которую он назвал своей "квалификацией", и задал великое множество вопросов
касательно моих друзей, а в особенности Джека Редберна, которого он называл
"чудесным человеком" и в чью пользу был, по-видимому, весьма расположен.
Удовлетворив его любопытство, я повел его к себе, чтобы он мог ознакомиться
со старой комнатой, где происходят наши собрания.
- А вот и часы! - воскликнул мистер Пиквик, останавливаясь как
вкопанный. - Ах, боже мой! Это те самые старинные часы!
Я думал, что он никогда от них не оторвется. Тихонько подойдя и
прикоснувшись к ним с таким почтением и так приветливо, словно они живые, он
принялся исследовать их решительно со всех сторон, - то взбирался на стул,
чтобы взглянуть на верхушку, то опускался на колени, чтобы осмотреть низ, то
обозревал их с боков, причем очки его почти касались футляра, то старался
заглянуть в щель между ними и стеной, чтобы рассмотреть их сзади. Затем он
отступал шага на два и взглядывал на циферблат, дабы удостовериться, что они
идут, а затем приближался снова и стоял, склонив голову набок, чтобы
послушать тиканье, не забывая при этом посматривать на меня через каждые
несколько секунд и кивать головой с таким благодушием, какое я положительно
не в силах описать. Его восхищение не ограничилось часами, а
распространилось на все вещи в комнате, и, право же, после того как он
исследовал их одну за другой и в конце концов посидел на всех шести стульях
по очереди, чтобы испытать, удобны ли они, я никогда не видывал такого
олицетворения добродушия и счастья, какое он являл собой, начиная с
блестящей макушки и кончая последней пуговицей на гетрах.
Я был бы чрезвычайно доволен и получил бы величайшее наслаждение от его
общества, останься он со мной на целый день, но мои возлюбленные часы, начав
бить, напомнили ему, что он должен откланяться. Я не мог удержаться, чтобы
не сказать ему еще раз, как он меня порадовал, и мы пожимали друг другу руки
все время, пока спускались с лестницы.
Не успели мы войти в вестибюль, как моя экономка, выскользнув из своей
комнаты (я заметил, что она надела другое платье и чепчик), приветствовала
мистера Пиквика приятнейшей из своих улыбок и реверансом, а цирюльник,
притворившись, будто очутился здесь случайно, отвесил ему множество
поклонов. Когда экономка приседала, мистер Пиквик раскланивался с величайшей
вежливостью, а когда он раскланивался, экономка приседала снова; должен
сказать, что, очутившись между экономкой и цирюльником, мистер Пиквик
повертывался и раскланивался раз пятьдесят по крайней мере.
Я проводил его до двери; в этот момент за углом переулка проезжал
омнибус, и мистер Пиквик окликнул его и побежал с удивительным проворством.
На полпути он оглянулся и, видя, что я все еще смотрю ему вслед,
остановился, помахивая рукой, - по-видимому, колеблясь, вернуться ли назад и
еще раз пожать руку, или бежать дальше. Кондуктор закричал, и мистер Пиквик
пробежал несколько шагов по направлению к нему; потом он оглянулся в мою
сторону и пробежал несколько шагов назад. Снова окрик, и он опять повернулся
и побежал. После ряда таких колебаний кондуктор разрешил вопрос, схватив
мистера Пиквика за руку и втащив его в омнибус, но последнее, что мистер
Пиквик успел сделать, это опустить окно и, отъезжая, помахать мне шляпой. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
II
Еще кое-какие сведения о госте мистера Хамфри
Нетрудно догадаться, что я, памятуя о заявлении мистера Пиквика и
весьма польщенный оказанной мне честью, сообщил об этом своим трем друзьям,
которые единогласно высказались за его принятие в наше общество. Все мы
ждали с нетерпением того дня, когда он вступит в число его членов, но я
жестоко ошибусь, если скажу, что Джек Редберн и я сам оказались наиболее
терпеливыми.
Наконец, настал этот вечер, и в начале одиннадцатого раздался стук
мистера Пиквика в парадную дверь. Его провели в комнату нижнего этажа, а я
тотчас же взял свой костыль и пошел, чтобы проводить гостя наверх и
представить его со всеми почестями и соблюдениями формальностей.
- Мистер Пиквик, - сказал я, входя в комнату, - я рад вас видеть, я
радуюсь при мысли о том, что это лишь первый из длинной серии визитов в мой
дом и лишь начало близкой и прочной дружбы.
Сей джентльмен дал подобающий ответ с присущей ему сердечностью и
искренностью и посмотрел с улыбкой на двух человек, стоявших за дверью,
которых я сначала не заметил; тотчас же я признал в них мистера Сэмюела
Уэллера и его отца.
Вечер был теплый, однако старший мистер Уэллер был одет в широчайшее
пальто, а подбородок закутал большим крапчатым шарфом, какой обычно носят
кучера пассажирских карет, находясь при исполнении своих обязанностей. Он
был очень румян и очень толст; особенно толстым казались ноги, по-видимому
не без труда втиснутые в сапоги с отворотами. Широкополую шляпу он держал
под мышкой левой руки, а указательным пальцем правой прикоснулся великое
множество раз ко лбу, приветствуя мою особу.
- Очень рад вас видеть в добром здоровье, мистер Уэллер, - сказал я.
- Благодарю вас, сэр, - отвечал мистер Уэллер, - ось еще не поломалась.
Мы подвигаемся ровным шагом - не слишком налегаем, но помаленьку тормозим, и
оно так и выходит, что мы еще бежим и прибудем регулярно к сроку... А это
мой сын Сэмивел, сэр, как вы, должно быть, читали в историческом сочинении,
- добавил мистер Уэллер, представляя своего первенца.
Я привял Сэма очень ласково, но не успел он сказать слово, как отец его
снова заговорил.
- Сэмивел Веллер, сэр, - начал старый джентльмен, - преподнес мне
древний титул деда, который давно уже захирел, и похоже на то, что чуть было
совсем не угас в вашей фамилии. Сэмми, расскажи-ка историйку об одном из
мальчишек - этот-вот анекдотец о маленьком Тони: о том, как он сказал, что
обязательно выкурит трубку потихоньку от матери.
- Не можете вы, что ли, помолчать! - сказал Сэм. Никогда еще я не
видывал такой старой сороки!
- Этот-вот Тони - расчудеснейший мальчишка, - продолжал мистер Уэллер,
не обращая внимания на Сэма, - такого расчудеснейшего мальчишки я на своем
веку не видывал! Слыхал я о прелестнейших младенцах, которых похоронили
малиновки, когда они совершили самоубийство, поев ежевики, но не было еще на
свете такого, как этот-вот маленький Тони. Он всегда играет с кружкой,
вмещающей кварту, - вот чем он занимается! Сидит на пороге и делает вид,
будто пьет из нее, а потом вздыхает глубоко, курит щепку и говорит: "Теперь
я дедушка", - и это он проделывает двух лет от роду, а такие штуки будут
позанятней любой комедии. "Теперь я дедушка!" Он не возьмет кружки в пинту,
если бы вы ее вздумали подарить ему, - нет, он берет свою кварту, а потом
говорит: "Теперь я дедушка!"
Мистер Уэллер был столь потрясен этой картиной, что с ним тут же
приключился устрашающий припадок кашля, каковой несомненно привел бы к
каким-нибудь роковым последствиям, если бы не ловкость и расторопность Сэма,
который, крепко ухватившись за шарф как раз под отцовским подбородком, начал
раскачивать старика с большой энергией, нанося ему в то же время ловкие
удары между лопаток. Благодаря такому любопытному способу лечения мистер
Уэллер в конце концов совершенно оправился после припадка, но очень
раскраснелся и, казалось, совсем обессилел.
- Теперь он отойдет, Сэм, - сказал мистер Пиквик, который и сам
встревожился.
- Отойдет, сэр! - подхватил Сэм, укоризненно глядя на родителя. - Да,
он отойдет очень скоро, отойдет окончательно и тогда пожалеет, что это
сделал. Ну, видывал ли кто-нибудь такого легкомысленного старикана? Хохочет
до судорог перед всем обществом и топочет по полу, словно принес с собой
собственный ковер и побился об заклад, что сотрет на нем узор к положенному
сроку! Через минутку он опять начнет. Ну вот... закатился... Я так и знал!
Действительно, мистер Уэллер, чьи мысли все еще были заняты его
скороспелым внуком, начал покачивать головой из стороны в сторону, а смех,
действуя, как землетрясение в глубоких недрах, вызвал ряд поразительных
явлений, отразившихся у него на лице, груди и плечах, - явлений тем более
устрашающих, что они не сопровождались ни единым звуком. Впрочем, это
волнение постепенно улеглось, и после трех-четырех коротких приступов он
вытер глаза обшлагом пальто и более или менее спокойно огляделся по
сторонам.
- Прежде чем командир удалится, - сказал мистер Уэллер, - Сэмми хочет
задать вопрос насчет одного пункта. Покуда тут этот вопрос разберут, быть
может джентльмены разрешат мне удалиться?
- Чего ради вы уходите? - крикнул Сэм, хватая отца за фалды пальто.
- Я никогда еще не видывал такого непочтительного мальчика, как ты,
Сэмивел, - ответил мистер Уэллер. Разве ты не дал торжественного обещания,
можно сказать - клятвы, что сам задашь этот-вот вопрос за меня?
- Ну, что ж, я согласен, - сказал Сэм, - но только если вы не будете
меня шпынять, как заметил кротко бык, поворачиваясь к погонщику, когда тот
подгонял его стрекалом к двери мясника. Дело в том, сэр, - продолжал Сэм,
обращаясь ко мне, - что он хочет узнать кое-что об этой леди, которая
состоит у вас экономкой.
- А что именно?
- Видите ли, сэр, - сказал Сэм, ухмыляясь еще веселее, - он желает
знать, не...
- Короче говоря, - решительно вмешался старый мистер Уэллер, у которого
пот выступил на лбу, - это-вот старое созданье - вдова или не вдова?
Мистер Пиквик от души расхохотался, и я последовал его примеру, заявив
решительно, что "моя экономка целомудренная девица".
- Ну вот! - воскликнул Сэм. - Теперь вы удовлетворены. Вы слышите - она
целомудренная.
- Она что? - с глубоким презрением переспросил его отец.
- Целомудренная, - повторил Сэм.
Минуты две мистер Уэллер смотрел очень пристально на сына, а затем
сказал:
- Не все ли равно, мудреная она или нет, это неважно. А я хочу знать,
вдова она или не вдова?
- Почему вы заговорили о том, что она мудреная? - спросил Сэм,
совершенно ошеломленный речью своего родителя.
- Неважно, Сэмивел, - серьезно отвечал мистер Уэллер, - мудреность
может быть очень хорошей или может быть очень плохой, и женщина может быть
ничуть не лучше и ничуть не хуже от того, что она мудреная, но это не имеет
никакого отношения к вдовам.
- Подумайте, - обернувшись, сказал Сэм, - ну, поверит ли хоть
кто-нибудь, что человек в его годы может вбить себе в голову, что
целомудренная и мудреная - одно и то же?
- Между ними нет разницы ни на соломинку, - объявил мистер Уэллер. Твой
отец, Сэмми, так долго правил каретой, что уж он-то знает свой родной язык,
коли речь идет об этом.
Оставив в стороне вопрос этимологический, который не вызывал у старого
джентльмена никаких сомнений, его уверили, что экономка никогда замужем не
была. Услышав это, он выразил большое удовольствие и просил простить
заданный им вопрос, добавив, что не так давно его чрезвычайно напугала
вдова, а в результате природная его робость усилилась.
- Это было на железной дороге, - с пафосом сказал мистер Уэллер. - Я
ехал в Бирмингем по железной дороге, и меня заперли в закрытом вагоне с
живой вдовой. Мы были одни - вдова и я, мы были одни. И думаю я, только
потому, что мы были одни и ни одного священника не было, - только потому
эта-вот вдова и не вышла за меня замуж, прежде чем мы доехали до ближайшей
