впрочем, игриво улыбалась и самому Харитону. Но вскоре он
оставил их вдвоем и, захватив с собою приказ, прямиком
направился в баевский кабинет. В бывший баевский кабинет.
Лиза с растерянным видом встала из-за стола навстречу ему,
отперла дверь кабинета и отдала ему ключ. Он прошел наискосок к
креслу Степана Ибрагимовича, сел в него. Кресло оказалось
удобным, мягким. Он огляделся по сторонам. На столе в
беспорядке валялись бумаги, большой напольный сейф был
приоткрыт, и ключ торчал из замочной скважины. Наугад он взял
со стола какой-то лист, прочитал его. Это оказалась недельной
давности телефонограмма из областного управления,
предписывавшая райотделам НКВД усилить борьбу с вражескими
элементами в "Союзе воинствующих безбожников". Харитон
курировал это направление еще в прошлом году. Из двадцати тысяч
членов союза, насчитывавшихся в их районе, не меньше тысячи,
включая поголовно всю верхушку, уже сидело в лагерях.
Зазвонил телефон на столе. Он поднял трубку.
- Тут к вам Тигранян пришел, - сказала ему Лиза -
заговорила вдруг с ним на "вы".
- Пусть заходит.
Открылась дверь, и улыбающийся Григол зашагал к нему через
кабинет. Еще с половины пути он протянул ему руку для пожатия.
Харитон пожал ее, когда он подошел, не вставая с кресла.
- Поздравляю, поздравляю, Харитон Петрович! Рад за вас,
страшно рад.
- Ты-то чего сразу на "вы"? - поморщился он.
- А как же иначе? Субординация, Харитон Петрович -
привыкайте.
- Ладно, перестань, - махнул он рукой. - Это при
посторонних. А так не нужно.
- Причитается с тебя теперь, - ласково прищурился Григол.
- Когда обмывать будем - кабинет, шпалу?
- Успеется. Сначала работу нужно наладить.
- Да, работать много придется, - сразу затуманился тот. -
Наверстывать. Прозевали мы врагов народа в нашей же среде,
недоглядели - это надо признать. Но есть хорошая новость,
Харитон Петрович - я ведь зачем пришел - Кузькина наши ребята
взяли. Что теперь делать будем?
- Где взяли?
- На вокзале - только что - за десять минут до московского
поезда. С вещами уже был, паразит, и два билета купил. Не
признается пока - для кого второй.
- Допроси-ка его лично, Григол. Постарайся разузнать, что
эта петрушка значила - с Гвоздевым. Узнаешь - позвони, будем
решать по обстоятельствам. Ты, кстати, в бумагах у него ничего
не нашел?
- Ничего такого, - прицокнув языком, покачал он головой. -
Но я думаю, проясним, в чем дело. Он сейчас вялый после ареста
- самое время допрашивать.
- Давай, - кивнул ему Харитон. - Действуй.
Тигранян кивнул и пошел обратно к двери.
Визит его помог Харитону войти в рабочий ритм. Сумятица
чувств постепенно сменялась в его голове привычной деловой
расчетливостью. Он отыскал на столе чистый лист бумаги, взял
карандаш и принялся набрасывать план - что нужно было
предпринять ему в первую очередь. Не терпящих отлагательства
дел было множество. Судя по всему, предстояло ему провести
здесь всю ночь.
Исписав половину листа, он сразу взялся за телефон и
набрал номер.
- Спасский говорит. Малькова немедленно на освобождение и
ко мне в кабинет. И повежливее там с ним.
Вернув на рычаги трубку, и глядя в составленный план, он в
задумчивости постучал карандашом по столу. Прежде всего
предстояло ему что-то решать с Верой Андреевной. Баев собирался
квалифицировать сердечный приступ. Но едва ли Леонидову это
покажется правдоподобным. Или все же объяснить ему все, как
есть? Нет, не поймет. Хорошо еще, никто не видел его там
сегодня. Надо будет теперь дождаться, пока кто-нибудь не придет
от них, а там смотреть по обстоятельствам. Эх, еще ведь и с
матерью теперь возня - похороны, поминки, соболезнования,
всякая ерунда. Придется изображать большое безутешное горе. С
Верой-то все могло быть иначе. Совсем иначе... В сторону. Не
думать об этом.
Значит так. Перед Мальковым извиниться, поговорить по
душам. Со Свистом тоже переговорить. С Кузькиным и с Гвоздевым
решать - пусть Григол над сюжетом думает, у него теперь задачи
поважнее. Что далее? Баевские бумаги пересмотреть, со всеми
разобраться. После общее собрание созвать - но это уж можно
завтра - приструнить всех как следует, чтобы новую руку
почувствовали, не расслаблялись. Дальше. "Баева переплюнуть" -
для этого, не мешкая, нужно новые направления разрабатывать.
Наметки у него есть. С кадровыми перестановками тоже не
затягивать - но это вместе с Алексеем решать. В управление
съездить.
Снова зазвонил телефон.
- Да, - поднял он трубку.
- Товарищ Спасский, это Голиков - от главного входа, -
сказал ему в трубке голос все того же охранника. - Тут ваша
мать пришла - говорит, ей к вам по делу срочно нужно. Только
она, как бы это... в халате. Пропустить?
Глава 37. КАРМА
Когда надзиратель вывел Глеба из одиночки, провел двумя
тюремными коридорами и привел в результате в ту же камеру - к
Гвоздеву и Вольфу, где пробыл он первые свои два часа за
решеткой, обрадованный Глеб был уверен, конечно, что перевели
его благодаря Паше, и отчасти не ошибался. Одиночка, где сидел
он, освобождена была для того, чтобы посадить туда Пашу.
Вообще говоря, обе камеры эти - два на три метра - были
совершенно одинаковыми. Иван Сергеевич встретил его изумленным
взглядом и энергичным рукопожатием.
- Этого не может быть, - покачал он головой. - Каким
образом вы опять здесь?
- С вами лучше, - улыбался Глеб. - Здравствуйте, Евгений
Иванович, - поздоровался он с Вольфом.
Тот печально кивнул ему, не вставая с топчана.
- Этого не может быть, - повторил Гвоздев.
- Почему же, Иван Сергеевич? Я специально попросился к
вам.
- То есть, как это попросились? У кого это вы попросились?
- У брата. У меня ведь брат здешний прокурор.
Брови на лице Гвоздева, поднявшись, плотно потеснили
морщины на лбу.
- Присаживайтесь-ка, - указал он Глебу место на топчане
рядом с Вольфом, и сам уселся на табурет. - Как же вы мне в
прошлый раз об этом не сказали? Так вы к нему сюда приехали из
Ростова? Нет, ничего не понимаю, - развел он руками. - Давайте
уточним - как он выглядит ваш брат? Вашего же возраста, немного
повыше вас, русый, волосы короткие на пробор, с серьезным
лицом, так?
- Так.
- А вы знаете, что не далее как вчерашним вечером он
выступал обвинителем на судебном слушании моего дела?
- Да что вы, Иван Сергеевич? Вас судили вчера?
- Вроде того. Как зовут вашего брата?
- Кузькин Павел Иванович.
- Кузькин Павел Иванович, - повторил Гвоздев, в
задумчивости поцокал языком. - Ах, вот оно что. Ну, теперь мне
кое-что становится ясно. Но почему у вас разные фамилии? Он не
родной ваш брат?
- Названный. Но по сути - родной. Даже, может быть, ближе
родного.
- А вы знаете, что, вероятнее всего, он тоже уже
арестован?
- Почему? - испугался Глеб.
- Потому что нас троих - вас, меня и его - собираются
впихнуть в организацию.
- Куда?
- Ну, состряпать общее дело, пришить групповуху. Сегодня
на допросе с меня уже пытались получить соответствующие
показания. Потому-то я и удивляюсь, что вы здесь. Это явный
недосмотр. Когда вы разговаривали с ним?
- Вчера.
- Во сколько?
- Часов около шести, я думаю.
- Ну, да. Значит, еще до суда. Все дело в том, Глеб, что
ваш брат совершенно неожиданно заступился за меня на суде.
- Он иначе и не мог - ведь вы ни в чем не виноваты. Он
очень порядочный человек. Так что же вам присудили?
- Ничего. Заседание отложили и, думаю, что больше уже не
соберут. Но эта порядочность может дорого обойтись ему. Я,
признаться, не очень понимаю, каким образом он работал здесь до
сих пор.
- Он всего два месяца здесь.
- Не так уж мало для порядочного человека в этой
должности. Все это очень странно, на самом деле. Главное, он не
мог не понимать, что для меня это ровном счетом ничего не
изменит, и все-таки заступился. Я было думал поначалу, что у
него имеется какой-то свой расчет, какие-то договоренности, или
я уж не знаю, что. Но, судя по всему, он просто разозлил НКВД,
и его самого решили пристегнуть к моему делу. И вас заодно. Или
нас обоих к нему. Если его не арестовали еще, то, по крайней
мере, готовятся. Во всяком случае, перевести вас сюда сегодня
он никак не мог - это точно. Это явное недоразумение, и мы
должны воспользоваться им, - Гвоздев задумался на некоторое
время. - А, впрочем, что же мы можем предпринять? - пожал он
плечами. - Если б нам было хотя бы, что скрывать, тогда можно
было о чем-то договариваться, а так. В сущности, им
действительно может быть наплевать, вместе мы сидим или
порознь. Единственное, что со своей стороны я могу вам обещать
- то, что ничего против вас не подпишу. В этом можете быть
уверены, и, если будут говорить вам обратное, не верьте.
- Я тоже не подпишу, - пообещал Глеб.
- Вы-то как раз не зарекайтесь, - сказал Иван Сергеевич. -
Вы ведь еще не знаете, что такое здешнее следствие. Хотя, если
не подпишете, вам же будет лучше. Мне-то вы испортить реноме
уже никак не сможете, об этом не беспокойтесь, а вот вам со
мной лучше не связываться - так что, если сможете, держитесь...
А, впрочем, пустое все это, - подумав еще, добавил он. - Если
есть у них какие-то планы насчет вас, никуда от них не
денетесь. Ни вы, ни брат ваш.
- Неужели, вы думаете, его могут арестовать? - беспокойно
спросил Глеб.
- А у него что, бронь какая-нибудь особая имеется?
- Он юрист профессиональный. Он во всех этих делах,
знаете, как хорошо разбирается.
- Это здорово, конечно, - невесело усмехнулся Гвоздев. -
Только, знаете, здесь ведь не суд присяжных решения принимает.
- Известно, что суд присяжных, - вступил вдруг в разговор
молчавший до сих пор Вольф, - как орган, состоящий из
непрофессионалов, приводил к самым серьезным в истории
юриспруденции судебным ошибкам.
- Вы не беспокойтесь, - успокоил его Иван Сергеевич. - Вам
он тоже не грозит. Получите срок от самой что ни на есть
профессиональной тройки. Без всяких ошибок.
Как только разговор коснулся его судьбы, Евгений Иванович
заметно взволновался, поднялся на ноги, прошелся по камере.
- Я думаю, все же они разберутся. Вы сами видите, что есть
среди них порядочные люди.
- Я вижу пока только, что этих порядочных людей именуют
здесь "руководитель антисоветской группы". И надежд на светлое
будущее - ни на мое, ни на ваше - мне это отнюдь не внушает.
Вольф вдруг возбужденно всплеснул руками.
- Ну, почему? - плаксиво произнес он. - Почему так всегда
у вас - все ваши красивые рассуждения нигде не пересекаются с
действительностью?
Гвоздев удивленно посмотрел на него.
- О чем вы, Евгений Иванович? Какие еще красивые
рассуждения? С чем они не пересекаются?
- С действительностью! - жалобно воскликнул Вольф. - Да,
да, вы понимаете, о чем я говорю. Вы уже третий день толкуете
мне здесь о Божественном провидении, о карме, о высшей
справедливости, и где же это все? Где она ваша справедливость?
Почему Бог не наказывает этих людей - тех, которые засадили нас
сюда? Почему они все веселятся и прекрасно чувствуют себя?
Почему так у вас выходит, что порядочный человек, отыскавшийся
среди них, тут же должен попасть за решетку? Это, по-вашему,
высшая справедливость?
- Именно это, - серьезно подтвердил Гвоздев.
