ка состоит из серого вещества. Причем мозг любого человека.
Независимо от занимаемого положения. Включая членов партии..."
Некто гулял с еврейской теткой по Ленинграду. Тетка прие-
хала их Харькова. Погуляли и вышли к реке.
- Как называется эта река? - спросила тетка.
- Нева.
- Нева? Что вдруг?!
Мемориальная доска:
"Архитектор Расстрелян".
Осип Чуракков рассказал мне таккккккую историю:
У одного генеральского сына, 15-летнего мальчика, был
день рождения. Среди гостей преобладали дети военных. Явился
даже сын какого-то маршала. Конева, если не ошибаюсь. Развер-
нул свой подарок - книгу. Военно-патриотический роман для мо-
лодежи. И там была надпись в стихах:
"Сегодня мы в одном бою
Друг друга защищаем,
А завтра мы в одной пивной
Друг друга угощаем!"
Взрослые смотрели на мальчика с уважением. Все-таки сти-
хи. Да еще такие, можно сказать, зрелые.
Прошло около года. И наступил день рождения сына маршала
Конева. И опять собрались дети военных. Причем генеральский
сын явился чуть раньше назначенного времени. Все это происхо-
дило на даче, летом.
Маршал копал огород. Он был голый до пояса. Извинившись,
он повернулся и убежал в дом. На спине его виднелась четкая
пороховая татуировка:
"Сегодня мы в одном бою
Друг друга защищаем,
А завтра мы в одной пивной
Друг друга угощаем!"
Сын маршала оказался плагиатором.
Издавался какой-то научный труд. Редактора насторожила
такая фраза:
"Со времен Аристотеля мозг человеческий не изменился".
Может быть, редактор почувствовал обиду за современного
человека. А может, его смутила излишняя категоричность. Коро-
че, редактор внес исправление. Теперь фраза звучала следующим
образом:
"Со времен Аристотеля мозг человеческий ПОЧТИ не изменил-
ся".
Лев Никулин, сталинский холуй, был фронтовым корреспон-
дентом. А может быть, политработникомммм. В оккупированной
Германии проявлял интерес к бронзе, фарфору, наручным часам.
Однако более всего хотелось ему иметь заграничную пишущую ма-
шинку.
Шел он как-то раз по городу. Видит - разгромленная конто-
ра. Заглянул. На полу - шикарный ундервуддд с развернутой ка-
реткой. Тяжелый, из литого чугуна. Погрузил его Никулин в
брезентовый мешок. Думает: "Шрифт в Москве поменяю с латинско-
го на русский".
В общем, таскал Лев Никулин этот мешок за собой. Месяца
три надрывался. По ночам его караулил. Доставил в Москву. Об-
ратился к мееханику. Тот говорит:
- Это же машинка с еврейским шрифтом. Печатает справа на-
лево.
Так накаазал политработника еврейский Бог.
Молодого Шемякина выпустили из психиатрической клиники.
Миши шел домой и повстречал вдруг собственного отца. Отец и
мать его были в разводе.
Полковник в отставке спрашивает:
- Откуда ты, сын, и куда?
- Домой, - отвечает Миша , - из психиатрической клиники.
Полковник сказал:
- Молодец!
И добавил:
- Где только мы, Шемякины, не побывали! И в бою, и в пи-
ру, и в сумашедшем доме!
Я был на третьем курсе ЛГУ. Зашел по делу к Мануйлову. А
он как раз принимает экзамены. Сидят первокурсники. На доске
указана тема:
"Образ лишнего человека у Пушкина".
Первокурсники строчат. Я беседую с Мануйловым. И вдруг он
спрашивает:
- Сколько необходимо времени, чтобы раскрыть эту тему?
- Мне?
- Вам.
- Недели три. А что?
- Так, говорит Мануйлов, - интересно получается. Вам трех
недель достаточно. Мне трех лет не хватило бы. А эти дураки за
три часа все напишут.
Можно, рассуждая о гидатопироморфизме, быть при этом
круглым дураком. И наоборот, разглагольствуя о жареных грибах,
быть весьма умным человеком.
Это было лет двадцать назад. В Ленинграде состоялась зна-
менитая телепередача. В ней участвовали - Панченко, Лихачев,
Солоухин и другие. Говорили про охрану русской старины. Солоу-
хин высказался так:
- Был город Пермь, стал - Молотов. Был город Вятка, стал
- Киров. Был город Тверь, стал - Калинин... Да что же это та-
кое?! Ведь даже татаро-монголы русских городов не переименовы-
вали!
Это произошло в двадцатые годы. Следователь Шейнин вызвал
одного еврея. Говорит ему:
- Сдайте добровольно имеющиеся у вас бриллианты. Иначе
вами займется прокуратура.
Еврей подумал и спрашивает:
- Товарищ Шейнин, вы еврей?
- Да, я еврей.
- Разрешите, я вам что-то скажу как еврей еврею?
- Говорите.
- Товарищ Шейнин, у меня есть дочь. Честно говоря, она не
Мери Пикфорд. И вот она нашла себе жениха. Дайте ей погулять
на свадьбе в этих бриллиантах. Я отдаю их ей в качестве прида-
ного. Пусть она выйдет замуж. А потом делайте с этими брилли-
антами что хотите.
Шейнин внимательно посмотрел на еврея и говорит:
- Можно, и я вам что-то скажу как еврей еврею?
- Конечно.
- Так вот. Жених - от нас.
Одного моего знакомого привлекли к суду. Вменялась ему
антисоветская пропоганда. Следователь задает ему вопросы:
- Знаете ли вы некоего Чумака Бориса Александровича?
- Знаю.
- Имел ли некий Чумак Б.А. доступ к множительному уст-
ройству "Эра"?
- Имел.
- Оипечатал ли он на "Эре" сто копий "Всеобщей декларации
прав человека"?
- Отпечатал.
- Передал ли он эти сто копий "Декларации" вам, Михаил
Ильич?
- Передал.
- А теперь скажите откровенно, Михаил Ильич. Написали-то
эту "Декларацию", конечно, вы сами? Не так ли?!
Реплика в Чеховском духе:
"Я к этому случаю решительно деепричастен".
Я уверен, не случайно дерьмо и шоколад примерно одинако-
вого цвета. Тут явно какой-то многозначительный намек. Что-ни-
будь относительно единства противоположностей.
- Какой у него телефон?
- Не помню.
- Ну, хотя бы приблизительно?
Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изя-
ществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор
Гоголя. И так далее.
Однако похожим быть хочется только на Чехова.
Режим: наелись и лежим.
Это случилось на Ленинградском радио. Я написал передачу
о камнерезах. Передача так и называлась - "Живые камни". Всем
редакторам она понраавилась. Однако председательь радиокомите-
та Филиппов ее забраковал. Мы с редактором отправились к нему.
Добились аудиенции. Редактор спрашивает:
- Что с передачей?
Филиппов отвечает:
- Она не пойдет.
- Почему? Ведь это хорошая передача?!
- Какая разница - почему? Не пойдет и все.
- Хорошо, она не пойдет. Но лично вам она понравилась?
- Какая разница?
- Ну, мне интересно.
- Что интересно?
- Лично вам эта передача нравится?
- Нет.
Редактор чут повысил гголос:
- Что же тогда вам нравится, Александр Петрович?
- Мне? Ничего!
Председатель Радиокомитета Филиппов запретил служажим
женщинам носить брючные костюмы. Женщины не послушались. Было
организовано собрание. Женщины, выступая, говорили:
- Но это же мода такая! Это скромная хорошая мода! Брюки,
если разобраться, гораздо скромнее юбок. А главное - это мода.
Она распространена по всему свету. Это мода такая...
Филиппов встал и коротко объявил:
- Нет такой моды!
Допустим, хороший поэт выпускает том беллетристики. Как
правило, эта беллетристика гораздо хуже, чем можно было ожи-
дать. И наоборот, книга стихов хорошего прозаика всегда гораз-
до лучше, чем ожидалось.
Семья - не ячейка государства. Семья - это государство и
есть. Борьба за власть, экономические, творческие и культурные
проблемы. Эксплуатация, мечты о свободе, революционные настро-
ения. И тому подобное. Вот это и есть семья.
Ленин произносил:
"Гавнодушие".
По радио сообщили:
"Сегодня утром температура в Москве достигла двадцати
восьми градусов. За последние двести лет столь высокая майская
температура наблюдалась единственный раз. В прошлом году".
Дело было в пивной.Привязался ко мне незнакомый алкаш.
_ Какой, - спрашивает, - у тебя рост?
- Никакого, - говорю.
(Поскольку этот вопрос мне давно надоел.)
Слышу:
- Значит, ты пидараст?!
- Что-о?!
- Ты скаламбурил, - ухмыльнулся пьянчуга, - и я скаламбу-
рил!
Понадобился мне железнодорожный билет до Москвы.Кассы
пустые. Праздничный день. Иду к начальнику вокзала. Начальник
говорит:
- Нет у меня билетов. Нету. Ни единого. Сам верхом езжу.
В психиатрической больнице содержался некий Муравьев. Он
все хотел повеситься. Сначала на галстуке. Потом на обувном
шнурке. Вещи у негооо отобрали - ремень, подтяжки, шарф. Вилки
ему не полагалось. Ножа тем более. Даже авторучку он брал в
присутствии медсестры.
И вот однажды приходит доктор. Спрашивает:
- Ну, как дела, Муравьев?
- Ночью голос слышал.
- Что же он тебе сказал?
- Приятное сказал.
- Что именно?
- Да так, порадовал меня.
- Ну, а все-таки, что он сказал?
- Он сказал: "Хороши твои дела, Муравьев!" Ох,хороши!.."
Жил я как-то в провинциальной гостинице. Шел из уборной в
одной пижаме. Заглянул в буфет. Спрашиваю:
- Спички есть?
- Есть.
- Тогда я сейчас вернусь.
Буфетчица сказала мне вслед:
- Деньги пошел занимать.
На экраны вышел фильм о Феликсе Дзержинском. По какому-то
дикому, фантастическому недоразумению его обозначили в Главки-
нопрокате:
"Наш Калиныч".
Лысый может причесываться, не снимая шляпы.
Мог бы Наполеон стать учителем Фехтования?
Алкоголизм - излечим, пьянство - нет.
У Чехова все доктора симпатичные. Ему определенно нрави-
лись врчи.
То есть люди одной с ним профессии.
Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов.
Мандавошки - никого!
Две грубиянки - Сцилла Ефимовна и Харибда Абрамовна.
Рожденный ползать летать... не хочет!
Кошмар сссталинизма даже не в том, что погибли миллионы.
Кошмар сталинизма в том, что была развращена целая нация. Жены
предавали мужей. Дети проклинали родителей. Сынишка репресси-
рованного коминтерновца Пятницкого говорил:
- Мама! Купи мне ружье! Я застрелю врага народа - папку!..
Кто же открыто противостоял сталинизму? Увы, не Якир, Ту-
хачевский, Егоров или Блюхер. Открыто противостоял сталинизму
девятилетний Максим Шостакович.
Шел 48 год. Было опубликовано знаменитое постановление
ЦК. Шостаковича окончаельно заклеймили как формалиста.
Отметим, что народные массы при этом искренне ликовали. И
как обычно выражали свое ликование путем хулиганства. Попросту
говоря, били стекла на даче Шостаковича.
И тогда девятилетний Максим Шостакович соорудил рогатку.
Залез на дерево. И начал стрелять в марксистско-ленинскую эс-
тетику.
ПисательДемиденко - страшный хулиган. Матерные слова
вставляет куда попало. Помню, я спросил его:
- Какая у тебя пишущая машинка? Какой марки?
Демиденко сосредоточился, вспомнил заграничное название
"Рейнметалл" и говорит:
- Рейн, блядь, металл, хер!
Расположились мы как-то с писателем Демиденко на ящиках
около пивной лавки. Ждем открытия. Мимо проходит алкаш, запу-
щенный такой. Обращается к нам:
- Сколько время?
Демиденко отвечает:
- Нет часов.
И затем:
- Такова селяви.
Алкаш оглядел его презрительно:
- Такова селяви? Не такова селяви, а таково селяви. Это
же средний род, мудила!
Демиденко потом восхищался:
- У нас даже алкаши могут преподавать французский язык!
У моего дяди были ребятишки от некой Людмилы Ефимовны.
Мой дядя с этой женщиной развелся. Платил алименты. Как-то он
