- Да ведь отель, - говорю, - большой.
Сичкин еще больше поразился:
- Это как прийти в Мавзолей и спросить:"Где здесь нахо-
дится Владимир Ильич Ленин?"
Сичкин попал в автомобильную катастрофу. Оказался в гос-
питале. Там его навестил сын Эмиль. И вот они стали прощаться.
Эмиль наклонился, чтобы поцеловать отца. Боря ощутил легкий
запах спиртного. Он сказал:
- Эмиль, ты выпил. Я расстраиваюсь, когда ты пьешь.
Сын начал оправдываться:
- Папа, я выпил один бокал шампанского.
Боря тихим голосом спросил:
- Что же ты праздновал, сынок?
Едем как-то в машине: Сичкин, Фима Берзон, жена Берзона -
Алиса и я. Берзон - лопоухий, маленький и злобный. Алиса гово-
рит Сичкину:
- Ответьте мне, Боря, как это женщины соглашаются рабо-
тать в публичных домах? Обслуживают всех без разбора. Ведь это
так негигиенично! И никакого удовольствия.
Сичкин перебил ее:
- Думаешь они так уж стараются? Всем отдаются с душой?
Ну, первый клиент еще, может быть, туда-сюда. А остальные у
них там идут, как Фима Берзон!
Лет тридцать назад Евтушенко приехал в Америку. Поселился
в гостинице. Сидит раз в холле, ждет кого-то. Видит, к дверям
направляется очень знакомый старик: борода, измятые штаны, ар-
мейская рубашка.
Несколько секунд Евтушенко был в шоку. Затем он понял,
что это Хемингуей. Кинулся за ним. Но Хемингуей успел сесть в
поджидавшее его такси.
- Какая досада, - сказал Евтушенко швейцару, - ведь это
был Хемингуей! А я не сразу узнал его!
Швейцар ответил деликатно:
- Не расстраивайтесь. Мистер Хемингуей тоже не сразу уз-
нал вас.
Рассказывают, что на каком-то собрании, перед от`ездом за
границу, Евтушенко возмущался:
- Меня будут спрашивать о деле Буковского. Снова мне от-
дуваться? Снова говно хлебать?!
Юнна Мориц посоветовала из зала:
- Раз в жизни об`яви голодовку...
Юнна Мориц в Грузии. Заказывает стакан вина. Там плавают
мухи.
Юнна жалуется торговцу-грузину. Грузин восклицает:
- Где мухи - там жизнь!
Алешковский рассказывал:
Эмигрант Фалькович вывез из России огромное количество
сувениров. А вот обычной посуды не захватил. В результате се-
мейство Фальковичей долго ело куриный бульон из палехских шка-
тулок.
Алешковский уверял:
- В Москве репетируется балет, где среди действующих лиц
есть Крупская. Перед балериной, исполняющей эту роль, стоит
нелегкая хореографическая задача. А именно, средствами пласти-
ки выразить базетову болезнь.
Томас Венцлова договаривался о своей университетской лек-
ции. За одну я беру триста долларов. За вторую - двести пять-
десят. За третью - сто. Но эту, третью я вам не рекомендую.
В Нью-Йорке гостил поэт Соснора. Помнится, я, критикуя
Америку, сказал ему:
- Здесь полно еды, одежды, развлечений и - никаких мыслей!
Соснора ответил:
- А в России, наоборот, сплошные мысли. Про еду, про
одежду и про развлечения.
Оказался в больнице. Диагнос - цирроз печени. Правда, в
начальной стадии. Хотя она же, вроде бы, и конечная. После
этого мои собутыльники по радио "Либерти" запели:
"Цирроз-воевода дозором
Обходит владенья свои..."
Сцена в больнице. Меня везут на процедуру. На груди у ме-
ня лежит том Достоевского. Мне только что принесла его Нина
Аловерт. Врач-американец спрашивает:
- - Что это за книга?
- Достоевский.
- "Идиот"?
- Нет, "Подросток".
- Таков обычай? - интересуется врач.
- Да, - говорю, - таков обычай. Русские писатели умирают
с томом Достоевског на груди.
Американец спрашивает:
- Ноу Байбл? (Не Библия?)
- Нет, - говорю, - именно том Достоевского.
Американец посмотрел на меня с интересом.
Когда выяснилось, что опухоль моя - не злокачественная,
Лена сказала:
"Рак пятится назад..."
ВЫшел я из больницы. Вроде бы поправился. Но врачи запре-
тили мне пить и курить. А настоятельно рекомендовали ограничи-
вать себя в пище. Я пожаловался на все это одному знакомому. В
конце и говорю:
- Что мне в жизни еще остается? Только книжки читать?!
Знакомый отвечает:
- Ну, это пока зрение хорошее...
Диссидентский романс:
"В оппозицию девушка провожала бойца..."
Волков начинал как скрипач. Даже возглавил струнный квар-
тет. Как-то обратился в Союз писателей:
- Мы хотели бы ввыступить перед Ахматовой. Как это сде-
лать?
Чиновники удивились:
- Почему же именно Ахматова? Есть более уважаемые писате-
ли - Мирошниченко, Саянов, Кетлинская...
Волков решил действлвать самостоятельно. Поехал с товари-
щами к Ахматовой на дачу. Исполнил новый квартет Шостаковича.
Ахматова выслушала и сказала:
- Я боялась только, что это когда-нибудь закончится...
Прошло несколько месяцев. Ахматова выехала на Запад. По-
лучила в Англии докторат. Встречалась с местной интеллигенцией.
Англичане задавали ей разные вопросы - литература, живо-
пись, музыка.
Ахматова сказала:
- Недавно я слушалла потрясающий опус Шостаковича. Ко мне
на дачу специально приезжал инструментальный ансамбль.
Ангичане поразились:
- Неужели в России так уважают писателей?
Ахматова подумала и говорит:
- В общем, да...
Миши Юпп сказал издателю Поляку:
- У меня есть неизвестная фотография Ахматовой.
Поляк заволновался:
- Что за фотография?
- Я же сказал - фото Ахматовой.
- Какого года?
- Что - какого года?
- Какого года фотография?
- Ну, семьдесят четвертого. А может, семьдесят шестого. Я
не помню.
- Задолго до этого она умерла.
- Ну и что? - спросил Юпп.
- Так что же запечатлено на этой фотографии?
- Там запечатлен я, - сказал Юпп, - там запечатлен я на
могиле Ахматовой в Комарове.
Миша Юпп говорил своему приятелю:
- Ко мне довольно часто являются за пожертвованиями. Но
выход есть. В этих случаях я перехожу на ломаный английский.
Приятель заметил:
- Так уж не старайся.
Гриша Поляк был в гостях. Довольно много ел. Какая-то
женщина стала говорить ему:
- Как вам не стыдно! Вы толстый! Вам надо прекратить есть
жирное, мучное и сладкое. В особенности сладкое.
Гриша ответил:
- Я, в принципе, сладкого не ем. Только с чаем.
Блюмин рассказывал, как старая эмигрантка жаловалась мужу:
- Где моя былая грация? Где моя былая грация?
Муж отвечал:
- Сушится, Фенечка, сушится.
К нам зачастили советские гости. Иногда - не очень близ-
кие знакомые. В том числе и малосимпатичные. Все это стало мне
надоедать. Мама бодро посоветовала:
- Об`ясни им - мать при смерти.
Лена возражала:
- В этом случае они тем более заедут - попрощаться.
Эмигранка в Форест Хиллсе:
- Лелик, если мама говорит "ноу", то это значит - "ноу"!
В Ленинград приехала делегация американских конгрессме-
нов. Встречал их первый секретарь Ленинградского обкома Толс-
тиков. Тут же состоялась беседа. Один из конгрессменов среди
прочего заинтересовался:
- Каковы показатели смертности в Ленинграде?
Толстиков увереннои коротко ответил:
- В Ленинграде нет смертности!
Беседовал я с одним эмигрантом. Он говорил среди прочего:
- Если б вы знали, как я люблю телячий студень! И шашлыки
на ребрышках! И кремовые пирожные! И харчо!
- Почему же, - спрашиваю, - вы такой худой?
- Так ведь я кушаю. Но и меня кушают!
Самый короткий рассказ:
"Стройная шатенка в кофточке от "Гучи" заявила полной
блондинке в кофточке от "Лорда Тейлора": - Надька, сука ты по-
зорная!"
Зашла к нашей матери приятельница. Стала жаловаться на
Америку. Американцы, мол, холодные, черствые, невнимательные,
глупые... Мат ей говорит:
- Но у тебя же все хорошо. Ты сыта, одета, более-меенее
здорова. Ты даже английский язык умудрилась выучить.
А гостья отвечает:
- Еще бы! С волками жить...
Произошло это в грузинском ресторане. Скончался у моло-
денькой официантки дед. Хозяин отпустил ее на похороны. Час
официантки нет, два, три. Хозяин ресторана нервничает - куда,
мол, она могла подевалась?! Некому, понимаешь, работать...
Наконец официанка вернулась. Хозяин ей сердито говорит:
- Где ты пропадала, слушай?
Та ему в ответ:
- Да ты же знаешь, Гоги, я была на похоронах. Это же це-
лый ритуал, и все требует времени.
Хозяин еще больше рассердился:
- Что я, похороны не знаю?! Зашел, поздравил и ушел!
Моя жена училась водить автомобиль. Приобрела минимум
технических знаний. Усвоила некоторое количество терминов. И
особенно ей полюбился термин "вил элаймент" (выравнивание ко-
лес, центровка). Она с удовольствием произносила:
- Надо бы сделать вил элаймент... Вил элаймент - это
главное...
Как-то раз мы вспомнили одного человека. Я сказал:
- У него бельмо на глазу.
Моя жена возразила:
- Это не бельмо. Это что-то другое. Короче, ему надо сде-
лать вил элаймент.
Бахчанян сообщил мне новость:
- Лимонов перерезал себе вены электрической бритвой!
Сложное в литературе доступнее простого.
Романс диетолога:
"И всюду сласти роковые,
И от жиров защиты нет..."
Романс охранника:
"В бананово-лимонном Сыктывкаре..."
Серманы были в Пушкинском театре. Показывали "Бег" с Чер-
касовым. Руфь Александровна страшно переживала. Особенно ее
потряс Черкасов в роли генерала Хлудова. Она говорила мужу:
- Что с ним будет? Что с ним будет?
Илья Захарович ответил:
- А что с ним будет? Дадут очередную сталинскую премию.
Сорок девятый год. Серман ожидает приговора. Беседует в
камере с проворровавшимся евреем. Спрашивает его:
- Зачем вы столько крали? Есть ли смысл?
Еврей отвечает:
- Лучше умереть от страха, чем от голода!
Томашевский и Серман гуляли в Крыму. Томашевский расска-
зывал:
- В тридцатые годы здесь была кипарисовая аллея. Приехал
Сталин. Охрана решила, что за кипарисами могут спрятаться ди-
версанты. Кипарисовую аллею вырубили. Начали сажать эвкалипто-
вые деревья. К сожалению, они не прижились...
- И что же в результате?
Томашевский ответил:
- Начали сажать агрономов...
У Аксенова заболели почки. Саша Перуанский рассказывал:
- Я решил позвонить Васе. Подошла Майя. Я начал очень де-
ликатно: "Вася еще подходит к телефону?" Подошел Вася. Я
говорю ему: "Не падай духом, старик. У меня был рак почки.
Доктор сказал, что года не протяну. В результате почку мне
удалили. Я стал импотентом. Но прожил уже четыре года..."
Перуанский закончил:
- Вася так приободрился!
У советского композитора Покрасса был родственник - аме-
риканский композитор Темкин. Покрасс сочинял кавалерийские
марши. Темкин - музыку к голливудским фильмам.
Известно, что Сталин очень любил кино. И вот был однажды
кремлевский прием. И Сталин обратился к Дмитрию Покрассу:
- Правда, что ваш брат за границей?
Покрасс испугался, но честно ответил:
- Правда.
- Это он сочинил песенки к "тем мушкетерам"?
- Он.
- Значит, это его песня - "Вар-вар-вар-вара..."?
- Его.
Сталин подумал и говорит:
- Лучше бы он жил здесь. А вы - там.
Стихи такие четкие и хорошо зарифмованные, как румынские
стихи.
Блок отличался крайней необщительностью. Достаточно ска-
зать, что его ближайший друг носил фамилию - Иванов.
Меркантилизм - это замаскированная бездарность. Я, мол,
пишу ради денег, халтурю и так далее. В действительности хал-
туры не существует. Существует, увы, наше творческое бессилие.
