дой стороной завоеванных земель - кто чем владеет. "И было о том, - док-
ладывает Прокофий Богданович в Москву, - больше часа спору".
Дело в том, что турки, известные как упорные и стойкие переговорщики,
прибегли к хитрому маневру. Не отрицая предложенного Возницыным принци-
па, они как бы обошли его и стали говорить о "приращениях", то есть о
возвращении Турции земель, которые отвоевали у них русские. Но Возницын
твердо стоял на своем: дескать, слышать ни о чем не хочу, пока тот прин-
цип не будет положен в основу мирного договора.
Делать нечего, турецкие послы, посовещавшись, заявили, что готовы
принять тот "фундамент", лишь бы он только их выслушал. Забавно выглядит
запись, оставленная Возницыным: "И великий полномочный посол на то им
позволил".
Однако дело этим не кончилось, оно только начиналось. "Турские послы
почали такую гисторию править, - не без иронии замечает Прокофий Богда-
нович, - от зачала света и до сего дня".
А суть этой "гистории" состояла в том, что 50 лет тому назад, в 1637
году, казаки захватили Азов, но дед Петра, Михаил Федорович, повелел им
оставить крепость, дабы не нарушать дружбы между Турцией и Россией. Это,
считают турки, создает прецедент и для нынешних переговоров.
Но Прокофий Богданович, пропустив все это мимо ушей, спрашивает, есть
ли у них еще что сказать. Тогда турки поднимают вопрос о возвращении
лриднепровских городков Казы-Керменя, Таваня и других. Но Возницын, гла-
зом не моргнув, гнет своюлинию: еще что есть? Турки в некотором замеша-
тельстве говорят, что о других делах будут говорить, когда получат от-
вет.
Вот тут-то Прокофий Богданович и выдает им, как говорится, на полную
катушку: ни об Азове, ни о приднепровских городах и помыслу у них не
должно быть. А за все неправды и разорения, учиненные татарским ханом,
русским должна быть безоговорочно уступлена Керчь.
"И тогда турские послы то услышали, в великое изумление пришли, и
вдруг во образе своем переменились и друг на друга погля.дя так красны
стри, что болши того не возможно быть, и, немало время молчав и с собою
шептав, говорили, что они того не чаяли".
Этот город, по их словам, "держит врита всего Черного моря и Крымско-
го острова, и град тот великой и не обмылился (обмолвился) ли он в имени
и в ином в чем". Но Прокофий Богданович невозмутимо отвечает, что не
"обмылился", так как ночевал в этом городе четыре недели и "знает его
без обмылки...". И "турские послы", "оставя все дела, говорили все о
Керчи, и было того часа с два".
* * *
Итак, на первом заседании стороны разыграли классический дебют, выд-
винув крайние позиции с запросом. На следующей встрече они продолжили
эту линию и еще больше ужесточили позиции. Обстановка на конгрессе ста-
новилась напряженной - началась война нервов.
Была, правда, попытка придать беседе деловой характер - условились,
"оставя лишние речи, говорить краткими словами о прямом деле, потому что
пришло время зимнее и друг друга труднить не надобно...". Но турки опять
завели долгий и нудный разговор "об основании мира с приращениями" и
конкретно об Азове и Керчи. Английский посол-посредник тоже говорил мно-
го и все больше в поддержку турецких притязаний, а голландец в основном
помалкивал. Тогда Прокофий Богданович компромисс предложил. Если этот
спорный вопрос нельзя уладить сейчас, давайте отложим его на будущее, а
пока оставим все как есть и заключим перемирие. Но турки это предложение
отвергли, заявив, что им никак нельзя без приращений, и стали напирать
на передачу им приднепровских городов.
Ну, тут Прокофий Богданович им и выдал: дескать, раз нельзя без при-
ращения к фундаменту, то тогда извольте вставить и уничтожить крепости
Очаков, Бел- город, Килия, а всех тамошних татар вывести за Дунай. Иными
словами, передать Москве весь северный берег Черного моря.
Это, пожалуй, было уже слишком. Турецкие послы пришли в смятение и,
"сердитуя, молчали, а после говорили посредникам: нам-де с ним больше
нечего делать".
После такого дебюта переговоры зашли в тупик. Линии противостояний
обозначились четко. Первая: Азов Керчь. Вторая: приднепровские городки -
города Северного Черноморья. Третья: мир - перемирие. И наконец, русские
предложения о свободе торговли и мореходства, а также покровительстве
христианам, которые турки просто отвергали, не выдвигая контрзапроса со
своей стороны. Иными словами, тупик, и пока без каких-либо проблесков
выхода из него.
* * *
Возникновение тупиков на дипломатических переговорах - явление обыч-
ное. Трудно найти переговоры, где бы они не возникали. В классической
дипломатии есть даже такой прием - вначале завысить ставки и даже поста-
вить переговоры на грань срыва, с тем чтобы посмотреть, прочно ли стоит
противник на своих позициях, как он будет выпутываться из создавшегося
положения, а уж потом открывать торговлю. Особенно привержены этому при-
ему американцы, он стал характерным для их переговорной линии.
Но драматизировать такие ситуации не нужно. Применительно к ним ис-
пользуется даже такое образное выражение; тьма сгущается перед рассве-
том. А опытные дипломаты говорят: "Терпение, теперь надо ждать развя-
зок".
Конечно, все не так просто, Ведь нередко заведомо неприемлемые пред-
ложения выдвигаются для того, чтобы заклинить переговоры или даже сор-
вать их. Это может случиться не только в начале переговоров, но и по их
ходу и часто в конце. Меняется политическая обстановка, меняются и под-
ходы к переговорам, а применительно к ним подравниваются и позиции деле-
гаций. Такую картину можно увидеть во всех деталях, если разбирать с
пристрастием баталии старых, давно минувших дипломатических сражений,
когда страсти улеглись и архивы открыты. Но попробуй-ка разберись на са-
мих переговорах, что на уме у твоего партнера, когда он неожиданно начи-
нает завышать ставки и, приятно улыбаясь, ужесточает позиции.
: :
Не то что ломал - разламывал свою седеющую голову Прокофий Богдано-
вич, размышляя над этими загадками, С одной стороны, разговаривая с Пос-
никовым, Маврокордато вроде бы не исключал возможности подвижек в терри-
ториальных вопросах. А что если лукавит хитрый грек'? Ведь на конгрессе
турки заняли жесткую, бескомпромиссную позицию и даже перемирие отверг-
ли. Что стоит за всем этим? Ох, нельзя просчитаться Прокофию Богдановичу
слишком уж большой ценой может обойтись Москве его ошибка.
Поэтому сразу после "съездов" с турками бросился Возницын к союзникам
за поддержкой. Все ж как-никак христиане. Даже "челом бил", обещая пос-
редникам по шубе собольей. Но успеха не имел.
Докладывая царю о прошедших дебатах, Возницын бьет тревогу по поводу
обстановки в Карловицах. Неуступчивость турок на фоне явного желания со-
юзников оставить Россию воевать в одиночку с Турцией рисуется ему как
заговор против Москвы. "Трудности здесь большие, - пишет он. - Бог веда-
ет, за тем за всем состоца ли мир, а на краткое перемирие отнюдь позво-
лить не хотят". И как вывод он советует не ослаблять военных приготовле-
ний на случай вероятного продолжения войны с Турцией.
Может быть, и вправду видел эту опасность Прокофий Богданович, а мо-
жет быть, обезопасить себя хотел на всякий случай и краски сгущал, чтобы
не попасть впросак всегда, мол, лучше в таком деле перестраховаться, чем
недоглядеть беду, а потом в простаках ходить... Как бы там ни было, но
беспокойство и неуверенность грызли душу Возницына. Поэтому, отписав обо
всем в Москву, он решает сделать ход конем - тайно посылает в турецкий
стан Посникова прямо к Маврокордато: пусть скажет по старой дружбе, же-
лают ли турки мир с Россией и на чем?
Маврокордато, поклявшись, отвечал, что султан желает мира с Россией
больше, чем с кем-либо другим. Но карты все же приоткрыл: от Азова турки
отступятся, но от приднепровских городков никогда. В тот же день, как
стемнело, Маврокордато сам подослал к Возницыну своего священника, кото-
рый подтвердил: турки с потерей Азова смирятся. Маврокордато, мол, в ве-
ликом сетовании и печали и непрестанно плачет, атак как если мира не бу-
дет, то турки начнут гонения на православную церковь и христиан, пола-
гая, что они с русскими заодно.
Ага, значит, сдали нервы ушлого грека, если он снял требование пере-
дачи туркам Азова. Ну, а насчет слез это дипломатическая лирика. Однако
не один Возницын, он тоже голову ломает, беспокоясь, что стоит за жест-
кой позицией русских.
* * *
В дипломатии - как на войне: достаточно порой про- держаться на пол-
часа больше противника и победа обеспе- чена. Упорство, а то и просто
упрямство оказываются сильнее ума, знания, красноречия. Но... как и на
войне, достагочно просидеть лишних полчаса в окопе старых позиций, упус-
тив время для перехода в наступление, - и сражение проиграно.
Правильно рассчитал Прокофий Богданович: ситуация такова, что времени
терять нельзя, надо быстро закреплять сделанные подвижки. Поэтому он
просит союзников срочно созвать съезд с турками. Видимо, и турки просили
о том же, потому что уже на следующий день, 22 ноября, конгресс был соз-
ван.
Турки официально заявили о своем согласии уступить занятый русскими
войсками Азов. В ответ Возницын снял требование о передаче русским Кер-
чи. Турки, очевидно, ожидали большего - приднепровских городков, потому
и заявление Прокофия Богдановича встретили кисло: уступает-де то, чего в
руках у него нет.
Но дело было сделано. Стороны сдвинулись с крайних позиций и сделали
шаг навстречу друг другу. Положение стало, как в дипломатической азбуке:
А1 - В1.
ГЛАВА X ДЫБА, КНУТ И ОГОНЬ
Все бы хорошо на Дунае, только вести из Москвы шли недобрые: казни
начались.
Как ни весел был Петр, одна мысль никогда не покидала его. Она путала
его дела и омрачала пиры. С ней он засыпал, с ней и просыпался: откуда
тянутся нити стрелецкого бунта, который так лихо подавил боярин Шеин на
речке Истре у стен Новоиерусалимского монастыря?
Прав, тысячу раз был прав Патрик Гордон, когда уговаривал боярина по-
терпеть с расправой над бунташьей верхушкой, подождать Петра - он до
корней докопаться захочет.
Так и случилось. Не поверил царь, что стрельцы сами по себе действо-
вали, в одиночку. Откуда тогда такая ненависть если не к самому Петру,
то к его окружению, к новым порядкам, которые он еще только-только соби-
рался вводить? Не слишком ли они много знали для простых солдат? Тогда
кто подстрекал их? Под чью дудку они плясали?
Поэтому сразу же по приезде в Москву, уже на четвертый день, велел
собрать в Преображенское всех оставшихся в живых бунтарей - он сам будет
вести расследование.
Ох, эти расследования! Тогда они означали только одно: допрос под
пыткой, а значит, дыба, кнут и огонь - святая троица русского застенка.
Мастер этого дела князь Ромодановский расстарался: в Преображенском 14
пыточных камер соорудил, ну прямо конвейер, который безостановочно, по-
рой день и ночь, работал шесть дней в неделю. А на седьмой день, в воск-
ресенье, как и было положено Господом, отдыхали. Даже статистика сохра-
нилась: 1021 человек прошел через него.
Все было продумано до мелочей. Даже день, когда начался розыск, 17
сентября, был выбран не без умыс- ла - на него приходилось тезоиме-
нитство ненавистной Софьи.
Но признания, вырванные под пыткой, в полубреду, у истекающих кровью
людей, поначалу мало что добавили к тому, что уже знал Петр от боярина
Шеина. Как ни бились палачи, а все выходило, что стрельцы вроде бы
действовали сами по себе. На все вопросы упорно отве- чали, что шли в
Москву не для возмущения или бунта, а чтобы повидаться с семьями, от го-
лоду и беды, потому что наги и босы и хотели бить челом о жалованье, ко-
торое давно уже не получали. И только в нескольких случаях глухо прозву-
