Отметим факт, подтвержденный историей и опытом: великие люди
возвышаются сообразно с тем положением, какое занимают. Мистер Уэллер в роли
председателя проявил такую одаренность, что Сэм сначала не мог говорить и
только ухмылялся от изумления, которое сковало его умственные способности, а
затем издал протяжный и монотонный свист. Мало того, старый джентльмен как
будто даже сам себя крайне изумил, о чем свидетельствовал тихий и сдавленный
смех, которым он услаждал себя после того, как высказал сию правильную
мысль.
- А вот и история, - начал Сэм. - Жид когда-то молодой парикмахер,
который открыл славную маленькую лавку с четырьмя восковыми куклами в
витрине - два джентльмена и две леди; у джентльменов синие точки вместо
бороды, большие бакенбарды, пышная шевелюра, необыкновенно светлые глаза и
удивительно розовые ноздри, у обеих леди - голова, склоненная к плечу,
правый указательный палец прижат к губам, а формы прекрасно развиты, и в
этом последнем отношении леди пользовались преимуществом перед
джентльменами, которым разрешено было иметь только очень маленькие плечи, а
дальше они неожиданно заканчивались замысловатой драпировкой. Было у
парикмахера также много головных и зубных щеток, выставленных в витрине,
аккуратные стеклянные ящики на прилавке, наверху комната для стрижки и весы
в лавке, как раз против двери; но главной приманкой и украшением были куклы,
и этот-вот молодой парикмахер постоянно выбегал на улицу поглядеть на них и
постоянно подбегал к ним, чтобы навести лоск; короче говоря, он так гордился
ими, что, когда наступало воскресенье, он всегда грустил и печалился, думая
о том, что они закрыты ставнями, и по этому случаю с нетерпением ждал
понедельника. Одна из этих кукол была его любимицей предпочтительно перед
другими, а когда его спрашивали, почему он не женится, - особенно часто
спрашивали знакомые молодые леди, - он, бывало, говорил: "Ни за что!
Никогда! Я, говорит, не свяжу себя узами брака, пока не встречусь с молодой
женщиной, которая будет такой, как моя мечта, эта-вот прекрасная кукла с
белокурыми волосами. Тогда, но не раньше, я, говорит, соглашусь пойти к
алтарю!" Все его знакомые молодые леди, у которых были темные волосы,
говорили ему, что это грешно и что он поклоняется идолу, а те, которые хоть
чуточку походили цветом на куклу, очень сильно краснели и, как было
замечено, считали его очень милым молодым человеком.
- Сэмивел! - важно сказал мистер Уэллер. - Один из членов этого
общества принадлежит к нежному полу, о котором только что упоминалось, и
потому я должен просить, чтобы ты не делал никаких замечаний.
- А разве я их делаю? - осведомился Сэм.
- К порядку, сэр! - возразил мистер Уэллер с достоинством; затем отец
заслонил в нем председателя, и он добавил обычным своим тоном: - Сэмивел,
погоняй!
Сэм обменялся улыбками с экономкой и продолжал:
- Молодой парикмахер заявлял об этом в течение полугода, а потом
встретил молодую леди, которая была точной копией прекрасной куклы. "Ну,
говорит он, - все кончено. Я - раб!" Молодая леди оказалась не только копией
прекрасной куклы, она была очень романтична, так же как молодой парикмахер,
и он сказал: "О! Какое сродство душ! Какое излияние чувств! Какое взаимное
понимание!" Молодая леди, конечно, говорила не много, но выражалась приятно,
и вскоре после этого пришла навестить его с их общим другом. Парикмахер
бежит ей навстречу, но она, увидев кукол, меняется в лице и начинает ужасно
дрожать. "Посмотрите, моя милая, - говорит парикмахер, - вот еще изображение
в моем окне, но здесь оно не лучше, чем в моем сердце!" - "Мое изображение!"
- говорит она. "Ваше!" - отвечает парикмахер. "Ну, а это чье изображение?"
спрашивает она, показывая на одного из джентльменов. "Ничье, моя милая,
говорит он, - это только мечта". - "Мечта! " - кричит она. - Это портрет, я
чувствую, что это портрет, и это-вот благородное лицо должно принадлежать
военному!" "Что я слышу!" - восклицает он, взъерошивая свои кудри. "Уильям
Гибс, - говорит она очень твердо, - об этом больше ни слова! Я, говорит,
уважаю вас, как друга, но мои чувства направлены на это мужественное чело".
"Это, - говорит парикмахер, - полный крах, и в нем я вижу перст судьбы.
Прощайте!" С этими словами он врывается в лавку, отбивает кукле нос щипцами
для завивки, растапливает ее в камине и с тех пор не улыбается.
- А молодая леди, мистер Уэллер? - осведомилась экономка.
- Видите ли, сударыня, - отвечал Сэм, - убедившись, что судьба питала
злобу против нее и всех, с кем она вмела дело, они тоже никогда не
улыбалась, а читала много поэзии и чахла - довольно медленно, потому что она
до сих пор не умерла. Понадобилось очень много поэзии, чтобы убить
парикмахера, а кое-кто и сейчас говорит, что он попал под колеса больше по
вине джина с водой; может быть, виноваты тут обе причины, и произошло это от
смешения того и другого.
Цирюльник заявил, что мистер Уэллер рассказал одну из интереснейших
историй, какую ему когда-либо приходилось слышать, и это мнение вполне
разделила экономка.
- Вы женатый человек, сэр? - осведомился Сэм.
Цирюльник ответил, что он не удостоился этой чести.
- Вероятно, собираетесь жениться? - спросил Сэм.
- Право, не знаю, - отвечал цирюльник, потирая руки и ухмыляясь, - мне
это кажется маловероятным.
- Плохой знак, - заявил Сэм. - Если бы вы сказали, что намерены на днях
жениться, я бы считал, что вы находитесь в безопасности. Ваше положение
очень ненадежное.
- Во всяком случае, я понятия не имею об опасности, - возразил
цирюльник.
- И я не имел, сэр, - вмешался мистер Уэллер-старший. - У меня были
точь-в-точь такие же признаки. Этак я дважды попался. Будьте настороже, мой
друг, иначе вы пропали.
Было нечто столь внушительное не только в этом предостережении, но
также в тоне и в пристальном взгляде, какой устремил мистер Уэллер на ничего
не подозревавшую жертву, что сначала никому не хотелось говорить и, быть
может, захотелось бы не скоро, если бы экономка случайно не вздохнула; вздох
отвлек внимание старого джентльмена и вызвал галантный вопрос: "Нет ли
какой-нибудь острой занозы в этом-вот маленьком сердечке?"
- Ах, боже мой, мистер Уэллер! - смеясь, воскликнула экономка.
- А может быть, что-нибудь волнует его? - продолжал старый джентльмен.
- Всегда ли оно было суровым, всегда ли противилось счастью человеческих
существ? А? Что?
В этот критический момент, вызвавший у нее румянец и смущение, экономка
обнаружила, что нет больше эля, и поспешила отправиться за ним в погреб в
сопровождении цирюльника, который настоял на том, чтобы нести свечу.
Посмотрев ей вслед с весьма самодовольной миной, а ему вслед - с некоторым
презрением, мистер Уэллер начал медленно обводить глазами кухню, пока,
наконец, они не остановились на сыне.
- Сэмми, - сказал мистер Уэллер, - я не доверяю этому цирюльнику.
- Почему? - спросил Сэм. - Какое вам до него дело? Нечего сказать -
хороши вы! - сначала выдумываете всякие ужасы, а потом отпускаете
комплименты и говорите о сердцах и занозах!
Обвинение в галантности, по-видимому, доставило мистеру Уэллеру
величайшее удовольствие, ибо голос его, когда он отвечал, прерывался от
сдавленного смеха, так что слезы выступили у него на глазах.
- А разве я говорил о сердцах и занозах, разве я говорил, Сэмми, а?
- Не говорили? Ну, конечно, говорили.
- Ей это невдомек, беды в этом нет, никакой опасности нет, Сэмми, она
только мудреная. А она как будто осталась довольна, верно? Ну, конечно, она
осталась довольна, это натурально, очень натурально.
- Он этим чванится! - воскликнул Сэм, веселясь вместе с отцом. - Он и в
самом деле чванится!
- Те!.. - отозвался мистер Уэллер, перестав смеяться. - Они
возвращаются, маленькое сердечко возвращается! Но обрати внимание на мои
слова и вспомни их, когда твой отец скажет, что он говорил: Сэмивел, я не
доверяю этому-вот плутоватому цирюльнику!
V
Мистер Хамфри в своем углу с часами у камина
На третий или четвертый вечер после учреждения "Часов мистера Уэллера"
мне послышался, когда я гулял по саду, голос самого мистера Уэллера где-то
неподалеку; и, приостановившись раза два, чтобы прислушаться внимательнее, я
убедился, что звуки доносятся из маленькой комнаты моей экономки в задней
половине дома. В то время я не обратил внимания на это обстоятельство, но на
следующее утро оно послужило темой для разговора между мной и моим другом
Джеком Редберном, и я убедился, что мой слух меня не обманул. Джек сообщил
мне нижеследующие подробности, и так как он, по-видимому, повествовал о них
с необычайным удовольствием, то я попросил его на будущее время записывать
те домашние сценки или происшествия, какие его позабавят, чтобы они были
изложены в свойственном ему стиле. Должен признаться, что так как мистер
Пиквик и он постоянно бывают вместе, то я, обращаясь к нему с этой просьбой,
руководствовался тайным желанием узнать что-нибудь об их встречах.
В тот вечер, о котором идет речь, комната экономки была приведена в
порядок с особенным старанием, а сама экономка оделась очень нарядно. Эти
приготовления были, однако, рассчитаны не только на внешний эффект, ибо
вдобавок был приготовлен чай на три персоны и устроена маленькая выставка
варенья и сладкого печенья, возвещавшая о каком-то исключительном событии.
Мисс Бентон (моя экономка носит эту фамилию) находилась в сильном волнении,
часто подходила к парадной двери, с беспокойством выглядывала в переулок и
несколько раз сообщала служанке, что ждет гостей и боится, как бы их
что-нибудь случайно не задержало.
Наконец, тихий звонок рассеял ее опасения, и мисс Бентон убежала в свою
комнату, захлопнула за собой дверь, чтобы иметь такой вид, будто ее застигли
врасплох, что является столь необходимым для вежливого приема гостей, и,
улыбаясь, ждала их появления.
- Добрый вечер, сударыня, - сказал мистер Уэллер-старший, постучав, а
затем заглянув в дверь, - боюсь, что мы пришли с маленьким опозданием, но
этот молодой жеребенок показал свой норов, закусывал удила, бросался в
сторону и путался в постромках столько раз, что, если его скоро не объездят,
он разобьет мне сердце, а тогда его будут выводить на прогулку только для
того, чтобы он обучался азбуке по надписи на могильной плите своего деда.
С такими патетическими словами, - обращенными к чему-то находившемуся
за дверью и поднимавшемуся на два фута шесть дюймов от земли, мистер Уэллер
представил очень маленького мальчика, твердо стоявшего на крепких ножках,
которого, казалось, ничто не могло свалить. Не говоря уже о круглом лице,
сильно напоминавшем лицо мистера Уэллера, и толстенькой фигурке точь-в-точь
такого же сложения, как у него, этот юный джентльмен, стоя с широко
раздвинутыми ногами, как будто привыкшими к сапогам с отворотами, подмигнул
экономке младенческим глазом, подражая деду.
- Вот он, дрянной мальчишка! - сказал мистер Уэллер, приходя в восторг.
- Вот он, беспутный Тони! Видал ли кто-нибудь маленького мальчугана четырех
лет и восьми месяцев от роду, который бы подмигивал незнакомой леди? Так же
мало тронутый этим замечанием, как и первым призывом к его чувствам, юный
Уэллер поднял руку, в которой держал миниатюрный кучерской бич, и,
обратившись к экономке с пронзительным: "Ия-хок!" - осведомился, "собралась
ли она в путь". Наблюдая, как его внук воспользовался уроком, преподанным
