умер Алексей Толстой. Коллеги собрались на похороны. Моя
тетка спросила писателя Чумандрина:
- Миша, вы идете на похороны Толстого?
Чумандрин ответил:
- Я так прикинул. Допустим, умер не Толстой, а я, Чуманд-
рин. Явился бы Толстой на мои похороны? Вряд ли. Вот и я не
пойду.
Писатель Чумандрин страдал запорами. В своей уборной он
повесил транспарант:
"Трудно - не означает: невозможно!"
Мейлах работал в ленинградском Доме кино. Вернее, подра-
батывал. Занимался синхронным переводом. И вот как-то раз он
переводил американский фильм. Действие там переносилось из
Америки во Францию. И обратно. Причем в картине была использо-
вана несложная эмблема. А именно, если герои оказывались в Па-
риже, то мелькала Эйфелева башня. А если в Нью-Йорке, то Брук-
линский мост. Каждый раз добросовестный Мейлах произносит:
- Нью-Йорк... Париж... Нью-Йорк... Париж...
Наконец это показалось ему утомительным и глупым. Мейлах
замолчал.
И тут в зале раздался голос с кавказским акцентом:
- Какая там следующая остановка?
Мейлах слегка растерялся и говорит:
- Нью-Йорк.
Тот же голос произнес:
- Стоп! Я выхожу.
У одного знаменитого режиссера был инфаркт. Слегка опра-
вившись, режиссер вновь начал ухаживать за молодыми женщинами.
Одна из них деликатно спросила:
- Разве вам ЭТО можно?
Режиссер ответил:
- Можно... Но плавно...
У Хрущева был верный соратник Подгорный. Когда-то он был
нашим президентом. Через месяц после снятия все его забыли.
Хотя формально он много лет был главой правительства.
Впрочем, речь не об этом. В 63 году он посетил легендар-
ный крейсер "Аврора". Долго его осматривал. Беседовал с экипа-
жем.Оставил запись в книге почетных гостей. Написал дословно
следующее:
"Посетил боевой корабль. Произвел неизгладимое впечатле-
ние!"
Одного нашего знакомого спросили:
- Что ты больше любишь водку или спирт?
Тот ответил:
- Ой, даже не знаю. И то и другое настолько вкусно!...
Академик Козырев сидел лет десять. Обвиняли его в попытке
угнать реку Волгу. То есть буквально угнать из России - на За-
пад.
Козырев потом рассказывал:
- Я уже был тогда грамотным физиком. Поэтому, когда сфор-
мулировали обвинение, я рассмеялся. Зато, когда объявили при-
говор, мне было не до смеха.
По Ленинградскому телевидению демонстрировалсяя
боксерский маатч. Негр, черный как вакса, дрался с белокурым
поляком. Диктор пояснил:
- Негритянского боксера вы можете отличить по светло-го-
лубой полоске на трусах.
Борис Раевский сочинил повесть из дореволюционной жизни.
В ней была такая фраза (речь шла о горничной):
"... Чудесные светлые локоны выбивались из-под ее кружев-
ного ФАРТУКА..."
Псевдонимы: Михаил Юрьевич Вермутов, Шолохов-Алейхем.
В Тбилиси проходила конференция на тему "Оптимизм советс-
кой литературы""". Было множество выступающих. В том числе -
Наровчатов, который говорил про оптимизм советской литературы.
Вслед за ним поднялся на трибуну грузинский литературовед Ке-
моклидзе:
- Вопрос предыдущему оратору:
- Пожалуйста.
- Я относительно Байрона. Он был молодой?
- Что? - удивился Наровчатов. - Байрон? Джордж Байрон?
Да, он погиб сравнительно молодым человеком. А что?
- Ничего особенного. Еще один вопрос про Байрона. Он был
красивый?
- Кто, Байрон? Да, Байрон, как известно, обладал весьма
эффектной наружностью. А что? В чем дело?
- Да, так. Еще один вопрос. Он был зажиточный?
- Кто, Байрон? Ну, разумеется. Он был лорд. У него был
замок. Он был вполне зажиточный. И даже богатый. Это общеиз-
вестно.
- И последний вопрос. Он был талантливый?
- Байрон? Джордж Байрон? Байрон - величайший поэт Англии!
Я не понимаю в чем дело?!
- Сейчас поймешь. Вот смотри. Джордж Байрон! Он был моло-
дой, красивый, богатый и талантливый. Он был - пессимист! А ты
- старый, нищий, уродливый и бездарный! И ты - оптимист!
В Ленинграде есть комиссия по работе с молодыми авторами.
Вызвали на заседание этой комиссии моего приятеля и спрашивают:
- Как вым помочь? Что нужно сделать? Что нужно сделать в
первую очередь?
Приятель ответил грассируя:
- В пегвую очегедь? Отгезать мосты, захватить телефон и
почтамт!..
Члены комиссии вздрогнули и переглянулись.
Марамзин говорил:
- Если дать рукописи Брежневу, он скажет:
"Мне-то нравится. А вот что подумают наверху?!.."
У меня был родственник - Аптекман. И вот он тяжело забо-
лел. Его увозила в больницу "скорая помощь". Он сказал врачу:
- Доктор, вы фронтовик?
- Да, я фронтовик.
- Могу я о чем-то спросить вас как фронтовик фронтовика?
- Конечно.
- Долго ли я пролежу в больнице?
Врач ответил:
- При благоприятном стечении обятоятельств - месяц.
- А при неблагоприятном, - спросил Аптекман, - как я до-
гадываюсь, значительно меньше?
У директора Ленфильма Киселева был излюбленный собира-
тельный образ. А имнно - Дунька Распердяева. Если директор был
недоволен кем-то из сотрудников Ленфильма, он говорил:
- Ты ведешь себя как Дунька Распердяева...
Или:
- Монтаж плохой. Дунька Распердяева и та смонтировала
бббы лучше...
Или:
- На кого расчитан фильм? На Дуньку Распердяеву?!..
И так далее...
Как-то раз на Ленфильм приехала Фурцева. Шло собрание в
актовом зале. Киселев произносил речь. В этой речи были нотки
самокритики. В частности, директор сказал:
- У нас еше много пустых, бессодержательных картин. Нап-
ример, "Человек ниоткуда". Можно подумать, что его снимала
Дунька...
И тут директор запнулся. В президиуме сидит министр куль-
туры Фурцева. Звучит не очень-то прилично. Кроме всего прочего
- дама. И тут вдруг - Дунька Распердяева. Звучит не очень-то
прилично.
Киселев решил смягчить формулировку. Можно подумать, что
его снимала Дунька... Раздолбаева, _ закончил он.
И тут долетел из рядов чей-то бесхитростный возглас:
- А что, товарищ Киселев, никак Дунька Распердяева замуж
вышла?!
Случилось это в Пушкинских Горах. Шел я мимо почтового
отделения. Слышу женский голос - барышня разговаривает по меж-
дугородному телефону:
- Клара! Ты меня слышишь?! Ехать не советую! Тут абсолют-
но нет мужиков! Многие дувушки уезжают так и не отдохнув!
Указ:
"За успехи в деле многократного награждения товарища
Брежнева орденом Ленина наградить орден Ленина - орденом Лени-
на!"
Самое большое несчастье моей жизни - гибель Анны Карени-
ной!
С О Л О Н А I B M
Бегаю по инстанциям. Собираю документы. На каком-то этапе
попадается мне абсолютно бестолковая старуха. Кого-то временно
замещает. Об эмиграции слышит впервые. Брезгливый испуг на ли-
це.
Я ей что-то объясняю, втолковываю. Ссылаюсь на правила
ОВИРа.
ОВИР, мол, требует, ОВИР настаивает. ОВИР считает целесо-
образным...Наконец получаю требуемую бумагу. Выхожу на лестни-
цу. Перечитываю. Все по форме. Традиционный канцелярский финал:
"Справка дана /Ф.И.О./ выезжаюшему..."
И неожиданная концовка:
"...на постоянное место жительства - в ОВИР".
Самолет приближался к Нью-Йорку. Из репродуктороа доно-
силось:
"Идем на посадку. Застегните ремни!"
Пассажир обратился к жене:
- Идем на посадку.
Шестилетняя девочка обернулась к матери.
- Мама! Они все идут на посадку! А мы?
Был у меня в Одессе знакомый поэт и спортсмен Леня Мак.
И вот он решил бежать за границу. Переплыть Черное море и
сдаться турецкому командыванию.
Мак очень серьезно готовился к побегу. Купил презервати-
вы. Наполнил их шоколадом. Взял грелку с питьевой водой.
И вот приходит он на берег моря. Снимает футболку и джин-
сы. Плывет. Удаляется от берега. Милю проплыл, вторую...
Потом мне рассказывал:
- Я вдруг подумал: джинсы жалко! Я ведь за них сто шесть-
десят рублей уплатил. Хоть бы подарил кому-нибудь... Плыву и
все об этом думаю. Наконец повернул обратно. А через год уехал
по израильскому вызову.
Загадка Фолкнера. Смесь красноречия и недоговоренности.
Цинизм предполагает обшее наличие идеалов. Преступление -
общее наличие законов. Богохульство - общее наличие веры. И
так далее.
А что предполагает убожество? Ничего.
В советских фильмах, я заметил, очень много лишнего шума.
Радио орет, транспорт грохочет, дети плачут, собаки лают, во-
робьи чирикают. Не слышно, что там произносят герои. Довольно
странное предрасположение к шуму.
Что-то подобное я ощущал в ресторанах на Брайтоне. Где
больше шума, там и собирается народ. Может, в шуме легче быть
никем?
Чем дольше я занимаюсь литературой, тем яснее ощущаю ее
физиологическую подоплеку. Чтобы родить (младенца или книгу),
надо прежде всего зачать. Еше раньше - сойтись, влюбиться.
Чтоо такое вдохновение?
Я думаю, оно гораздо ближе к влюбленности, чем принято
считать.
Рассуждения Гессе о Достоевском. Гессе считает, что все
темное, бессознательное, неразборчивое и хаотическое - это
Азия. Наоборот, самосознание, культура, ответственность, ясное
разделение дозволенного и запрещенного - это Европа. Короче,
бессознательное - это Азия, зло. А все сознательное - Европа и
благо.
Гессе был наивным человеком прошлого столетия. Ему и в
голову не приходило, что зло может быть абсолютно сознатель-
ным. И даже - принципиальным.
Всякая литературная материя делится на три сферы:
1. То, что автор хотел выразить.
2. То, что он сумел выразить.
3. То, что он выразил, сам этого не желая.
Третья сфера - наиболее интересная. У Генри Миллера, нап-
ример, самое захватывающее - драматический, выстраданный опти-
мизм.
США: Все, что не запрещено - разрешено.
СССР: Все, что не разрешено - запрещено.
Рассказчик действует на уровне голоса и слуха. Прозаик -
на уровне сердца, ума и души. Писатель - на космическом уровне.
