физиономией в "рабочий кабинет" мистера Бентама. Кстати, знал ли кто
человека, который ничего не читает и ничего не пишет, но у которого не было
бы маленькой задней комнаты, именуемой "рабочим кабинетом"?
- Вот ответ, сэр, - сказал напудренный лакей. Боюсь, что он покажется
вам обременительным по величине.
- Не стоит об этом говорить, - отозвался Сэм, беря письмо в самодельном
конвертике. - Есть надежда, что мое истощенное тело как-нибудь выдержит.
- Надеюсь, мы еще встретимся, сэр, - сказал напудренный лакей, потирая
руки и провожая Сэма до порога.
- Благодарю вас, сэр, - отозвался Сэм, - но не трудитесь, не
утомляйтесь чрезмерно; вы очень любезны. Подумайте, как вы нужны обществу, и
не допускайте, чтобы вам повредила непосильная работа. Ради ваших ближних
берегите свое спокойствие; вы только подумайте, какая бы это была потеря!
С такими патетическими словами Сэм Уэллер удалился. - Это очень
странный молодой человек, - сказал напудренный лакей, глядя в след мистеру
Уэллеру; физиономия лакея явно выражала, что он не может его раскусить.
Сэм ничего не сказал. Он подмигнул, тряхнул головой, снова подмигнул и
весело удалился; лицо его, казалось, свидетельствовало о том, что он весьма
позабавился.
Вечером, ровно в восемь часов без двадцати минут, Энджело-Сайрес
Бентам, эсквайр, церемониймейстер, вышел из своего экипажа у входа в Залы
ассамблей, все в том же парике, с теми же зубами, с тем же лорнетом, с теми
же часами и печатками, с теми же кольцами, с той же булавкой, с тою же
тростью.
Единственным заметным изменением в его внешности было то, что он надел
более яркий синий фрак на белой шелковой подкладке, черные туго натянутые
панталоны, черные шелковые чулки и бальные туфли, белый жилет и, если это
только возможно, чуть-чуть сильнее надушился.
В этом наряде церемониймейстер, приступая к исполнению важных
обязанностей, возлагаемых на него ответственной должностью, занял место в
зале, чтобы принимать гостей.
В Бате был съезд, гости и шестипенсовики за чай вливались потоком. В
бальном зале, в длинном игорном зале, в восьмиугольном игорном зале, на
лестницах и в коридорах гул многочисленных голосов и шарканье многочисленных
ног буквально оглушали. Платья шелестели, перья развевались, огни сияли,
драгоценные камни сверкали. Слышалась музыка - не оркестра, ибо кадриль еще
не началась, - а музыка тихих, легких шагов, в которую врывался чистый
веселый смех - мягкий и нежный женский смех, очень приятный для слуха в
Бате, так же как и в других местах. Блестящие глаза, разгоревшиеся от
предвкушаемого удовольствия, сияли, и куда бы вы ни взглянули, какая-нибудь
очаровательная фигура грациозно скользила в толпе и не успевала скрыться,
как ее уже заменяла другая, такая же изысканная и обольстительная.
В чайном зале и вокруг карточных столов толпилось основательное
количество чудных старых леди и дряхлых старых джентльменов, обсуждавших все
мелкие сплетни и скандалы истекшего дня с таким вкусом и смаком, которые в
достаточной мере свидетельствовали о степени удовольствия, извлекаемого ими
из этого занятия. К этим группам примыкали три-четыре охотящиеся за женихами
мамаши, делая вид, будто всецело поглощены разговором, но не забывая время
от времени поглядывать искоса и с тревогой на своих дочерей, которые, помня
материнский наказ использовать свою молодость наилучшим образом, уже начали
предварительный флирт, теряя шарфы, путая перчатки, опрокидывая чашки и так
далее, - все это как будто мелочи, но опытные особы добиваются благодаря им
поразительно успешных результатов.
У дверей и в дальних углах расположились группами глупые юноши,
демонстрирующие разнообразные виды фатовства и тупости, забавляя всех
разумных людей, находившихся поблизости, своим шутовством и самодовольством
и пребывая в блаженной уверенности, что они - предмет всеобщего восхищения.
Таково мудрое и милосердное распределение даров провидением, против которого
не будет возражать ни один добрый человек.
И, наконец, на задних скамьях, где они уже заняли места на весь вечер,
сидели различные незамужние леди, перешагнувшие критический возраст, которые
не танцевали, ибо кавалеров для них не было, и не играли в карты из боязни
прослыть безнадежными старыми, девами, а потому занимали выгодную позицию,
имея возможность злословить обо всех и самим оставаться в тени. И они
злословили обо всех, ибо здесь были все. Зрелище было веселое, блестящее и
пышное: роскошные наряды, прекрасные зеркала, натертые до блеска полы,
жирандоли и восковые свечи; и всюду, молчаливо скользя с места на место,
кланяясь подобострастно одной группе, кивая фамильярно другой и улыбаясь
самодовольно всем, двигалась элегантно одетая фигура Энджело-Сайреса
Бентама, эсквайра, церемониймейстера.
- Зайдите в чайный зал, приготовьте шестипенсовики. Они наливают
горячей воды и называют это чаем. Отведайте! - произнес мистер Даулер
громким голосом, ведя мистера Пиквика, который шел во главе своей маленькой
группы под руку с миссис Даулер.
Мистер Пиквик повернул в чайный зал, и, завидев его, мистер Бентам
штопором ввинтился в толпу и восторженно приветствовал его:
- Дорогой мой сэр, я весьма польщен, Ба-ат осчастливлен. Миссис Даулер,
вы - украшение зала. Поздравляю вас - какие перья! За-амечательно!
- Кто-нибудь есть здесь? - подозрительно осведомился Даулер.
- Кто-нибудь?! Сливки Ба-ата! Мистер Пиквик, видите вы эту леди в
газовом тюрбане?
- Полную пожилую леди? - простодушно спросил мистер Пиквик.
- Тес, дорогой мой сэр! В Ба-ате нет ни полных, ни пожилых. Это
вдовствующая леди Снафенаф.
- Вот как! - сказал мистер Пиквик.
- Она самая, уверяю вас, - подтвердил церемониймейстер. - Тише!
Подойдите ближе, мистер Пиквик. Видите, сюда идет великолепно одетый молодой
человек?
- Вот этот, с длинными волосами и удивительно маленьким лбом? -
осведомился мистер Пиквик.
- Да. В настоящее время самый богатый молодой человек в Ба-ате. Молодой
лорд Мютенхед.
- Что вы говорите? - откликнулся мистер Пиквик.
- Да. Через секунду вы услышите его голос, мистер Пиквик. Он заговорит
со мной. Другой джентльмен, в красном жилете и с темными усами, - почтенный
мистер Краштон, его закадычный друг. Как поживаете, милорд?
- Очень жарко, Бентам, - сказал его лордство.
- Действительно, очень жарко, милорд, - ответил церемониймейстер.
- Чертовски! - подтвердил почтенный мистер Краштон.
- Видели ли вы колясочку его лордства, Бентам? - осведомился почтенный
мистер Краштон после недолгого молчания, пока молодой лорд Мютенхед пытался
смутить своим взором мистера Пиквика, а мистер Краштон размышлял о том, на
какую тему предпочтительно мог бы поговорить милорд.
- Ах, боже мой! - воскликнул церемониймейстер. Колясочка! Какая
превосходная идея! За-амечательно!
- Милосегдное небо! - сказал милорд. - Я думал, что все видели новую
колясочку. Это пгостейшая, кгасивейшая, элегантнейшая вещь, котогая
когда-либо двигалась на колесах. Выкгашена в кгасный цвет, лошадь
молочно-пегая.
- Настоящий ящик для писем, и все на месте, - сказал почтенный мистер
Краштон.
- И маленькое сиденье впегеди, с железной пегекладиной для кучега,
добавил его лордство. - На днях я ездил в Бгистоль, в ягко-кгасном фгаке, а
двое слуг ехали сзади на гасстоянии четвегти мили. И будь я пгоклят, если
нагод не выбегал из коттеджей, останавливал меня и спгашивал, не почтальон
ли я! Чудесно, чудесно!
Рассказав этот анекдот, милорд рассмеялся от души, что, конечно,
сделали и слушатели. Затем, продев свою руку под руку подобострастного
мистера Краштона, лорд Мютенхед удалился.
- Очаровательный молодой человек милорд, - сказал церемониймейстер.
- Да, как будто, - сухо отозвался мистер Пиквик.
Когда начались танцы, и со всеми необходимыми официальными
представлениями было покончено, и все приготовления сделаны, Энджело Бентам
вернулся к мистеру Пиквику и повел его в игорный зал.
В тот самый момент, когда они вошли, вдовствующая леди Снафенаф и еще
две леди, на вид очень древние и преданные висту, бродили вокруг ломберного
стола. Завидев мистера Пиквика под конвоем Энджело Бентама, они
переглянулись и решили, что это как раз то лицо, которого недоставало для
роббера.
- Дорогой мой Бентам, - ласково сказала леди Снафенаф, - найдите нам
какого-нибудь приятного человека, чтобы составить партию, будьте так
любезны.
В этот момент мистер Пиквик смотрел в другую сторону, и миледи кивнула
головой, указывая на него и выразительно сдвигая брови.
- Мой друг, мистер Пиквик, миледи, будет очень счастлив, я уверен,
весьма-а счастлив, - сказал церемониймейстер, поняв намек.
- Мистер Пиквик, леди Снафенаф, полковница Уагсби, мисс Боло.
Мистер Пиквик поклонился каждой из этих леди и, убедившись, что
ускользнуть нельзя, взял колоду карт и снял. Мистер Пиквик и мисс Боло
против леди Снафенаф и полковницы Уагсби.
В начале второй сдачи, лишь только был открыт козырь, две молоденькие
леди вбежали в комнату и стали по обе стороны полковницы Уагсби, терпеливо
выжидая окончания партии.
- Ну, Джейн, в чем дело? - спросила полковница Уагсби, обращаясь к
одной из девушек.
- Я пришла спросить, мама, можно ли мне танцевать с мистером Кроули,
прошептала младшая и более миловидная.
- Боже мой, Джейн, как ты могла об этом подумать? - с негодованием
отозвалась мама. - Разве ты не слышала много раз, что у его отца всего
восемьсот фунтов ежегодного дохода, который прекращается с его смертью? Мне
стыдно за тебя. Ни под каким видом!
- Мама! - прошептала другая, которая была гораздо старше своей сестры,
очень вялая и чопорная. Мне был представлен лорд Мютенхед. Я сказала, что,
кажется, я еще не ангажирована.
- Ты умница, моя милая, - ответила полковница Уагсби, прикасаясь веером
к щеке дочери, - и на тебя всегда можно положиться. Он чрезвычайно богат,
моя дорогая. Да благословит тебя бог!
С этими словами полковница Уагсби ласково поцеловала старшую дочь и,
бросив в виде предостережения хмурый взгляд на младшую, принялась разбирать
карты.
Бедный мистер Пиквик! Он никогда не играл с тремя искусными игроками
женского пола. Они были так сообразительны, что совсем запугали его. Если он
ходил не с той карты, мисс Боло пронзала его взглядом, словно целым
арсеналом кинжалов; если он медлил, обдумывая, с какой карты пойти, леди
Снафенаф откидывалась на спинку стула и улыбалась с нетерпением и жалостью
полковнице Уагсби; в ответ на это полковница Уагсби пожимала плечами и
кашляла, как будто хотела намекнуть, что не уверена, пойдет ли он вообще
когда-нибудь. В конце каждой игры мисс Боло осведомлялась с печальной миной
и укоризненным вздохом, почему мистер Пиквик не повторял бубен или треф, или
пропустил, или не прорезал червей, или не проводил онера, или не снес туза,
или не ходил под короля, или еще что-нибудь; и в ответ на все эти серьезные
обвинения мистер Пиквик решительно ничего не мог сказать в свое оправдание,
забыв за это время все правила игры. Вдобавок публика подходила и глазела,
что действовало мистеру Пиквику на нервы. Наконец, очень отвлекали
разговоры, которые велись близ стола между Энджело Бентамом и двумя мисс
Метинтерс, незамужними и капризными девами, которые очень ухаживали за
церемониймейстером в надежда заполучить случайного кавалера. Все это вместе
взятое, а также шум и непрерывная ходьба привели к тому, что мистер Пиквик
