Молчание.
И тогда находившийся в зале поэт Еремин громко крикнул:
- Келе ре тиль? (Который час?)
Жильбер Беко посмотрел на часы и вежливо ответил:
- Половина шестого.
И не обиделся.
Генрих Сапгир, человек очень талантливыыыыыыыый, называл
себя "поэтом будущего". Лев Халиф подарил ему свою книгу. Сде-
лел такую надпись:
"Поэту будущего от поэта настоящего!"
Роман Симонова: "Мертвыми не рождаются"
Подходит ко мне в Доме творчества Александр Бек:
- Я слышал, вы приобрели роман "Иосиф и его братья" Тома-
са Манна?
- Да, - говорю, - однако сам еще не прочел.
- Дайте сначала мне. Я скоро уезжаю.
Я дал. Затем подходит Горышин:
- Дайте Томаса Манна почитать. Я возьму у Бека, ладно?
- Ладно.
Затем подходит Раевский. Затем Бартен. И так далее. Роман
вернулся месяца через три.
Я стал читать. Страницы (после 9-й) были не разрезаны.
Трудная книга. Но хорошая. Говорят.
Валерий Попов сочинил автошарж. Звучал он так:
" Жил-был Валера Попов. И была у Валеры невеста - юная
зеленая гусеницаа. И они каждый день гуляли по бульвару. А
прохожие кричали им вслед:
- Какая чудесная пара! Ах, Валера Попов и его невеста -
юная зеленая гусеница!
Прошло много лет. Однажддды Попов вышел на улицу без сво-
ей невевсты - юной зеленой гусеницы. Прохожие спросили его:
- Где же твоя невеста - юная зеленая гусеница?
И тогда алера ответил:
- Опротивела!"
Губарев поспорил с Арьевым:
- Антисоветское произведение, - говорил он, - может быть
талантливым. Но может оказаться и бездарным. Бездарное произ-
ведение, если даже оно антисоветское, все равно бездарное.
- Бездарное, но родное, - заметил Арьев.
Пришел к нам Арьев. Выпил лишнего. Курил, роняя пепел на
брюки.
Мама сказала:
- Андрей, у тебя на ширинке пепел.
Арьев не растерялся:
- Где пепел, там и алмаз!
Арьев говорил:
- В нашу эпоху капитан Лебядкин стал бы майором.
Моя жена спросила Арьева:
- Андрей, я не пойму, ты куришь?
- Понимаешь, - сказал Андрей, - я закуриваю, только когда
выпью. А выпиваю я беспрерывно. Поэтому многие ошибочно дума-
ют, что я курю.
Чирсков принес в редакцию рукопись.
- Вот,- сказал он редактору, - моя новая повесть. Пожа-
луйста, ознакомьтесь. Хотелось бы узнать ваше мнение. Может,
надо что-то исправить, переделать?
- Да,да, - задумчиво ответил редактор, - конечно. Переде-
лайте, молодой человек, переделайте.
И протянул Чирскову рукопись обратно.
Беломлинский говорил об Илье Дворкине:
- Илья разговаривает так, будто одновременно какает:
"Зд'оорово! Ст'аарик! К'аак дела? К'аак поживаешь?.."
Слышу от Инги Петкевич:
- Раньше я не подозревала, что ты - агент КГБ.
- Но почему?
- Да как тебе сказать. Явишься, займешь пятерку - вовремя
несешь обратно. Странно, думаю, не иначе как подослали.
Однажды меня приняли за Куприна. Дело было так.
Выпил я лишнего. Сел тем не менее в автобус. Еду по делам.
Рядом сидела девушка. И вот я заговорил с ней. Просто
чтобы уберечься от распада. И тут автобус наш минует ресторан
"Приморский", бывший "Чванова".
Я скаазал:
- Любимый ресторан Куприна!
Девушка отодвинулась и говорит:
- Оно и видно, молодой человек. Оно и видно.
Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоил-
люстраций значилось:
"Личные вещи партизана Бонсюка. Пуля из его черепа, а
также гвоздь, которым он ранил фашиста..."
Широко жил партизан Боснюк!
Встретил я однажды поэта Горбовского. Слышу:
- Со мной произошло несчастье. Оставил в такси рукавицы,
шарф и пальто. Ну, пальто мне дал Ося Бродский, шарф - Кушнер.
А вот рукавиц до сих пор нет.
Тут я вынул свои перчатки и говорю:
- Глеб, возьми.
Лестно оказаться в такой системе - Бродский, Кушнер, Гор-
бовский и я.
На следующий день Горбовский пришел к Битову. Рассказал
про утраченную одежду. Кончил так:
- Ничего. Пальто мне дал Ося Бродский. Шарф - Кушнер. А
перчатки - Миша Барышников.
Горбовский, многодетный отец, рассказывал:
- Иду вечером домой. Смотрю - в грязи играют дети. Прис-
мотрелся - мои.
Поэт охапкин надумал жениться. Затем неввесту выгнал. Мо-
тивы:
- Она, понимаешь, медленно ходит, а главное - ежедневно
жрет!
Битов и Цыбин поссорились в одной компании. Битов говорит:
- Я тебе, сволочь, морду набью!
Цыбин отвечает:
- Это исключено. Потому что я - толстовец. Если ты меня
ударишь, я подставлю другую щеку.
Гости слегка успокоились. Видят, что драккаа едва ли сос-
тоится. Вышли курить на балкон.
Вдруг слышал грохот. Забегают в комнату. Видят - на полу
лежит окроваавленный Битов. А толстовец Цыбин, сидя на Битове
верхом, молотит пудовыми кулаками.
В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрез-
вом состоянии. Как-то раз он ударил Вознесенского.
Это был уже не первый случай такого рода. Битова привлек-
ли к товарищескому суду. Плохи были его дела.
И тогда Битов произнес речь. Он сказал:
- Выслушайте меня и примите объективное решение. Только
сначала выслушайте, как было дело. Я расскажу, как это случи-
лось, и тогда вы поймете меня. А следовательно - простите. По-
тому что я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главвное,
выслушайте, как было дело.
- Ну, и как было дело? - поинтересовались судьи.
- Дело было так. Захожу в "Континенталь". Стоит Андрей
Вознесенский. А теперь ответьте, - воскликнул Битов, - мог ли
я не дать ему по физиономии?!
Явился раз Битов к Голявкину. Тот говорит:
- А, здравствуй, рад тебя видеть.
Затем вынимает из тайника "маленькую".
Битов раскрывает портфель и тоже достает "маленькую".
Голявкин молча прячет свою обратно в тайник.
Михаила Светлова я видел единственный раз. А именно - в
буфете Союза писателей на улице Воинова. Его окружала почти-
тельная свита.
Светлов заказывал. Он достал из кармана сотню. То есть
дореформенную, внушительных размеров банкноту с изображением
Кремля. Он разгладил ее, подмигнул кому-то и говорит:
- Ну, что, друзья, пропьем ландшафт?
К Пановой зашел ее лечащий врач - Савелий Дембо. Она ска-
зала мужу:
- Надо, чтобы Дембо выслушал заодно и тебя.
- Зачем, - отмахнулся Давид Яковлевич, - чего ради? С та-
ким же успехом и я могу его выслушать.
Вера Федоровна миролюбиво предложила:
- Ну, так и выслушайте друг друга.
Беседовали мы с Пановой.
- Конечно, - говорю, - я против антисемитизма. Но ключе-
вые должности в российском государстве имеют право занимать
русские люди.
- Это и есть антисемитизм, - сказала Панова.
- ?
- То, что вы говорите, - это и естть антисемитизм. Ключе-
вые должности в российском государстве имеют право занимать
ДОСТОЙНЫЕ люди.
Явились к Пановой гости на день рождения. Крупные чинов-
ники Союза писателей. Начальство.
Панова, обращаясь к мужу, сказала:
- Мне кажется, у нас душно.
- Обыкновенный советский воздух, дорогая!
Вечером, навязывая жене кислородную подушку, он твердил:
- Дыши, моя рыбка! Скоро у большевиков весь кислород ис-
сякнет. Будет кругом один углерод.
Был день рождения Веры Пановой. Гостей не приглашали.
Собрались близкие родственники и несколько человек обслуги. И
я в том числе.
Происходило это за городом, в Доме творчества. Сидим, пь-
ем чай. Атмосфера мрачноватая. Панова болеет.
Вдруг открывается дверь, заходит Федор Абрамов.
- Ой! - говорит. - Как неудобно. У вас тут сборище, а я
без приглашения...
Панова говорит:
- Ну, что вы, Федя! Все мы очень рады. Сегодня день моего
рождения. Присаживайтесь, гостем будете.
- Ой! - еще больше всполошился Абрамов. - День рождения!
А я и не знал! И вот без подарка явился...
Панова:
- Какое это имеет значение?! Садитесь, я очень рада.
Абрамов сел, немного выпил, закусил, разгорячился. Снова
выпил. Но водка быстро кончилась.
А мы, значит пьем чай с тортом. Абрамов начинает томить-
ся. Потом вдруг говорит:
- Шел час назад мимо гастронома. Возьму, думаю, бутылку
"Столичной". Как-никак у Веры Федоровны день рождения...
И Абрамов достает из кармана бутылку водки.
Романс Сергея Вольфа:
"Я ехала в Детгиз,
я думала - аванс..."
Вольф говорил:
- Нормально идти в гости, когда зовут. Ужасно идти в гос-
ти, когда не зовут. Однако самое лучшее - это когда зовут, а
ты не идешь.
Наутро после большой гулянки я заявил Сергею Вольфу:
- Ты ужасно себя вел. Ты матюгался, как сапожник. И к то-
му же стащил зажигалку у моей приятельницы...
Вольф ответил:
- Матюгаться не буду. Зажигалку верну.
Длуголенский сказал Вольфу:
- Еду в Крым на семинар драматургов.
- Разве ты драматург?
- Конечно, драматург.
- Какой же ты драматург?!
- Я не драматург?!
- Да уж какой там драматург!
- Если я не драматург, кто тогда драматург?
Вольф подумал и тихо говорит:
- Если так, расскажите нам о себе.
Вольф говорит:
- Недавно прочел "Технологию секса". Плохая книга. Без
юмора.
- Что значит - без юмора? Причем тут юмор?
- Сам посуди. Открываю первую страницу, написано - "Ввее-
дение". Разве так можно?
Пивная на улице Маяковского. Подходит Вольф, спрашивает
рубль. Я говорю, что и так мало денег. Вольф не отстает. Нако-
нец я с бранью этот рубль ему протягиваю.
- Не за что! - роняет Вольф и удаляется.
Как-то мы сидели в бане. Волльф и я. Беседовали о литера-
туре.
Я все хвалил американскую прозу. В частности - Апдайка.
Вольф долго слушал. Затем встал. Протянул мне таз с водой. По-
вернулся задницей и говорит:
- Обдай-ка!
Писатели Вольф с Длуголенским отправились на рыбалку.
Сняли комнату. Пошли на озеро. Вольф поймал большого су-
дака. Отдал его хозяйке и говорит:
- Зажарьте нам этого судака. Поужинаем вместе.
Так и сделали. Поужинали, выпили. Ушли в свой чулан.
Хмурый Вольф говорит Длуголенскому:
- У тебя есть карандаш и бумага?
- Есть.
- Дай.
Вольф порисовал немного и говорит:
- Вот сволочи! Они подали не всего судака. Смотри. Этот
фрагмент был. И этот был. А этого не было. Пойду выяснять.
Спрашиваю поэта Наймана:
- Вы с Юрой Каценеленбогеном знакомы?
- С Юрой Каценеленбогеном? Что-то знакомое. Имя Юра мне
где-то встречалось. Определенно встречалось. Фамилию Кацене-
ленбоген слышу впервые.
Найман и Губин долго спорили, кто из них более одинок.
Рейн с Вольфом чуть не подрались из-за того, кто опаснее
болен. Ну, а Шигашов с Горбовским вообще перестали здоровать-
ся. Поспорили о том, кто из них менее вменяемый. То есть менее
нормальный.
- Толя, - зову я Наймана, - пойдемте в гости к Леве Друс-
кину.
- Не пойду, - говорит, - какой-то он советский.
- То есть, как это советский? Вы ошибаетесь!
- Ну, антисоветский. Какая разница.
Звонит Найману приятельница:
- Толечка, приходите обедать. Возьмите по дороге сардин,
таких импортных, марокканских... И еще варенья какого-ни-
будь... Если вас, конечно, не обеспокоят эти расходы.
- Совершенно не обеспокоят. Потому что я не куплю ни того
ни другого.
Толя и Эра Найман - изящные маленькие брюнеты. И вот они
развелись. Идем мы однажды с приятелем по улице. А навстречу
женщина с двумя крошечными тойтерьерами.
- Смотрите, - говорит приятель, Толя и Эра опять вместе.
Найман и один его знакомый смотрели телевизор. Показывали
