кормушка закрылась. - Более того, полагаю, что карма моя сулит
мне, увы, нечто гораздо худшее, чем сидение здесь, которое, в
общем, и наказанием-то можно считать довольно условным... Ну-с,
- хлопнул он ладонями по коленям. - Будем укладываться?
- Подождите, подождите, - торопливо произнес Глеб. - Вы
ведь так и не ответили мне насчет апокалипсиса.
Глава 38. ГИПЕРБОЛА
- Ах, да, - кивнул Иван Сергеевич. - Мы ушли от темы. Так
вот, прежде всего, апокалипсис - никакое не торжество черных
сил, не пиршество зла, или как вы там выразились. Потому что и
сил-то таких в природе не существует.
- Но может быть существуют, Иван Сергеевич, кармы народов,
карма человечества в целом, по которой приходится ему теперь
платить?
- Не исключаю, - согласился Гвоздев. - Более того, как
историк готов подтвердить это. Однако вот что важно понимать -
ни кармы народов, ни карма человечества в целом не нарушают
законов кармы каждого человека в отдельности. Все это глупости,
будто человек может быть в ответе за все человечество, ну, или
там - за собственную нацию, за свое поколение. Человек в ответе
за самого себя. Самое большее - еще за близкого своего - за
того, кому он мог внушить ложные представления о добре и зле,
кого не удержал от дурного поступка. Не более. Соответственно,
и апокалипсис, являясь, вероятно, заслуженным воздаянием
отдельным народам и всему человечеству, является в то же время
и воздаянием каждому конкретному человеку - в строгом
соответствии с его личной кармой.
- Но почему? - всплеснул Глеб руками. - Почему вдруг так
сразу много греха?
- Ну, во-первых, не вдруг и не сразу. Исторически здесь
прослеживается совершенно четкая закономерность. Человечество,
Глеб, пало жертвой собственного интеллектуального развития. В
девятнадцатом веке оно пережило небывалый до сих пор рывок в
науке, технике, знаниях об окружающем мире. А я упоминал уже,
что, как отдельному человеку, так и человечеству в целом
свойственно, к сожалению, зазнайство. Именно поэтому рывок этот
привел его к ложному впечатлению о своем всемогуществе. Тайна
духа во все времена была тесно связана для человека с тайнами
материи, но вот, примерно, с восемнадцатого века, человек вдруг
начинает понимать, что он способен проникать в эти тайны -
познавать законы материи - законы, казавшиеся до того
мистическими, доступными пониманию лишь Богов. Но этого мало -
в девятнадцатом веке человек увидел, что он способен и
применять эти законы себе на пользу - куда уж ближе к Богам. Но
и этого мало. Тайна жизни - самая непостижимая из окружающих
человека тайн - рост и размножение, движение и гармония всего
живого на Земле, казавшиеся уж несомненно подчиненными лишь
деснице Божьей, вдруг оказались подчиненными тем же законам
матери, что и прочий мир. Тайна перестала существовать. Вернее
было бы сказать, что из видимой тайны она стала невидимой - как
и все прочие тайны духа. Но человечеству было уже не до
философских тонкостей. Все удивительно складывалось одно к
одному - математика, физика, химия, биология твердили о
подчиненности всего сущего единым законам материи. И даже
история самого человечества отчетливо несла на себе ее
отпечаток. Да где же он тогда - этот дух? Почему не видно его
ни в микроскопы, ни в телескопы? Да может быть и в нас самих
его нет? - ошарашено спросил себя человек. Это было и страшно и
захватывающе одновременно. Оказаться один на один с пустотой,
ощутить себя конечным, смертным, но при этом стать на мгновение
хозяином окружающего мира, царем природы, сбросить с себя груз
духовных табу, закатить самому себе грандиозную предсмертную
оргию - тем с большим размахом, что так много времени потрачено
было впустую. Так люди пришли к атеизму. В этом историческая
логика, хотя собственно логики здесь нет - оттого, что Бога не
оказалось на облаках, почему же так поспешно потребовалось
отказаться от всякого представления о Высшем нас? Казалось бы,
даже наоборот - познание сложности окружающего мира, величия
Вселенной, строгости ее законов, гармонии жизни, могли бы
привести к мысли о разумности и осмысленности всего сущего. Но
привели лишь к мысли о хаотичности и случайности. Мне
представляется, что Маркс и Энгельс, как люди безусловно
неглупые, не могли не понимать, что никакие успехи науки не
способны в принципе представить им логических доказательств
теории отсутствия духа, избавить от необходимости выбора, веры.
Выбирать предстояло не логике. Человечество впервые в своей
истории встало перед необходимостью духовного выбора. Но в
запале первооткрывателей, а, может быть, и сознательно,
классики пошли на подлог. В представлениях людей они произвели
одно принципиальное и совершенно ошибочное смещение понятий:
атеизм из странной разновидности веры - веры в отсутствие во
вселенной категории духа - был представлен ими как метод
познания и подчинения себе окружающего мира, метод дальнейшего
развития науки - и в массовом сознании он сделался признаком
прогресса и образованности. Как будто вера в Бога мешала
кому-нибудь смотреть в микроскоп. Отчасти, безусловно, виновата
в этом и закостеневшая в догмах Церковь, в значительной степени
строившая свое мировоззрение на предрассудках и суевериях, и
теперь не поспевавшая за развитием человечества. Когда
предрассудки эти один за другим стали вдруг отмирать, так легко
оказалось смеяться над ней. Ну, а дальше уже все очевидно.
Отрицание Бога привело интеллектуальную, ведущую часть
человечества к отрицанию нравственных норм, к аморальным
теориям самоустроения общества, к массовому греху, и,
соответственно, к возмездию - к массовому страданию. Начался
апокалипсис. Вы, Глеб, конечно, не согласитесь со мной, но я
рискну утверждать, что в том или ином виде откровение святого
Иоанна можно было написать и без всяких мистических прозрений,
лишь обладая - недюжей, впрочем - способностью исторического
предвиденья, имея представление о законах кармы, и зная
заносчивую, слабую перед соблазном природу человека.
- Я действительно не соглашусь с вами, - улыбнулся Глеб. -
Второе пришествие Христа и Царство Божие на Земле уж наверное
нельзя предвидеть исторически.
- Зато можно предсказать сроки, - сообщил Иван Сергеевич.
Глеб даже рассмеялся от восторга в предвкушении очередной
идеи Гвоздева.
- Но как?! - воскликнул он.
- Для этого нам потребуется всего один посыл - тот самый,
в котором с таким энтузиазмом вы поддержали меня вчера - посыл
о переселении душ. Ведь переселение душ существует, не так ли,
Глеб?
- О, да, Иван Сергеевич, существует.
- Ну, а если так, если представлением о переселении душ мы
готовы дополнить христианское миропонимание и в то же время,
как истинные христиане остаемся в вере во второе пришествие и
воскресение из мертвых, то почему непременно должны мы
ассоциировать его с развороченными могилами и восставшими
мертвецами? Не проще ли предположить, что люди, которые жили на
Земле на протяжении мировой истории, естественным образом
родятся заново ко второму пришествию? На мой взгляд, такое
предположение выглядит значительно более естественным, если
угодно - эстетичным, и даже логичным. Разве не так?
- Возможно, - задумался Глеб. - Пожалуй, что так, -
подтвердил он.
- Ну, а раз так, то нам следует обратиться к демографии.
Тут нам потребуется бумага.
Иван Сергеевич вытащил из-под стола свой узелок,
покопавшись в нем извлек на свет пустую папиросную пачку и
достал из нее крохотный кусочек грифеля. Затем, придвинув
табурет к столу, он разорвал эту пачку, отделил от нее половину
и на чистой стороне картона что-то начал чертить.
- Итак, - продолжил он через минуту. - Рост
народонаселения на Земле, взятый на протяжении всей истории
человечества и изображенный графически, представляет собой
гиперболу.
Обернувшись от стола, он предъявил сокамерникам свой
рисунок. Это оказалась система координат, в левом верхнем углу
которой весьма аккуратно изображена была гипербола, прилегающая
к горизонтальной и вертикальной осям.
- Горизонтальная ось, как вы поняли, - это время
человеческой истории, - пояснил Иван Сергеевич, используя
мизинец в качестве указки. - Вертикальная - количество
населения, живущего на Земле в данное время. Горизонтальная
ветвь гиперболы, таким образом, наглядно демонстрирует, что на
протяжении тысячелетий, а точнее - до XVI-го века нашей эры,
прирост населения на планете происходил крайне медленно и
измерялся единицами процентов в самые благополучные столетия. И
это - несмотря на гораздо более высокий, чем в наши дни,
уровень рождаемости. Для вас, друзья мои, вероятно, будет
новостью, что, по историко-демографическим оценкам, средний
возраст умершего человека даже уже в раннем средневековье в
цивилизованной Европе не превышал пятнадцати лет. Не менее трех
четвертей умерших приходилось на возраст от нуля до десяти лет.
В других же частях света, включая Россию, дела обстояли еще
хуже. Иными словами, любой, кому удавалось повзрослеть в то
время, мог считаться счастливчиком. Да что ходить далеко, если
и по совершенно достоверным статистическим данным, из трех
детей, родившихся в России в образованнейшем XIX-м веке, в
среднем 1 умер в первый же год, еще 1 - в первые десять лет
жизни. Но даже тот, ранне- и средневековый труднопредставимый
нам с вами сегодня уровень смертности, все же с лихвой
перекрывался бы высокой рождаемостью, если бы не регулярно
повторяющиеся демографические катастрофы: бесконечные войны,
голод и моровые язвы, вроде хорошо известной пандемии чумы
1347-48 годов, умертвившей треть населения Европы. Все это,
между прочим, Глеб, весьма наглядно - и к вашему вопросу о
несвоевременной смерти. Если такую смерть мы стали бы считать
карой Божьей, то следовало бы признать, что апокалипсис
продолжался на Земле все девятнадцать веков, считая от
Рождества Христова, а сегодняшнее-то время как раз невиданно
благополучно в этом смысле. Но далее. Начиная с шестнадцатого
века наша с вами гипербола начинает вдруг резко подниматься
вверх. В XVI-м и XVII-м веках прирост населения составил вдруг
около 30-ти процентов в столетие, что наружно связано,
вероятно, с возникновением элементарных представлений о
гигиене, развитием медицины и общим повышением уровня жизни. В
XVIII-м веке - этих процентов уже 50. В XIX-м - 120. Явно
наблюдаемая геометрическая прогрессия начинает пугать
демографов. Становится понятным, что, если исключить из жизни
человечества факторы, ведущие к преждевременной смертности его
- болезни, голод и войны - рост народонаселения способен
принять катастрофические темпы. Было подсчитано, например, что
если у одной семейной пары будет рождаться в среднем пять
человек детей - цифра вполне реальная для малообразованного
населения любой страны - и все эти дети будут благополучно
доживать до старости, то каждые полтора столетия численность
потомков такой семьи будет увеличиваться в 32 раза. И через
каких-нибудь 1050 лет прямое потомство одной только семейной
пары составит ни много ни мало 240 миллиардов человек.
Согласитесь, было чего испугаться. Но дело-то в том, что
примерно к этому все и идет! Смертельные болезни побеждаются
человечеством, гигиена становится общепринятой, голод при
нормальных условиях развития общества начинает забываться, и до
