- В таком случае вперед!
- Держитесь крепко, сэр, - сказал Сэм, берясь за тачку.
- Держусь, - сказал мистер Пиквик, и они двинулись дальше, развив
соответствующую скорость.
- Теперь задержите эту тачку! - крикнул Уордль, когда ее перетащили
через перелаз на другое поле и мистер Пиквик был снова в нее водворен.
- Все в порядке, сэр, - ответил мистер Уэллер приостанавливаясь.
- Ну, Уинкль, - сказал пожилой джентльмен, - ступайте осторожно за мною
и постарайтесь не опоздать на этот раз.
- Будьте покойны, - отозвался мистер Уинкль. - Они делают стойку?
- Нет, нет! еще нет! тише! тише!
Они осторожно подвигались вперед и подошли бы очень тихо, если бы
мистер Уинкль, совершая какие-то весьма сложные манипуляции со своим ружьем,
случайно не выпалил в самый критический момент над головой мальчика, как раз
в то самое место, где находился бы мозг рослого дозорщика, будь тот на месте
мальчика.
- Да на кой черт вы стреляли? - воскликнул старый Уордль, когда птицы
улетели, нимало не пострадав.
- В жизни не видал такого ружья, - отвечал бедный мистер Уинкль,
разглядывая замок, как будто это могло исправить дело. - Оно стреляет само.
Стреляет, да и только.
- Стреляет, да и только! - повторил Уордль слегка раздраженным тоном.
Хотел бы я, чтобы оно само что-нибудь застрелило.
- Оно и застрелит, сэр, - заметил дозорщик тихим пророческим тоном.
- Что вы хотите этим сказать, сэр? - сердито спросил мистер Уинкль.
- Ничего, сэр, ничего, - отвечал дозорщик, - а мать вот этого мальчика
получит кое-какие блага от сэра Джеффри, если мальчик будет убит на его
земле. Заряжайте, сэр, заряжайте.
- Отнимите у него ружье! - кричал из тачки мистер Пиквик, устрашенный
мрачными намеками дозорщика, - Пусть кто-нибудь отнимет у него ружье,
слышите?
Никто, однако, не вызвался исполнить приказание, и мистер Уинкль,
бросив строптивый взгляд на мистера Пиквика. зарядил ружье и продолжал путь
имеете с другими.
Мы вынуждены, опираясь на авторитет мистера Пиквика, заявить, что
приемы мистера Тапмена отличались значительно большей осторожностью и
осмотрительностью, чем приемы, усвоенные мистером Уинклем. Тем не менее это
нисколько не умаляет значительного авторитета сего последнего джентльмена во
всех вопросах, связанных со спортом; ибо, - как правильно замечает мистер
Пиквик, - с незапамятных времен почему-то случалось так, что многие из
наилучших и способнейших философов, которые были истинными светочами науки в
области теории, оказывались совершенно неспособными применять эти теории на
практике.
Метод мистера Тапмена, подобно многим нашим замечательнейшим открытиям,
был чрезвычайно прост. С быстротой и проницательностью гения он сразу
подметил, что нужно придерживаться двух важнейших правил: первое - стрелять
так, чтобы не причинить вреда самому себе, и второе - стрелять так, чтобы не
подвергать опасности окружающих; ясно, что наилучший способ, когда
преодолена трудность самого выстрела, заключается в том, чтобы плотно
зажмурить глаза и палить в воздух.
Случилось так, что, совершив этот подвиг, мистер Тапмен открыл глаза и
увидел, как падала на землю подстреленная жирная куропатка. Он собирался
поздравить мистера Уордля с неизменным успехом, но этот джентльмен
приблизился к нему и с жаром пожал ему руку.
- Тапмеп, - сказал пожилой джентльмен, - вы наметили именно эту птицу?
- Нет, - сказал мистер Тапмен, - нет.
- Наметили, - возразил мистер Уордль. - Я видел... я заметил, как вы ее
выбрали... я обратил внимание на вас, когда вы подняли ружье и прицелились,
и вот что я скажу: лучший стрелок не сделал бы этого с большим искусством.
Вы вовсе не такой новичок, каким я считал вас, Тапмен, - вы охотились
раньше.
Тщетно возражал мистер Тапмен с улыбкой самоотречения, что он никогда
не охотился. Даже улыбка была принята как доказательство противоположного, и
с этого дня его репутация была установлена. Это не единственная репутация,
приобретенная с такою ловкостью, и столь счастливое стечение обстоятельств
бывает не только во время охоты на куропаток.
Между тем мистер Уинкль палил, гремел и пускал дым, не достигая никаких
осязательных результатов, достойных упоминания: то посылал заряд в воздух,
то предоставлял ему скользить так низко над поверхностью земли, что жизнь
двух собак все время находилась в некоторой опасности. Его манера стрелять
как пример стрельбы фантастической - была очень изменчива и любопытна; как
демонстрирование стрельбы в цель, она была, пожалуй, неудачна. Считается
признанной аксиомой, что "всякой пуле своя доля". Если она применима в
равной степени к дроби, то дробинки мистера Уинкля были несчастными
подкидышами, лишенными естественных прав, обреченными скитаться по миру и
обездоленными.
- Ну, - сказал Уордль, подходя к тачке и вытирая пот, струившийся по
его веселой красной физиономии, - горячий денек, не правда ли?
- Да, что и говорить, - отозвался мистер Пиквик. - Солнце ужасно
припекает, даже я это чувствую. Не представляю себе, каково приходится вам.
- Да. - сказал пожилой джентльмен, - довольно жарко. Но уже первый час.
Видите вон тот зеленый холм?
- Конечно.
- Там мы будем завтракать. И клянусь Юпитером, мальчик с корзинкой уже
там - точен, как часовой механизм.
- Совершенно верно, - просияв, сказал мистер Пиквик. - Славный малый!
Сейчас дам ему шиллинг. Ну, Сэм, катите меня.
- Держитесь, сэр, - сказал мистер Уэллер, оживившись от предвкушения
завтрака. - Прочь с дороги, кожаные гетры! Если вы дорожите моей жизнью, не
опрокиньте меня, как говорил джентльмен вознице, когда тот вез его на
Тайбурн *.
И, разбежавшись, мистер Уэллер легко покатил своего хозяина к зеленому
холму, ловко вывалил его у самой корзины и принялся ее распаковывать с
величайшим проворством.
- Телятина в тесте, - беседовал сам с собой мистер Уэллер, раскладывая
съестные припасы на траве. - Очень хорошая штука - телятина в тесте, если вы
знаете леди, которая ее готовила, и совершенно уверены, что это не кошатина,
а в конце концов не все ли равно, если кошка так похожа на телятину, что
даже сами пирожники не могут отличить.
- Не могут, Сэм? - спросил мистер Пиквик.
- Не могут, сэр, - отвечал мистер Уэллер, прикасаясь рукою к шляпе.
Когда-то я жил в одном доме с пирожником, сэр, и очень он был хороший
человек - регулярная голова вдобавок, - паштеты умел выделывать из чего
угодно. "У вас много кошек, мистер Брукс", - говорю я ему, когда подружился
с ним. "Да, говорит, у меня их очень много", - говорит. "Должно быть, очень
любите кошек", - говорю. "Не я, а другие любят, - говорит и подмигивает мне,
- а впрочем, сейчас не их сезон, подождем зимы", - говорит. "Не их сезон!"
говорю. "Да, говорит, фрукты в сезон - кошки вон". - "Что вы хотите этим
сказать?" - говорю. "Что хочу сказать? - говорит. - Да то, что я никогда не
войду в союз мясников, чтобы повышать цену на мясо, - говорит. - Мистер
Уэллер, - говорит он, жмет мне руку очень крепко и шепчет на ухо: - Вы этого
никогда не повторяйте, но все дело в том, чтобы их подсезонить. От этого они
все превращаются в благородных животных, - говорит и показывает на очень
хорошенького серого котенка, - и я их сезоню под бифштекс, телятину или
почки, смотря по спросу. Я вам больше скажу, - говорит он, - телятину я могу
сделать бифштексом, бифштекс - почками, либо и то и другое - бараниной в
один момент, как только изменится спрос на рынке и аппетиты потребуют
разнообразия".
- Должно быть, это был очень изобретательный молодой человек, Сэм,
заметил с легкой дрожью мистер Пиквик.
- Вот именно, сэр, - ответил мистер Уэллер, продолжая выгружать
корзину, - и паштеты были прекрасные. Язык - очень хорошая штука, если это
не женский язык. Хлеб, окорок ветчины - ну и картина!.. Холодный ростбиф
нарезанный - очень хорошо! А что в этих глиняных кувшинах, молодой повеса?
- В одном пиво, - сказал мальчик, снимая с плеча две больших глиняных
бутыли, связанные кожаным ремнем, - в другом холодный пунш.
- А завтрак получился очень недурной, - заметил мистер Уэллер, с
большим удовлетворением обозревая расставленные им закуски. - Ну-с,
джентльмены, милости просим, как сказали, примкнув штыки, англичане
французам.
Второго приглашения не понадобилось, чтобы побудить компанию воздать
должное трапезе; не пришлось также настаивать, чтобы мистер Уэллер, рослый
дозорщик и двое мальчиков расположились на траве неподалеку и начали
уничтожать соответствующее количество яств. Старый дуб предоставил свою тень
охотникам, а перед ними расстилалась широкая перспектива полей и лугов,
пересеченных живыми изгородями и пышно декорированных лесом.
- Восхитительно, поистине восхитительно! - воскликнул мистер Пиквик, на
чьем выразительном лице кожа под действием солнца быстро начала лупиться.
- Верно, верно, старина! - отозвался Уордль. - Ну-ка, стаканчик пунша!
- С большим удовольствием, - сказал мистер Пиквик, и довольная его
физиономия, когда, пунш был выпит, подтверждала искренность ответа.
- Хорошо! - причмокивая, сказал мистер Пиквик. - Очень хорошо. Выпью
еще стаканчик. Холодный, очень холодный. Ну-с, джентльмены, - продолжал
мистер Пиквик, все еще не выпуская из рук кувшина, - тост! За наших друзей в
Дингли Делле.
Тост был принят под громкие возгласы.
- Я вам скажу, что я намерен сделать, чтобы наловчиться в стрельбе,
начал мистер Уинкль, который ел ветчину с хлебом, пользуясь складным ножом.
- Я посажу чучело куропатки на столб и буду упражняться, начну с небольшого
расстояния и постепенно буду его увеличивать. Мне кажется, это превосходная
практика.
- Я знаю одного джентльмена, сэр, - сказал мистер Уэллер, - который так
и сделал и начал с двух ярдов, но больше ему не пришлось стрелять, потому
что начисто сдул птицу с первого же выстрела, так что и перышка ее никто с
тех пор не видал.
- Сэм! - сказал мистер Пиквик.
- Сэр? - отозвался мистер Уэллер.
- Будьте добры, приберегите свои анекдоты, пока они не потребуются.
- Слушаю, сэр.
При этом мистер Уэллер так искусно подмигнул глазом, не заслоненным
кружкой пива, которую он поднес к губам, что с двумя мальчиками сделались
конвульсии и даже долговязый дозорщик снисходительно улыбнулся.
- Да, это, несомненно, превосходнейший холодный пунш, - сказал мистер
Пиквик, многозначительно поглядывая на глиняную бутыль, - а день чрезвычайно
жаркий, и... Тапмен, мой дорогой друг, стаканчик пунша?
- С величайшим наслаждением, - ответил мистер Тапмен, и, осушив этот
стаканчик, мистер Пиквик выпил еще один, но лишь затем, чтобы узнать, нет ли
в пунше апельсинной корки, ибо от апельсинной корки ему всегда бывало худо;
убедившись, что ее нет, мистер Пикник выпил еще стаканчик за здоровье
отсутствующего друга, а затем почувствовал безусловную необходимость выпить
за неизвестного составителя пунша.
Это непрерывное осушение стаканчиков возымело заметное действие на
мистера Пиквика; его физиономия сияла самыми солнечными улыбками, губы
подергивались от смеха, в глазах светилось благодушное веселье. Уступая
мало-помалу действию возбуждающего напитка, оказывавшего особенное влияние
благодаря жаре, мистер Пиквик выразил сильное желание вспомнить песенку,
которую слышал в детстве, и, так как попытка оказалась неудачной, попробовал
подстегнуть свою память еще несколькими стаканчиками пунша, каковые,
по-видимому, оказали как раз обратное действие; ибо, забыв слова песни, он
